Новый куинке

      Арима идёт следом за Хайсаки по полуосвещённому коридору Кокурии. По левую и правую стороны — живые трупы. То, что большинство из них именно тут, его заслуга, но ему до этого нет дела. Некоторые заключённые тихо скулят, кто-то молчит, а кто-то и вовсе кричит.       Не обращая внимания на шум, он останавливается около нужной камеры и заглядывает в небольшое окно, зорким взглядом оценивая обстановку.       Первое, что он видит, — камера, такая же, как и каждая из тысячи в этой тюрьме: белые стены, пол, потолок и простынь на одноместной постели. Второе — как седоволосый гуль сидит на полу, поджимая под себя худые ноги. Арима морщится: переизбыток светлого в одной комнате.       Выглядит Номер Двести Сорок хуже, чем при первой встрече. Но для Кокурии это нормально. Арима не удивлён. Он вообще редко удивляется.       — Директор, Номер Двести Сорок всегда себя так ведёт? — В голосе Аримы ничего. Жалостью тут и не пахнет даже. Ровный спокойный тон, чёткие слова.       — Да, он каждую ночь кричит от кошмаров, — презрительно усмехается Хайсаки. — Он неадекватный.       Арима протягивает бумагу с гербом для подтверждения принадлежности гуля именно ему и с непоколебимым лицом слушает информацию по заключённому.       — Он не ест, ослаблен RC-депрессантами, говорит, но не слышит других, для вас безобиден как мышка. — Хайсаки передаёт Кишо ключ, контейнер с таблетками и пожимает ему руку на прощание. — Удачи вам.       — Сделаю как полагается.       Как только директор Кокурии покидает зону видимости, Арима возвращается к камере. Номер Двести Сорок, среагировав на голоса людей, подходит к двери. Он скоблит замочную скважину черными ногтями и что-то тихо бормочет.       — Отойди. — Арима вставляет ключ в замочную скважину, ждёт некоторое время, но Номер Двести Сорок не двигается с места.       Тогда Арима открывает тяжёлую дверь одним рывком, мощно прописывая гулю ей по лицу. Его отбрасывает назад, и он бьётся спиной об кафельный пол, прикрывает ладонью разбитую губу, но почти сразу садится.       Закрыв за собой дверь, Арима прячет ключ в нагрудный карман плаща, лист с печатью убирает туда же — толку показывать его гулю нет. Ставит кейс с куинке на пол — Номер Двести Сорок моментально поворачивается на чёткий звон и ёжится: от кейса пахнет затхлой кровью, а от Аримы — смертью. Это чувствуется сразу.       Арима смотрит с долей скрытого интереса на существо перед собой. Назвать его человеком не получается, но и гулем тоже. Пока ещё не понятно, что он из себя представляет. Он жмётся назад, к стене, явно опасаясь гостя. В комнате тихо, только едва слышны его вздохи и несвязное бормотание.       Тусклая лампа слабо мерцает над Аримой, отчего тень ложится на лицо и делает его более пугающим. Он делает несколько шагов вглубь комнаты, подходит на расстояние меньше метра.        Номер Двести Сорок постепенно собирает мысли воедино и, поняв, что кейс гость больше не трогает, подаётся вперёд. Он вытягивает руки и хватается за край его брюк. Тонкими цепкими пальцами перебирает наверх, подтягивая собственное ослабленное тело за собой, старательно карабкается, уже хватается за ремень, встаёт на колени и наконец-то поднимает голову. Его глаза, точнее, место, где они должны быть, перетянуто тугим бинтом в несколько слоёв, нижняя губа кровоточит, а пальцы нервно царапают ремень.       Арима внимательно следит за тем, как Номер Двести Сорок проводит языком по ранке, слизывая новые капли крови, и не убирает его руки. Ему на самом деле важно понять, что происходит с гулем. Такого в своей долгой карьере он ещё не видел, хотя повидать успел многое. Очень многое. Страшно даже представить. Не ему страшно, разумеется, а кому-либо. Бояться Арима, кажется, тоже не умеет.       — Я — Арима Кишо, — говорит он.       — Мне нужно выйти, — тут же тихо шепчет Номер Двести Сорок, хрипло, на выдохе, не замечая ничего вокруг. — Пожалуйста, пожалуйста…       Ответа не следует. Арима чувствует, как пальцы сжимают его ногу сильней. Номер Двести Сорок волнуется: к нему первый раз кто-то пришёл и впервые кто-то заговорил. Он, видимо, уже забыл, как звучит собственный голос со стороны.       — С этого дня ты входишь в состав моего личного имущества CCG. — Арима говорит терпеливо и аккуратно отцепляет чужие пальцы от своей одежды. Прикосновения Номера Двести Сорок явно лишние. Да и смотреть-то на него особо не хочется: он выглядит слишком… бесчеловечным? Арима даже подходящего слова подобрать не может.       Смысл его слов не задерживается в пустой голове Номера Двести Сорок, хотя он всё слышит. Он делает попытку снова ухватиться за брюки. Но Арима сгибает ногу в колене и бьёт жёсткой подошвой ботинка прямо в солнечное сплетение — слышится звук ломающихся ребер, они впиваются острыми обломками в лёгкие. Номера Двести Сорок впечатывает в стену камеры, тело бьётся об неё с глухим треском. Он сползает вниз, кашляет, поперхнувшись кровью, отплёвывается, пачкает чистый пол тёмной, почти чёрной, как у мертвеца, кровью, сворачивается в жалкий клубок, нелепо схватившись за грудь и судорожно пытаясь сделать вздох.       Глядя на него, Арима понимает: от человека в нём ничегошеньки не осталось. «На себя посмотри», — следовало сказать ему. Непонятно, стоит восхищаться его хладнокровием или же бояться его. И он замахивается снова.       «N-правило CCG: не причинять гулям боль сверх допустимой нормы». — Он чувствует неприятное давление в груди — не любит нарушать это правило — и опускает ногу на пол.       Арима смотрит в лицо Номера Двести Сорок, который морщится и прикрывает рот рукой. Ему больно, при каждом вздохе сломанные ребра впиваются глубже в легкие. Кашель не прекращается, крови всё больше: она рваными алыми пятнами горит на белом полу. Он захлебывается, но упирается ладонями в пол, делает нелепую попытку подняться.       Подойдя ближе, Арима медленно опускает руку к нему, останавливается в десятке сантиметров от лица и двигает ей вправо и лево, но он не реагирует. Он его точно не видит — нечем, и не узнает — это хорошо. Гуль, приоткрыв губы, тяжело дышит, тянет к нему руки, безостановочно шепчет: — Мне нужно выйти, нужно всех спасти, нужно…       Ариме изрядно надоедает однотипный бессмысленный бред. В таком состоянии он и себе-то помочь не может, что про других говорить. Схватив его за руку, Арима тянет на себя. Тело гуля скользит по полу, оставляя за собой размазанные алые полосы на идеальном в прошлом белом кафеле. Он держит его за руку, смотрит на него сверху вниз. Номер Двести Сорок пытается встать, но Арима наступает на вторую руку, добавляя пару сломанных пальцев к перечню повреждений.       — Кого тебе надо защитить? — он произносит чётко, чеканя каждую букву. — По именам.       Номер Двести Сорок брыкается, словно в мыслях чугунным молотком отбивается похоронный марш с десятками образов, но ни единого воспоминания, ни одного имени, абсолютно ничего. Он хватается за лицо, кричит, срывая голос, царапает только что начавшие регенерировать глаза, раздирая их в кровь. Голос у него громкий, в пустой камере расходится быстро, звенит, разбиваясь о стены. Арима лишь наблюдает, как Номер Двести Сорок продолжает выцарапывать остатки белка, будто бы хочет докопаться до мозга, поискать в его глубинах хоть отрывки воспоминаний.       