Гуд трип

По освещенному мосту над черной Москвой-рекой шли двое. Невысокий темноволосый мужчина, в легкой кожаной куртке нараспашку, чуть сутуливший плечи, с поблескивающей в ухе серьгой и чуть притушенным взглядом глубоких темных глаз; и его спутник, большой и высокий, бородатый и кутающийся в теплое пальто, умевший так искренне смеяться. Осень в этом году наступила рано, холодная и ясная, с темными мостами и сверкающими звездами. - Вадик, не беги, я за тобой не успеваю, - крикнул высокий, и тот, кого назвали Вадиком, обернулся к приятелю и, чуть ухмыльнувшись, пошел спиной вперед. - А я медленно ходить не умею, по крайней мере, в городе, - откликнулся он, - рефлекс какой-то. А ты не тормози, концерт минут через двадцать уже. - Что за прикол ходить пешком, а? Они ввалились в клуб, когда первые аккорды уже доносились из зала, прорвались сразу в толпу, ненадолго потеряв друг друга из виду. Сто лет так на концерты не ходили, ну отлично же. Прошло уже больше часа, когда возле Вадима, в котором в этот момент боролись профессионал, умеющий выслушивать в музыке мельчайшие детали ее построения, и ценитель, готовый откликнуться на все новое, захватывающее, живое, появился его товарищ. - Будешь? - О, как ты в тему, - Вадим взял из рук друга стеклянную бутылку с водой. Пить хотелось уже давно, и он осушил ее в несколько глотков, пока его товарищ отвернулся к сцене. - Вадик, черт, стой! – Макс вырвал из рук друга бутылку, жидкости в которой осталось совсем на донышке. – Ты офигел! Это кристаллы! Там три порции было. - Блин, нафига ты это сделал? И что мне теперь с этим, ой бляяя.. Три? Ты ебанулся… - Я подумал, нам на двоих как раз по полторы до утра хватит.. - А сказать нельзя было? Это ощущение Вадим нащупал в себе почти сразу. Он знал, что действие ЛСД наступит где-то через полчаса, но тонкая тропинка перехода уже обозначилась. Все-таки, слишком большая доза. Вадим лихорадочно, пока сознание было еще почти чистым, пытался сообразить, куда ему лучше деться. Домой, в лес? Да, только такого его Юле сейчас не хватало. Он вынул телефон и набрал жену. - Это я. Мы с Максом тут, по Москве погуляем. У него останусь, с утра сразу на студию поеду, накопилось там. Да, до завтра. Люблю тебя. Концерт тем временем закончился, в неестественном освещении клуба заиграл какой-то транс, многослойный, уводящий, и Вадим шагнул на танцпол, где уже двигались в хаотическом движении десятки теней. Тело само встроилось в ритм и двигалось без каких-либо команд с его стороны, плавно и четко. Узкие гладкие тени и яркие полосы света визуализировали льющийся из колонок звук. Глаза закрылись сами, под веками вспыхнули те же цветные полосы и начали складываться в образы, изменчивые, как в фантастическом плавном калейдоскопе. Тело наслаждалось движением и ритмом, оно становилось звуком и тенью, распадалось на частицы нот и собиралось в цельное полотно музыки. Он не знал, сколько времени он провел так. - Вадик? – прикосновение к плечу заставило его открыть глаза. Лицо друга показалось африканской маской. - Ты в порядке, эй? Ты как там? - Нормально. Пока. - Он огляделся вокруг. Танцующие фигуры вдруг представились единой дергающейся темной массой, а множество лиц – мордами демонов-ракшасов, отвратительными и мертвыми, заслонившими человеческие черты своих хозяев. Находиться среди них внезапно стало невыносимо. Он дернулся к выходу. Макс схватил его за плечо. - Эй, ты куда? Вадим, не надо, подожди, никуда не надо идти. - Я не могу. Прости, я хочу уйти. - Тебе нельзя одному, Вадик, стой, ты же в нуля, посреди Москвы, какого черта? Но он уже стряхнул с себя удерживающую его руку и стремительно исчезал в направлении выхода, лишь захватив с кресла свою случайно попавшуюся на глаза куртку. - Хочешь ко мне поедем, я.. Окончание фразы он уже не услышал. Макс не мог догнать его, и он резко вылетел на улицу, в холодный и яркий воздух, и помчался куда-то, не задаваясь вопросом о цели своего пути. Это было неизбежно. Он готов был принять любой маршрут, который предложит ему этой ночью судьба. Уйти от нее, как и избавиться от действия кристаллов кислоты, уже растворившейся в каждой его клеточке, было невозможно. Он шел, не