Главный

Ланселот раздражал Акменра. Сначала своей недалекостью, отсутствием уважения и прямолинейностью, а потом навязчивыми идеями, которые со временем стало просто невозможно терпеть. «Навязчивый» являлось ключевым словом. Он не только преследовал Акменра, все время находясь с ним в одних и тех же залах, но и постоянно смотрел на него тяжелым взглядом, вставлял какие-то реплики, комментируя любое его действие, без устали предлагал свою помощь и защиту, в которой никто особо и не нуждался. — Так, значит, ты теперь у нас главный? — как-то спросил Ланселот, мельтеша за спиной, пока фараон помогал освободиться одной из мумий, открывая ключами Тилли замок стеклянного музейного стенда. Акменра прервался и удивленно посмотрел на рыцаря. — Э-эм... Если тебе так угодно. Скрижаль, которая вас оживляет, делалась родителями для меня, да. И они оставили ее в моем полном распоряжении. Но... — он задумался на секунду, а потом виновато улыбнулся, — я понимаю, что времена изменились, да и мы давно не в Египте, поэтому не претендую. На этой территории, наверное, все же главная — наша охранница, она больше знает о Лондоне, чем я. Ланселот ахнул и прикрыл рот рукой. — Как же? Эта девчонка? Но она же не понимает, каково нам, не говори так, — он никак не унимался и даже не дал Акменра до конца разобраться со стендом — схватил фараона и резко развернул к себе. Сурово нахмурившись, Ланселот приблизился к нему вплотную и потряс за плечи, словно игрушку, — ведь мы оживаем благодаря тебе! Если бы ты захотел — пуф! Мог бы уехать в другой музей, и мы бы больше никогда... Нет-нет, ты теперь — наш король! А еще из правящей семьи и высокого положения. Понимаешь? Акменра, не стремившийся стать каким-то королем, чуть не прикусил себе язык от такой встряски, еле удержал на месте свои массивные нагрудные украшения и поднял ладони вверх в защитном жесте. — Хорошо! Хорошо, только успокойся, ради всех богов! Я теперь главный. Ему показалось, что, завершив разговор на этой ноте, рыцарь тогда ушел довольный, но на следующую ночь он опять притащился в зал египтологии, пока фараон мирно сидел с газеткой и читал, что новенького в Лондоне. — Подожди, — лицо Ланселота было как никогда серьезным, даже пугающим, — какие «все боги»? Он же один! Акменра, с Нью-Йорка привыкший, что у каждого музейного экспоната есть свои убеждения и вера, отложил чтение и пожал плечами. — Ну, понимаешь, все меняется. В этом тысячелетии у людей есть такие понятия, как «терпимость» и «толерантность»... Он выстроил в своей голове целую речь, но не успел довести мысль до конца, как Ланселот внезапно упал перед ним на колени и так резко схватился за его щиколотки руками, что Акменра чуть не съехал со стула. Рыцарь, едва не плача, сокрушенно покачал головой, наклонился и поцеловал его лодыжку, а потом возопил: — Прости меня, король Акменра! Я — дурак и не знал, что блуждаю во тьме незнания. Мне казалось все это время, что Господь — един, но истина... Да, все меняется. О, как быстро все меняется! И Камелота нет, и боги... Фараон не знал, что это был за парень — Господь — да и не слишком интересовался, поэтому толком и ответить ничего не мог, но отбиться от приставучего Ланселота и высвободить ноги попробовал. Тот так крепко их держал и плакался ему в сандалии, что сбежать оказалось невозможным. — Да-да, слушай, не расстраивайся. Ты не мог бы... — Акменра решил применить все свои дипломатические навыки, чтобы прекратить стенания человека, у которого, судя по всему, на глазах рухнул весь мир, но хватка не ослабевала, — нет, ох, Ланселот, все будет хорошо. Я почти уверен, что Господь и сейчас очень популярный и очень крутой. Да что ты... — фараон постепенно начал соскальзывать со стула, почти падая разведенными ногами вперед на рыцаря. Это вконец разозлило Акменра, поэтому он дернул коленом, удачно попав по чужому подбородку, и прикрикнул: — Ланселот, в конце концов! Отпусти меня! Я не прошу тебя верить в моих богов, ты можешь верить во все, что захочешь. Высвободившись, Акменра соскочил со стула и отошел на несколько шагов. Ланселот тут же поднялся и собирался пойти за ним, видимо, желая еще что-то сказать о вере, но фараон поднял