Эвтаназия

У него в голове есть мерзкий тихий голос. Этот голос постоянно что-то ему нашёптывает. Анри старается, как может, этот голос не слушать. «Они этого не заслуживают», — шепчет голос, когда Анри гробит часы своего времени на то, чтобы разрушить жизнь человека, о котором он ничего не знает, ради спасения миллионов жизней других людей, о которых он ничего не знает. Каждый из этих миллионов может оказаться ублюдком, убийцей, насильником, вот он их спасёт, и они продолжат делать то, что у них лучше всего получается — убивать друг друга ради денег, или религии, или убеждений, или чего угодно, только повод им дай. «Нужно добавить больше оружия», — шепчет голос, когда Анри роется отвёрткой внутри Кастабота, заменяя одну деталь, найденную на свалке, другой почти такой же, найденной на той же свалке, но немного лучше сохранившуюся. Модуль управления Кастаботом с помощью разума всё ещё установлен, но отключён: Анри так и не решился снять его окончательно, он не знал почему, но знал, что это плохой знак. Он всё ещё помнил, каково это, когда твои мысли находятся в двух местах одновременно. «Лучше сверни ему шею», — шепчет голос, когда Анри смотрит на Гостя, стоящего к нему спиной и сверяющего что-то по своей карте. Гость ведь, козёл такой, не уймётся, пока не спасёт свой чёртов мир, ну, или пока не убьётся в процессе, а свернуть шею — это пара пустяков. Мир не заслуживает того, чтобы его спасали, не этот, во всяком случае. Рано или поздно остаток человечества вымрет, от болезней, от голода, сами себя перебьют, и тогда на планете совсем никого не останется: иногда, когда голос шептал в голове особенно громко, Анри казалось, что он предпочёл бы спасти такой пустой мир вместо мира, полного уродов. Вместо мира, полного людей. Анри старается, как может, не слушать этот голос. Но временами он останавливается посреди миссии в самый неподходящий для этого момент, временами он начинает прикидывать, сможет ли собрать лазерную пушку из мусора, временами его руки вздрагивают, собираясь потянуться к шее Гостя. Анри знает — это очень плохой знак, он просто не уверен, что ему теперь делать. Роботы, что он создал для Миссионеров, всё ещё валяются где-то там на грязных улицах. У людей будущего не хватило ни знаний, ни сил, чтобы их разобрать: некоторых роботов сбросили в канавы и оттащили на свалки, некоторых оставили лежать там, где те упали, их силиконовая кожа слезла с лиц, у некоторых не хватает глаз в глазницах. Но они всё ещё там. Мысль о том, что он может снова их активировать, не даёт Анри покоя. Он знает, что голос продолжит шептать в его голове — не стоит, не заслужили, убей. Ты же всё ещё гуманист, разве не гуманно будет расстрелять их всех, чтобы они не мучились, они же всё равно ни к чему хорошему не придут, сколько раз не возвращайся в прошлое и сколько раз не спасай? Разве не гуманно будет спасти Землю от этих тварей, которые только и умеют, что портить и гадить, и спорить, и убивать всё подряд? Ты всё ещё гуманист. Ты пока ещё гуманист. Анри знает, что голос продолжит шептать в его голове, и, какой-то частью своего сознания он уже смутно понял — рано или поздно настанет тот день, когда он послушает.