разбирая дороги, и ночные прохожие шарахались от его безумных глаз. Он прекрасно знал, какое действие он производит на случайно попавших под захвативший его вихрь людей. Кто-то внезапно начинал между собой ругаться, кто-то зависал, уставившись на фонарь, кто-то замолкал на полуслове. Он продолжал идти, растворяясь в бликах ночных реклам и подсветок, и воздух искрился вокруг него, и какая-то жажда заставляла двигаться быстрей, той свойственной ему стремительной походкой, делающей его самого похожим на скользящего над землей демона. Под ногами оставались километры асфальта, но пересохшее горло уже не давало свободно дышать, и он зашел в первый попавшийся магазинчик за водой, заранее пожалев ночную продавщицу. Но она всего лишь с третьего раза смогла выбить чек, с трудом отрывая взгляд от его потемневших глаз. Он с облегчением толкнул дверь на улицу, и вдруг замер, уставившись на высоченную светящуюся громадину, возвышавшуюся перед ним. «Башня. Какая отличная башня. А наверху там ветер. И небо. Надо наверх» Он рванул к ярко освещенному подъезду и распахнул дверь. Охранник поднялся ему навстречу. - Добрый вечер, Вы куда? - Наверх, на самый верх – прошелестел Вадим, наклоняясь к его лицу, и тот невольно отшатнулся, пропуская ночного посетителя к лифтам. Уже поднимаясь, он вдруг подумал, что в точно таком же доме живет Глеб. А может в этом? Интересно, сколько в Москве таких домов, десятки? Сотни? Дверь на крышу была не заперта. Он шагнул под холодное ночное небо, и ветер резко хлестнул его по лицу. Дышать здесь было здорово. Интересно, а Глеб ходит на крышу своей башни? Он достал телефон и, не задумываясь ни на секунду, набрал смс: «выходи на крышу». Интересно, на какую крышу выйдет его брат? И выйдет ли? Навряд ли. Телефон издал звук отправки, и Вадим тотчас забыл о нем. Он наслаждался одиночеством и бесконечностью неба и сразу пошел к самому краю. От светящейся пропасти внизу его отделял высокий и довольно узкий парапет, и он легко прыгнул на него. Порыв ветра тут же растрепал приглаженные кудри, леденящим прикосновением обжег разгоряченное лицо. Ярко светящиеся огни под ним и мерцающие звезды над ним сливались в искрящуюся спираль. Он стоял, пошатываясь от порывов ветра, а может, от того, что кружилась голова. Он не боялся упасть. Уверенность в том, что смерти нет, что он един с этим миром, а поэтому ничего страшного в нем быть не может, пронизывала его существо. Он улыбался вращающимся бликам и жесткому ветру и продолжал стоять на самом краю. «Интересно, я сейчас похож на горгулью со старого собора? Думаю, очень» - посмеялся он над собой, наклонился, упираясь ладонями в колени, и глядя в светящийся город, вдруг закричал. Крик шел откуда-то из самой глубины, из свернувшегося внутри клубка тревожных ожиданий, неотпущенных обид, спрятанной боли, невыплаканных слез, тщательно скрываемой усталости и разрушенных иллюзий. Крик рвался из разодранной в клочья души, проходил сквозь горячее тело и терялся в ледяном небе. Этот крик ничем не напоминал человеческий голос. И только когда легкие свело болью от нехватки воздуха, он оборвался, рассыпавшись над городом на тысячи звенящих осколков. А вместе с криком будто кончились и силы. Вадим опустился на колени прямо на парапет, слегка цепляясь за внутренний край носками ботинок, так как шатать стало гораздо сильнее, и уставился в распахнутое небо. Только звезды этой холодной осенней ночью складывались не в созвездия, а в мерцающие образы, летучие фрегаты, преследующие его душу, обломки прошлого, которые уже никак не могли изменить его будущего, но все еще не отпускали его. Он сидел так, не замечая пронизывающего холода, уже не чувствуя своего тела, которое по какой-то своей собственной воле не давало само себе упасть, и вглядывался в непрерывно меняющиеся картины. Время неслось мимо неподвижной фигуры, застывшей на краю безумия. Желание закурить вывело его из прострации и вернуло в тело. Он нащупал в кармане пачку, прикурил, поднялся и отправился в путешествие по периметру крыши, лишь изредка балансируя руками, когда порывы ветра нарушали такое хрупкое сейчас равновесие. С кончика сигареты сыпались искры и сливались с огнями