указательный палец и гаркнул: — Нет! Ланс, иди к себе, я не хочу продолжать эту тему. Пожалуйста. Уходи. Просто уходи. И рыцарь, низко поклонившись, все же ушел, с таким печальным и понурым видом, что невольно напоминал провинившегося ребенка. «Подобные разговоры не приведут ни к чему хорошему», — мельком подумал фараон, но даже понимание, что Ланселот жутко расстроился, не помешало Акменра облегченно вздохнуть, забрать свою газету и уйти подальше от выхода из зала к родителям. Ситуация начала обретать необычные формы буквально через несколько дней. Все это время Ланселот вел себя подозрительно тихо и проходил мимо зала, ошиваясь где-то рядом, но радоваться затишью оставалось недолго. Акменра как раз решил заняться тем, что объяснял родителям, как правильно пользоваться компьютером и интернетом — Тилли щедро разрешила им использовать свой ноутбук. Атмосфера не предвещала никаких сюрпризов: Шепсехерет сосредоточенно и медленно щелкала по клавиатуре, а Меренкахре в это время внимательно смотрел в экран, поправлял опечатки и помогал найти нужные буквы. Фараон не мог налюбоваться на родителей. Они и без того были прекрасной, любящей парой, а занятые общим делом — сплошное загляденье, они понимали друг друга с одного жеста и полуслова. Но тут идиллия прервалась, и в коридоре послышались удивленные возгласы экспонатов, доносившиеся с разных сторон. Акменра повернулся и во всей красе увидел, как в зал египтологии вбежал полуголый Ланселот с весьма решительным видом. Полуголый — потому что на нем все еще оставалась обувь, доходившая ему до середины бедра. — Король Акменра! Я готов понести наказание за свое невежество. Я долго думал и понял, что поступил плохо, когда усомнился в твоих богах. Ты разозлен на меня — это точно, я не могу этого не чувствовать. Поэтому пусть будут даже розги — я готов, — он стремительно приблизился к пятящемуся назад фараону, повернулся к нему спиной и наклонился вперед. — Чт... — Акменра попытался выразить логично возникающий вопрос, но слова застревали где-то в горле, не желая произноситься. Пока он переваривал происходящее и старался не смотреть на белый зад, виляющий прямо под носом, Шепсехерет тихо и задумчиво подала голос: — Ак, ты никогда нам не говорил об этом... — Не то что бы я знал об этом, — в тон ответил ей сын. Что еще он мог сказать? Что после его появления со скрижалью в Британском музее у него появился собственный фанат с маниакальным желанием преследовать потенциального правителя? Как прокомментировать то, что этот фанат сейчас стоял перед ним голый и требовал наказания розгами за какую-то несущественную в современном мире глупость? Ситуация разрешилась тем, что родители Акменра с каменными лицами поднялись и молча вышли из зала. И сам Акменра готов был поклясться, что Меренкахре выглядел слегка болезненно и бледно, поэтому сразу же отправился за ними следом, огрызнувшись на Ланселота и сказав, что папе, наверное, стало плохо. То, что произошло потом, хоть и переходило все границы и сломало терпение, но внесло ясность в странные действия. У фараона были догадки, чего же всем этим хотел добиться его новый «друг», но он боялся думать об этом всерьез, пока случай не привел его в подвал. Акменра не любил подвальные помещения, но именно там располагались не вошедшие в выставку артефакты. Он, ни о чем не подозревая, просто хотел найти для мамы ее украшения, которые лежали где-то в архивах. В темноте и духоте, светя фонариком и сверяясь с алфавитным расположением стеллажей, фараон пытался углядеть на пыльных полках нужное, когда неожиданно в подвале хлопнула дверь. А потом со спины к нему подкрался Ланселот. — Король Акменра! — он так громко крикнул ему в ухо, что Акменра невольно выронил фонарик. Вокруг сразу стало темно и небезопасно. — Что?! — с раздражением ответил фараон, повернувшись. Лица рыцаря не было видно, но по дыханию было слышно, что он встал слишком близко. — Я хочу сказать... Вернее, показать, раз ты не хочешь слушать. У меня дома некоторые люди, провинившиеся перед своим королем, могли по-разному загладить свою вину. Конечно, в основном, так делали прекрасные дамы, а я отнюдь не дама, но я все понял. Ты не желаешь