И мы объявили войну

Призванный просьбой, Лавкрафт восстает из глубин в гавани Йокогамы. Предложение интересное — погубить Фицджеральда, человека, к которому он не питает симпатии. Однако это не главная причина, по которой он проснулся. Лавкрафт вырвался из опутывающей бездны сна и вышел из волн из-за голоса Джона, что раздается над водой и просит его появиться. Он делает это почти что безвозмездно. В мире существует очень мало того, в чем он откажет Джону Стейнбеку. Джон улыбается, встречая Лавкрафта на суше, и изменения, которые Джон претерпел, нельзя изменить. На краткий миг приветствия груз ответственности спадает с его плеч и, несмотря на мрачную одежду, он всё еще человек, полный солнечного света. Затем свет снова скрылся за мрачным саваном. Джон изменился, слишком быстро повзрослел. Лавкрафт пожимает его руку и всё равно даёт ему обещание.

***

Они всё еще слишком хорошо работают вместе, в тандеме; всё-таки была причина, по которой они считались сильнейшей командой в Гильдии. Это всё еще правда, хотя теперь исход сражений больше зависит от стратегии. Достаточно способности любого из них, чтобы разрешить парочку мелких конфликтов, которые происходят в новосформировавшейся Гильдии между её случайными членами. Вместе им всего лишь нужно придумать, как повернуть всё вспять и защитить те жизни, которые Джон решил защитить. Лавкрафту это кажется бесполезным и совершенно точно необязательным. Он твёрдо уверен в том, что Джон взял на себя слишком много: было бы гораздо проще пустить всё на самотек, позволить огрызкам организации пожрать самих себя и затем лишь сосчитать погибших. Он сообщает Джону об этом, зная, что Джон это не одобрит и что его всеобъемлющая решимость любить и защищать родных ему людей — неважно, какой ценой — одна из главных причин, почему Лавкрафт им так дорожит. Бессмысленно, но он говорит об этом Джону после небольшой стычки со сторонней организацией. Джон отвечает, что делает лишь то, что диктует ему его собственная ответственность, и Лавкрафт всегда может уйти. Лавкрафт никуда не уходит. (Пораженчество в голосе Джона, когда он напоминает Лавкрафту, что чуть большее, чем личный интерес, держит их вместе, лишь усиливает желание остаться.) — Я беспокоюсь за тебя, — говорит он вместо этого. Существует множество вещей, о которых стоило бы беспокоиться. Лавкрафт замечает, что изменилась и способность Джона — решимость и ядовитая черная плесень, грызущая его, конечно, сделали его куда сильнее, но за всё приходится платить. Гроздья гнева слишком тяжелы. Лозы изменились; когда Джон взывает к своей способности, виноград растёт слишком быстро, и он отливает кровью. — Ты отравлен — тихим голосом сообщает ему Лавкрафт, осматривая виноград, который он держит в ладони. Но Джон всё ещё красив, красив, как солнечный свет и всё еще горит изнутри. — Я знаю, — легко отвечает Джон. Виноградина лопается, тонкая кожица легко рвется, и яркий цвет тускнеет. Но Лавкрафт всё равно кладёт испачканный соком палец к себе в рот. На вкус как кровь и звук панфлейты. — Я последую за тобой, — говорит он. (И как боги земли отвернулись от возни внизу, оставшийся на планете бог клянется в верности одинокому златокудрому человеку). — Я знаю, — снова отвечает Джон, и он вздыхает. — Я думаю, ты один такой. В его команде — собранной в отчаянии, наспех — так мало тех, кто хотят быть рядом больше, чем получить что-то от Фицджеральда. В мире нет справедливости, Джон разочаровывается в своей способности, в возможности дать миру что-то с такими людьми. Лавкрафт, наконец, смотрит на него в упор, в чернильно-черных глазах что-то слишком серьезное, может быть, знак. — Тебе нужен кто-то ещё? (“Для тебя я уничтожу всё”, — поклялся он бессловесно, — “в конце концов хаос обратит землю в прах и если ты отдашь такой приказ, я исполню его, я не могу просить о лучшем предвестнике. Земля вокруг тебя и ты сам останетесь в целости”. Эти слова заполняли пробелы и паузы. “Потому что я люблю тебя” звучит за этим. Джон знает.) Джон закрывает глаза и прижимается к Лавкрафту. Такое доверие может стать ошибкой на этом этапе войны, слишком много доверия опасно, будучи в теории помещенным в руки создания, не принадлежащего этому миру. Ему плевать. Ему некому больше довериться, к тому же сейчас его очередь разочаровываться в собственной вере. — Я надеюсь, что нет, — отвечает он. Остатки Гильдии вокруг него — маленькая армия, едва чего-то стоящая. Это все, что у него осталось для того, чтобы привести в порядок то, что было разрушено им самим или ненасытной жадностью и эгоизмом Фицджеральда. Но есть и другая армия, численностью в одного, которая сейчас придерживает Джона за талию. Джон может стоять так и позволить себе расслабиться на мгновение. Он может притвориться, что он не брал на себя ответственность за множество чужих жизней. Он может себе это позволить, потому что Лавкрафт разделит с ним его ношу ни по какой другой причине кроме той, что бог любит его. Вдвоём их будет достаточно. Должно быть достаточно. И если нет — их падение будет великолепным, как падение Иуды Искариота. Джон бы с радостью встретил такую судьбу, если бы не множество жизней на кону.