города. - Вадик, нет! – резкий вскрик заставил его вздрогнуть и пошатнуться. Разворачиваясь на голос, он поставил одну ногу в пустоту и, теряя равновесие, почувствовал, как эта пустота утягивает его. Уже в падении руки ухватились за внутренний край парапета, а колено больно ударилось о внешний. Оттолкнувшись от стены дома другой ногой, он подтянулся одним резким рывком, и снова встал на ноги, выпрямляясь во весь рост. Все-таки, в этом состоянии тело слушалось великолепно, и он улыбнулся сам себе, чувствуя, как небытие скользнуло совсем рядом. Страха он не заметил. Там, откуда раздался крик, возле входа на крышу, стоял знакомый силуэт. Встрепанный ежик, очки, напряженная поза. - Ну что ты орешь? Иди ко мне. Глеб неуверенно пошел к нему через крышу и остановился, не дойдя совсем чуть-чуть. - Слезь. – Голос брата дрожал. Вадим спрыгнул к нему, улыбаясь и пытаясь разглядеть эмоции, проносившиеся по родному лицу. - Ты, ты.. – со злостью зашипел Глеб и, не найдя походящих слов, ладонью ударил его по лицу. - Ты прямо как ветер, - ухмыльнулся Вадим, автоматически проводя пальцами по горящей щеке. - Неужели испугался? Глеб не отвечал, в бешенстве впиваясь холодным взглядом в его лицо. - А что изменилось бы для тебя, если бы моя физическая оболочка перестала ходить по земле? Я бы все равно остался для тебя здесь, также, как и всегда, в каждом глотке воздуха, в каждой частичке света, отражающейся в твоих зрачках. Все было бы точно также. - Ты в своем уме? Какого черта ты пришел сюда? - Я не знаю. Само случилось. Я не знал, что это твоя крыша. - Какого черта ты вообще полез на... Вадик? А у тебя что со зрачками? Ты под чем? - Да какая уже разница. Угостить нечем, извини. А ты сам-то ходишь сюда? - Нет, мне не 15 лет, по крышам лазить. Давай, пойдем отсюда, здесь дико холодно. Только зайдя в подъезд, Вадим почувствовал, что промерз насквозь. В теплой квартире брата голова закружилась еще сильней, тело расслабилось, захотелось утонуть в мягком диване и Вадим, едва стащив ботинки, отправился в комнату на его поиски. Ошарашенная Таня поднялась из-за компьютера. - Я, я, эээ. Добрый вечер. - Добрый, Тань, – лицо девушки расплывалось, лишь огромными темными провалами зияли глаза и рот, Вадим отвернулся и рухнул на диван. - Глебка, а чаю сделаешь? Глеб застыл в дверях комнаты, со злостью глядя на брата, затем молча и резко развернулся и ушел в кухню. Зашумел чайник. Через пару минут Глеб сунул ему в руки горячую чашку с кофе. - Тоже пойдет, спасибо. - Вадик, какого черта? - Я не знаю, Глеб, оно само. Так почему ты не ходишь на крышу? У тебя тут здорово. - Мне и без крыши хватает. Почему ты здесь? - Кажется, это ты меня привел. Таня недоверчиво поглядывала на них. - Глеб, я пойду спать? - Иди. Девушка исчезла, и в комнате повисла тишина. Вадим медленно вливал в себя обжигающий кофе и вглядывался в брата. Новые морщинки, старая прическа, впалые щеки, злые глаза. - Нам обязательно о чем-то говорить? – спросил Вадим, чувствуя, что совершенно не в силах ничего доказывать, ничего объяснять, ни о чем договариваться. Но ему нравилось сидеть тут, пить приготовленный Глебом кофе и рассматривать его усталое лицо. Оно не казалось жуткой деревянной маской, как все другие, оно было родным, изменившимся, но по-прежнему красивым, оно отражало всю противоречивость мятущейся души его младшего брата. И теперь он ждал, какая эмоция отразится на этом лице, чтобы не вслушиваться в слова, а заглянуть в душу. Глеб выглядел растерянным и уставшим. Жесткость в его глазах постепенно плавилась, и расходилась от них лучиками морщинок. Он уже улыбался, пусть и насмешливо, но тепло. - Уснуть сможешь? - Вряд ли. - Еда в холодильнике. Делай что хочешь, я пойду спать. Вадим остался в опустевшей комнате, согреваясь и вслушиваясь в себя. Затем встал, взял с подлокотника забытый свитер брата, надел его под куртку и вышел из квартиры, тихо прикрыв дверь. Он шагнул в рассвет. Фонари погасли, и утренние краски заполняли оживающий город. Ветер притих, в клетках многоэтажек отражалось солнце. Оно упрямо пробивалось сквозь лохматые спутанные кудри. Идти нравилось, и можно было не ставить себе цели. И почему-то дышать было легко.