Комиссар

(По квартире ходят чекисты, выносят иконы, книги, распятия и прочую церковную утварь из зала, который хорошо виден с кухни. На кухне, за столом со стороны стены сидят трое мужчин, бывших священников: Двое довольно крупных, взрослых, и один худой, лет двадцами. За ними - старый буфет с открытыми полками, на самой верхней стоит распятие, а рядом с буфетом стоит аналой. Напротив священников сидит комиссар с уставшими глазами, листающий их паспорта. На столе лежит маузер. Из другой комнаты слышны разговоры чекистов, шаги и скрип досок, потом треск отрываемой половицы и радостный возглас. На кухню заходит чекист) Чекист: Нашли! (радостно трясет книгой над головой) Евангелие! Чистая контра. (с громким хлопком бросает книгу на стол) И явно не для себя: там целый ящик, пол сотни экземпляров, если на глаз… Сейчас еще соседей опросим, к вечеру наберем план. Фуф, я уж думал не уложимся в этом месяце… Комиссар улыбается, не вставая хлопает чекиста по плечу. Тот уходит. Взяв со стола маузер комиссар взводит курок и обращается к священникам: Ну, товарищи, кто первый? (Священники молчат, комиссар вздохнув начинает лениво переводить пистолет с одного на другого) Эники… Беники… Ели… Вареники… Эники… Беники… Раз! (Стреляет в грудь одному из священников, тот с грохотом падает на пол вместе со стулом. Тот из оставшихся священников, что помоложе, начинает плакать в ужасе, второй - тучный, лет за пятьдесят, ведет себя сдержаннее. Комиссар зовет чекистов жестом и те подходят) Можете быть свободны, только труп заберите. Чекист: А его куда? Комиссар: В котовы муда. Дурак что-ли?.. Закурить дай. (Чекист протягивает комиссару папиросу, после чего вместе с другими оттаскивает труп к выходу, оставляя кровавый след. Хлопает дверь и повисает тишина, священники и комиссар остаются наедине. Последний закуривает, кладет маузер на стол, берет евангелие и, постукивая книгой по ладони, кивает на молодого, обращаясь к старому) Комиссар: Сын твой?.. Похож… (открывает евангелие и быстро пролистывает страницы, после чего закрывает книгу, встает со стула и, вынув изо рта папиросу, со всей силы бьет евангелием по лицу молодого священника и орет) Где напечатали?! А?! Сука, где?! (снова бьет) Где типография?! Кто издатель?! Священник-сын навзрыд: Не надо, пожалуйста… Я не знал про книги, я просто крестил детей… Скажите ему, отец, я прошу вас! Комиссар сквозь зубы: Фу блядь, как баба… (снова бьет его книгой, после чего кладет евангелие на стол и снова взяв маузер прижимает ко лбу священника) Думаешь поверю тебе, сука?! Где типография?! Говори, урод, или стреляю на счет три! Ра-аз… Священник-отец, грозно: Хватит! Прекратите издеваться над мальчиком! Комиссар: Скажи где типография, старик, а то не жить парню! Два-а… Священник-сын плачет: Я не знаю, не надо, пожалуйста… Папа… (Старый священник молчит, Сорокин недолго смотрит на него и взводит курок) Комиссар: Что, не жалко ребенка, отец? Пусть подыхает? Священник-отец, с вызовом: А пусть! Видно на то воля Господня! (Священник-сын смотрит на отца с удивлением и плачет) Комиссар улыбается и говорит отрывисто: Три! (вдруг переводит маузер в сторону и стреляет в живот старому священнику. На евангелие остаются капли крови. Однако ранение оказывается не смертельным и старый священник не падает на пол, а остается сидеть, зажимая рану и постанывая. Его сын дышит глубоко и быстро, сильно выпучив глаза в приступе паники и смотрит на отца. Комиссар закуривает новую, поворачивает свой стул спинкой вперед, садится на него, шумно выдыхает и чешет затылок. Несколько секунд он молча курит под всхлипывание молодого священника и хрипение старого) Священник-сын сквозь слезы: Я правда не знаю - где типография… Пожалуйста, не убивайте меня... Комиссар немного помолчав и улыбнувшись: Ладно, на самом деле типографию мы уже накрыли. (смеется) Там-то вас как раз и сдали… (обращается к старому священнику) Не ожидал, да?.. Причем ты, дурак, родным сыном хотел пожертвовать ради книжек, а издатель мне с порога все выложил, даже обыскать ничего не успели… (снова обращается к молодому) Вот скажи мне, поп, не обидно, что тебя отец на сказки променял? Простишь ему? (священник-сын молча плачет, глотая воздух) Я бы не простил… (Комиссар вздыхает, перестает улыбаться, встает со стула и начинает расхаживать по залу, осматриваясь. Каждый его шаг отдает скрипом.) Комиссар, обращаясь к старому священнику: Я тебя, мужик, с одной стороны понимаю: ради великой цели всегда приходится чем-то и кем-то жертвовать. Я бы своих дочерей тоже, пожалуй, положил на алтарь революции, так сказать… А с другой стороны какая там у тебя великая цель?.. Сказки, побрякушки да дурацкие шапки... (вздыхает и затягивается) А ведь я тебе шанс дал, понимаешь? Я ведь что ваш бог - милостив к кающимся… Сдай, говорю, типографию, облегчи