I'm alright

Как же ты меня бесишь, Виктор. Твоя чертова улыбка, сияющая словно первые лучи летнего солнца. Твои идиотские привычки, твое идиотское поведение. Меня раздражает это все. Но, черт возьми. Почему мне стало так больно, когда ты уехал в Японию? Я убеждал себя в том, что это всё из-за данного тобой обещания. Я хотел верить в то, что меня с тобой связывает лишь нить прошлого и больше ничего. Или же простое восхищение тем, каких высот ты добился. Это бы я простил себе. Но как мне понять то неприятное чувство горечи в области груди, когда я увидел твою фотографию на фоне какого-то замка? Почему в тот момент, когда я подумал о том, что сейчас кто-то другой терпит твою раздражающую улыбочку, видит, как ты грациозно (да, мать твою, я признаю это — ты чертовски грациозен, словно чертов лебедь) двигаешься на льду, мне стало вдруг так паршиво на душе? Почему я так бездумно поехал в Японию, даже не думая о том, что этот чертов Яков будет названивать мне и беситься? Гребаный Виктор, ответь мне. Сейчас, видя тебя рядом с этим Юрием, мне почему-то хочется врезать ему так сильно, чтобы он потерял сознание. Почему ради какого-то бездарного нытика-япошки ты взял отпуск и поехал в совершенно другую страну, которая, черт тебя возьми, не так уж и близко? Ты ведь даже не подумал о том, что какой-то идиот вроде меня может бросить все свои дела и поехать за тобой в незнакомую страну, лишь для того, чтобы напомнить тебе о обещании. «Плисецкий, ты глупый». Это я говорю себе каждый раз, когда вижу свое отражение в зеркале. Я всегда стою за твоей спиной, поэтому ты не можешь увидеть, как я на тебя смотрю, когда никто не может этого заметить. А мое отражение это видит. И знаешь, как паршиво осознавать, что тот я, который отражается в очередной витрине какого-то магазинчика, осуждает меня за то, что я плюнул на все и рванул за тобой? «Юрий, ты должен тренироваться, а не бегать за ним». «Ты все равно никогда не догонишь Виктора». «Зачем ему твоя программа, если у него есть Кацуки?» Каждое утро я убеждаю себя в том, что я смогу справиться со всем, что я лучше этого тупого японца, который весь чемпионат проплакал в туалете. Только видя то, как ты обращаешься с ним, у меня невольно опускаются руки, хотя ты знаешь, какой я упрямый.        — Юрий, что с тобой? Когда я задумался о тебе и упал, ты моментально почувствовал неладное. Ты отвлекся на меня и позабыл о своем драгоценном Кацуки на целую минуту. Я доволен. Хотя мое колено, на которое пришелся весь удар, явно недовольно.        — Со мной все в порядке. Отмахиваюсь от твоей помощи, только вот встать я не могу. Какого хрена? Мне хочется дать тебе неслабый подзатыльник и продолжить кататься, когда ты прямо на льду, задрав штанину, смотришь на мое ушибленное колено и немного печально покачиваешь головой, будто бы теперь я никогда не смогу выйти на лед. Меня бесит твой взгляд, но в тоже время ту самую пустоту в душе, которая появилась еще тогда, когда ты покинул Россию, заполняет какое-то приятное чувство.        — Поставь меня, идиот. Серьезно, черт возьми, я тебе не принцесса диснеевских мультиков или же невеста, которую ты выносишь из ЗАГСа. Если бы я не противился этими теплым чувствам, я бы обязательно тебе врезал, а так мне приходится лишь смотреть на тебя из-под челки, скрестив руки на груди и делая вид, что мне все это не нравится. (Хотя ты не представляешь, как я счастлив, что ты уделил мне внимание и сам пошел со мной в медпункт, а не попросил кого-нибудь)        — Ушиб не серьезный, но пару дней на лед не выходить. И вообще никаких нагрузок. Да пошли вы все к чертовой матери. Едва ли не выбегаю из этого кабинета, случайно схватив не свою олимпийку. Хочу прогуляться и потренироваться на свежем воздухе, но тут ты, чертов голубоглазый придурок, хватаешь меня за запястье и останавливаешь. Знаешь, я ненавижу сопливые драмы. Но я ожидал, что сейчас ты скажешь что-то вроде «не навреди себе», «не делай глупостей» или что-то банальное в стиле героев из аниме. А услышал…        — Ты взял мою олимпийку, Юрий. Сбегаю по утрам, пока все спят тренироваться, игнорирую боль в колене. Не хочу отставать от этого придурка. Виктор, ты должен вернуться со мной в Россию и сделать для меня самую лучшую программу, чтобы я мог дебютировать. Я сделаю все, чтобы через несколько дней или недель мы летели с тобой в одном самолете. Уверен, ты наверняка мило спишь во время полета. Так, стоп, это не то. В один день я падаю прямо дома. Ноги меня уже не держат. Пытаюсь подняться, опираясь на стенку. Ловлю на себе твой полусонный удивленный взгляд. Не хочу ничего говорить, продолжаю идти в сторону выхода, но тут ты одним легким движением разворачиваешь меня к себе и, черт возьми, я бы точно упал, если бы ты не приобнял меня, притянув к себе за талию. (Уверен, ты услышал, как в тот самый момент забилось мое сердце. Я думал, что так бывает только в каких-нибудь малобюджетных фильмах, но нет)        — Юрий, что с тобой? А ты до сих пор не понял. Не понял, что я влюбился в тебя, тупой ты дурак с катком вместо мозга. Не понял, что я здесь не из-за какого-то дебюта. Не понял, что я здесь ради тебя. Не понял, что я не хочу тебя отдавать этому Кацуки. Что же, не понимай дальше. Я буду дальше тренироваться, потому что я не оставлю тебя здесь. Если ты сблизишься с этим Юрием, я потеряю последнюю мотивацию. Я не хочу бросать фигурное катание. Я хочу однажды выйти на лед вместе с тобой и показать такую программу, после которой наши имена узнают даже те, кто далек от катания. (А еще я хочу, чтобы ты меня после этого обнял или поцеловал в щеку. Пусть даже если по-дружески. Прошу, меня и это устроит)        — Я в порядке. Отталкиваю тебя от себя и иду прочь. Ты смотришь на меня с такой жалостью, думая, что я все это делаю лишь ради фигурного катания. Ты такой дурак из-за того, что когда начинал, часто падал и бился головой о лед, да? Сейчас, стоя на прохладной улице, я признаюсь себе в этом. Я люблю тебя, Виктор. И я не в порядке.