меня наказывать и не хочешь принимать извинения. Я сделал выводы. И пришел сюда за тобой. Это звучало по меньшей мере угрожающе, и Акменра вовсе не желал знать, какие там назрели выводы, но ему и в голову не пришло, что уже пора было вовсю уносить ноги. Он промедлил, а затем почувствовал, как Ланселот опустился куда-то вниз. Фараон с сожалением понял, что оказался зажат между полками архива и настырным рыцарем с обостренным чувством справедливости и вины, от которых сбежать оказалось невозможным. Акменра услышал, как в темноте зашуршали полы его длинной набедренной повязки, ногам стало холодно, а потом Ланселот прикоснулся теплыми руками к его икрам, коленям и нежно, по-хозяйски огладил их. Акменра издал нервный смешок. — Слушай, ты это чего? Если ты собрался меня убить, то не получится, — он попытался провернуть тот же трюк — заехать коленом по чужому лицу, но, как показала возня, он и ступни поднять не смог. Навалившийся на него рыцарь оказался серьезным препятствием: он был каким-то неподъемным в своем железном доспехе, — я все равно воскресну. Может, мы выйдем из подвала и еще раз поговорим? Мне кажется, я настроен сегодня для любого разговора... Хоть смотри, хоть не смотри — Акменра ничего не видел в темноте, кроме металлического доспеха, иногда тускло отливающего серым, и двигающихся очертаний. Ланселот так и не ответил. Он вздохнул куда-то в ноги Акменра, а потом провел ладонями вверх по его бедрам и прильнул губами ко внутренней стороне ноги. Напряженному фараону стало совсем не до шуток. Он постарался отодвинуться куда-нибудь в сторону, но сзади мешался шкаф, а спереди — чужая голова, настойчиво лезущая ему под юбки, и ладони, крепко держащие и раздвигающие его ноги. Рыцарь полностью оправдывал свою непобедимую упертость, беззастенчиво прилипнув к Акменра, несмотря на то, что тот все еще оказывал сопротивление. У фараона исчезли все сомнения о его намереньях, особенно когда Ланселот начал влажно целовать все, до чего мог дотянуться в таком неудобном положении. Его старания не остались без ответа. Акменра сжимал зубы, стараясь не издать ни звука, чтобы случайно не привлечь в подвал чье-нибудь внимание, закрывал и открывал глаза, отодвигался, натягивал пряди волос Ланселота пальцами, но из-за всех этих движений ему стало еще более душно и жарко. Он смог возбудиться почти сразу — человеческой ласки, так необходимой в его возрасте, ему не так уж и много перепадало за четыре тысячи лет после смерти. Акменра глубоко выдохнул и схватился за полку, когда Ланселот сместился выше и взял его член в рот. Может, Ланс и не был прекрасной дамой, но определенной внимательности в его движениях было не занимать — он не стеснялся брать глубже и чаще. Для себя Акменра решил, что, в конце концов, он тоже был человеком, и если тебе так настойчиво отсасывают, то невозможно не начать получать от этого определенное удовольствие, пусть даже между его ног сидел Ланселот. Акменра кончил с глухим стоном, прикрыв ладонью рот, и постарался не свалиться на пол от спавшего напряжения. Ланселот поднялся на ноги уже с проклятым фонариком в руке и подсветил им свое лицо. Его губы были влажные и покрасневшие, и улыбался он не как человек, который не понимал всей произошедшей ситуации. Он все прекрасно понимал и ухмылялся так, будто даже и не скрывал, что только прикидывался дурачком и доставал Акменра все это время вовсе не из-за вопросов о вере. И фараон это теперь прекрасно видел. — Давно? — спросил он. — Что давно? — переспросил рыцарь. Акменра захотелось стукнуть Ланселота чем-нибудь тяжелым. Похоже, это было в его характере — прикидываться идиотом до последнего. Сначала какие-то нелепые вопросы про то, кто здесь главный, потом еще более нелепое недоразумение, возникшее на почве разговора о богах, выдуманные причины для наказания. И все это — продуманная стратегия. — Давно ты задумал меня поиметь? Ланселот надул губы и неопределенно покачал головой. — Сразу же, как только увидел? Даже не знаю. И я еще никого не поимел, между прочим. Это только начало. Он подмигнул мрачному Акменра и всунул ему в руку фонарик. — Ну, я пойду в свой зал. А то ты снова разозлишься, лучше опережу события.