душу, сына спаси - нет, ты же упертый, мразь, родной кровью готов пожертвовать, народом, страной… И как тут простишь, когда смотришь на меня, гнида, а в глазах ни капли раскаяния?.. Господь бы твой, как думаешь, простил бы тебя за такое? Че молчишь?.. (Шепчет) Нет, не простил бы… Вот и я не простил... (затягивается и смотрит рассеянным взглядом на пол, потом придя в себя поворачивается к священникам) А меня простит? Как думаете, а? Вот выскажите свое профессиональное мнение. Я же не спроста людей убиваю все таки, ситуация, понимаешь, требует… Нельзя же пол дела сделать, а потом сказать “нет, не буду убивать, черт с ней с революцией, черт с ним с народом. Я вот важный такой, руки марать не хочу, пусть погибают под гнетом империализма и прочего всякого”... Нельзя же так. Столько людей уже полегло и что, зря?.. Надо уж до конца довести, правильно я говорю?.. (громче) А как довести, если вы, твари, контру тут разводите, а?!. (хватает со стола в зале яблоко и бросает в священников. Молодой, испугавшись, закрывает глаза, но яблоко пролетает мимо и, попав в стену, катится по полу. Комиссар тихо) Мрази, блядь, подзаборные… (снова замолкает и затягивается, обращается к старому) Я же не людей убиваю, поп, а шваль, мусор, врагов народа. Вот ты, сын твой, этот третий - вы ж враги, понимаешь? Всему советскому народу враги... Вот ваш Бог может и милостив, прощению учит, а своих врагов карает все таки. И египтян, и всех на свете, и во второзаконии помнишь как было? Да как только не было… Он врагов народа израильского убивал, а я нашего, советского… Я же все для народа, понимаете? (голос начинает дрожать) Для дочек моих, для сограждан, для страны… Жизнью своей рискую, руки в кровь по локоть опускаю… Думаете я зверь какой, думаете мне нравится кровь с затылков от плаща оттирать?.. Нихуя не нравится, вообще нихуя... Но что делать, если время такое страшное? Как еще с вами, гадами, бороться?! А я только хочу, чтобы народ лучше жил, чтобы рабочий последние деньги на ваши палки золотые не отдавал... И чем тогда я хуже Бога вашего?.. (тихо и задумчиво) Да ничем… (молча затягивается , держа сигарету дрожащими руками, после чего поднимает на священников изменившиеся, влажные глаза и тихо, почти умоляюще спрашивает) Так может простит все таки, а? Священник-отец, едва слышно: Нет. (Комиссар смотрит на умирающего старика вытаращив влажные глаза от удивления и страха. Старый священник хладнокровно глядит чекисту в глаза, будто гипнотизируя его. Комиссар с трудом отводит взгляд, но видит вокруг себя иконы, которые, как ему кажется, смотрят на него с осуждением, и приходит в ужас. Почувствовав растерянность комиссара молодой священник вдруг вскакивает со стула и выбегает из квартиры, бросив умирающего отца. Комиссар, опомнившись, бежит за ним, но забывает на столе маузер, возвращается за ним и, в итоге, упускает священника.) Комиссар, зайдя в комнату быстрым шагом и с грохотом захлопнув дверь: Сука, шкет ебаный! (пинает стул, на котором сидел молодой священник и тот падает на землю) Вот гнида ссыкливая… (обращается к старому священнику) Вот так вот, сука: как аукнется - так и откликнется, бросил тебя твой пиздюк… Сам крыса и сына крысой воспитал… Че молчишь?! Эй! (Комиссар замечает, что священник не дышит и проводит рукой по лицу, остановившись, когда ладонь прикрывала губы) Твою мать… (нервничая шагает из стороны в сторону и, подойдя к буфету, со злобой бьет его ладонью по его торцу. С верхней полки падает распятие и пачкается в крови. Обернувшись комиссар молча смотрит на распятие, после чего медленно подходит к нему и, подняв с пола, достает из кармана платок и вытирает распятие. Подержав его в руках и поразглядывав некоторое время он смотрит направо и видит аналой. Комиссар подходит к нему и, немного подумав, склоняется над ним, держа распятие в руках. После непродолжительного молчания он тихо и несмело начинает читать молитву) Комиссар: Отче наш, сущий на небесах... Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе… (В квартиру возвращается молодой священник, застыдившись того, что бросил своего отца. Комиссар, склонившись над аналоем и смотря в другую сторону, не видит его) Комиссар: ...хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим... (Молодой священник видит, что его отец мертв и зажимает себе рот рукой, чтобы не выдать себя. Он подходит к столу, на котором лежит маузер и евангелие и берет пистолет) Комиссар: ...и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава... (Священник стреляет в комиссара, но промахивается. Комиссар поднимает голову от аналоя, оборачивается, вытаращив влажные глаза, и шмыгает носом) Комиссар: Ты че, охуел, поп?! (Священник стреляет еще раз и попадает комиссару в грудь. Тот падает на пол, выронив распятие, и умирает)