Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем?
Жестокое морское чудовище по имени Левиафан. Монстр, чьей силе человечество ничего не могло противопоставить. Существо, которому мог противостоять лишь Господь Бог. Лавкрафт соврал бы, если б сказал, что это не звучит знакомо. Не так много людей знали правду о том, кто он есть. Стейнбек был одним из тех счастливчиков (счастливчиков ли?), кто знал, и он довольно редко упоминал это в разговоре, так что Лавкрафт не знал, что же он об этом думает. Определенно, в таких разговорах присутствовало… колебание, осторожная ходьба на цыпочках вокруг темы, но было ли это чувство рождено страхом или невежеством — сложно сказать. Возможно, последнее, что связано с этим внезапным исследованием темы библейских морских чудовищ.Не умолчу о конечностях его, о силе и красивой соразмерности их.
Конечности… наверное, щупальца? Его мысли проходят по небольшой касательной и Лавкрафт думает о том, как Стейнбек читал этот абзац, как Стейнбек смотрел на своего напарника и видел в нём воплощение этих строк. Строк, которые, на удивление, скорее полны уважения, чем чего-либо ещё. Это не боязливая тирада перед могущественным созданием или призыв к бою против него.Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копьё, ни дротик, ни латы.
Сколько раз в его жизни оружие было направлено против него? Он видел всё. Луки и стрелы, катапульты, мечи, трезубцы, гарпуны, топоры, ножи, ружья, танки, ракеты и прочее и прочее. Если и есть что-то, чем человечество могло бы гордиться, то это определённо умение изобретать различные приспособления и машины для того, чтобы ранить и убивать других. Но ничто из этого не имело значения. Лавкрафт видел всё оружие, известное человечеству, но ни одно из них не причинило ему вреда. Каждый раз он восстанавливался вновь. Даже если бы Земля спонтанно взорвалась, Лавкрафт считает, что даже тогда он выжил бы.Нет на земле подобного ему; он сотворён бесстрашным; на всё высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости. …
И всё, больше ничего. Лавкрафт смотрит на текст еще мгновение, прежде чем закрыть книгу. Стейнбек тут же подходит ближе, всматриваясь в его лицо, ожидая реакции. Он точно думает, что взломал код. Всё-таки он нашёл отличное объяснение существования Лавкрафта на страницах этой книги. Но всё это не так. Лавкрафт совершенно точно может понять, почему Стейнбек это сделал. Человечество хочет… нет, ему нужно рационализировать. Человечество не может существовать с тем знанием, что на свете есть существа и сущности, располагающиеся далеко за пределами понимания, которые нисколько не похожи на Бога, которому люди так горячо молятся. Естественная гордость человечества также предупреждает их от осознания того факта, что они в действительности весьма незначительны. Они — лишь пылинки. Человеческая раса исчезнет, а после неё появятся другие расы, которые, в конце концов, тоже исчезнут. Звёзды, наполовину потухшие, в бездне ночного неба, также когда-нибудь исчезнут. Всё, что люди делают, всё, что они создают, во что верят, что чувствуют, всё это ничего не стоит. Левиафан — могучее создание Бога, которое может быть повергнуто лишь Им. Лавкрафт тоже является могучим созданием, но не Бог его творец. Для начала, никакого Бога никогда не существовало. Он может сказать это всё прямо сейчас и лишь наблюдать за тем, как бледнеет лицо Стейнбека. Он уже участвовал в подобных разговорах, и таких заключений хватало, чтобы заставить людей терять самообладание. Джон Стейнбек не особенно религиозный человек, он не похож на Натаниэля Хоторна, но даже учитывая это, разорвать в клочья его представление о Боге сейчас будет так просто. Лавкрафт прокашлялся. — Довольно… точно. Лицо Стейнбека сияет, хотя на его лице присутствует также удивление, будто он хочет сказать “не может быть всё ТАК просто”. — Правда? — Правда... — Так ты... — Я. — Настоящий, подлинный... — Да. — Это… — Стейнбек пытается найти, что сказать, прикладывая ладонь к подбородку, хотя и не может скрыть победоносную улыбку, озаряющую лицо. — Ух ты. Ох. По правде говоря, я даже и не думал, что я... Он качает головой и не заканчивает предложение. Вместо этого, он едва пожимает плечами, забирает книгу у Лавкрафта, прежде чем тот отворачивается в сторону заброшенного продовольственного магазина. Заходящее солнце окрашивает всё в оранжевый. Выражение лица Стейнбека в падающих тенях невозможно разглядеть. Стрекочут сверчки, и они замирают, слушая, два создания различных миров, человек и чудовище, не желая прерывать тишину, возникшую между ними. Наконец Стейнбек, выдыхает, и его голос слишком тихий, чтобы быть услышанным: — Ты не обязан врать мне, Лавкрафт. Но спасибо. — Что? Стейнбек смеётся. Он поворачивается лицом к напарнику, и его яркие голубые глаза почти сверкают в полумраке. — Ох, нет, нет, я всего лишь сказал, что здесь никого нет. Как думаешь, должен ли я оставить деньги за бензин и надеяться, что хозяин этого места возьмёт их? Это совсем не то, что он сказал до этого. Но Лавкрафт лишь кивает. — Делай, что хочешь. Мне всё равно. — Отлично, тогда мы оставим деньги. Забирайся в кабину, мистер Левиафан, у нас впереди долгая дорога, которая приведёт нас к следующей миссии. Лавкрафт наблюдает за тем, как тот идёт к магазинчику, шарясь по карманам в поисках кошелька. В свободной руке он держит Библию. Мистер Левиафан. Он вглядывается в горизонт. Солнце вот-вот шагнет во тьму, а сам Лавкрафт ведёт разговор о библейских морских чудовищах с человеком, который, несмотря ни на что, спокойно признает то, что сам Лавкрафт — что-то, что находится далеко за пределами его понимания. Лавкрафт зевает. Безусловно, впереди у них долгая дорога.