Арима едва заметно морщится, точнее, губы на мгновение нервно кривятся от резкого звука, не более. Он ждет несколько минут, глядя, как Номер Двести Сорок валяется у его ног, после чего наклоняется, протягивает ладонь и дотрагивается до затылка. Но реакции, естественно, не поступает. Он хватает его за волосы и не спеша поднимает вверх, до того момента, пока их лица не оказываются на одном уровне. Гуль болтает ногами в воздухе, пытается найти опору, но кончики пальцев ног лишь изредка соприкасаются с полом. Он крепко впивается чёрными ногтями в чужую руку, что держит его за волосы, и нещадно раздирает ткань плаща, рубашки, добираясь до кожи.       Номер Двести Сорок — мешок с костями, едва ли что-то чувствует кроме боли, но не постоянной, привычной, а резкой — в затылке, на руке, в груди. Он говорит, точнее, пытается, но получаются лишь нечленораздельные звуки. Чувствует запах чужой и своей крови, которая вызывает двоякие чувства: голод, что хочется сожрать гостя заживо, и дикий страх — он почти готов заплакать в ужасе от собственного желания.       Взгляд Аримы словно рентген, он видит его насквозь через тонкие стёкла очков: короткий больничный халат, который едва прикрывает исхудалое тело, сполз с плеч, выставляя напоказ выпирающие ключицы, бледную ровную кожу без шрамов, по подбородку стекает тонкая струйка слюны, смешанной с кровью, падает на грудь, оставляя там полупрозрачные потёки.       Идеальная регенерация — ни следа от прошлых ран.        Арима доволен, а у него на щеке почти зажившая царапина начинает неприятно покалывать, напоминая о том, что он, вроде бы, человек. Одной рукой продолжает держать его волосы, вертит гуля перед собой, как куклу, поворачивает, смотрит со всех сторон, оценивает. Второй рукой он дотрагивается до разбитой губы, проводит по ней до уголка, ведёт дальше по щеке, доходит до волос, убирает седые пряди за ухо. По нему видно, что недостаток питания, моральное и физическое истощение постепенно уничтожают его.       Номер Двести Сорок клацает зубами в воздухе, собираясь откусить от его руки как минимум пару пальцев. Арима лишь крепко сжимает челюсть с двух сторон, не давая закрыть рот. Номер Двести Сорок хрипит и дёргает ногами в воздухе, но сделать ничего не может, продолжая безнадежно трепыхаться.       Кажется, Арима смотрит глубоко внутрь, видит его насквозь: потенциал, силу, стремление, преданность — в будущем, разумеется. Он будет следователем. Он сможет что-то исправить. Точно сможет. Арима хочет в это верить — ему больше не на что надеяться, кроме этого. Он собственноручно сделает из него идеального следователя. Он, кажется, видит своё будущее, где скажет: «Куинке, место», — и бывший Номер Двести Сорок точно послушается, кинется к нему в ноги и выполнит всё беспрекословно. Осталось для надёжности избавить его от кошмаров.       — Я помогу тебе освободиться, — абсолютно спокойно говорит Арима и наблюдает за реакцией существа.       Гуль перестаёт вертеться, замирает — услышал заветные слова. А точнее, его кто-то услышал.       Ариме никогда не нравились женщины. При виде Акиры и Ихей он вытягивает из себя «приятные», но дотронуться до них кажется чересчур. Прикоснуться к нежной женской коже, пахнущей сладкими духами, руками, что тысячу раз держали оружие, сделанное из убитых гулей, — непозволительно грубо. Дотронуться до гуля голыми руками — мерзко. Дотронуться до куинке — нормально. Номер Двести Сорок — личный куинке для собственной смерти. Всё логично.       Он отпускает волосы, и Номер Двести Сорок падает на колени перед ним, почти касаясь лицом чужих ботинок. Он поднимает голову, но увидеть лицо собеседника не может, просто ждёт, надеется, что это не показалось, что его и вправду наконец кто-то услышал, и он отсюда всё же выйдет.       Арима берёт его за подбородок, гладит по щеке, большим пальцем проводит по нижней губе, давит на ранку, чтобы снова выступила кровь. Номер Двести Сорок не двигается, терпит. Он почти всё готов вытерпеть. По виду прислушивается к ощущениям: тёплая, немного шершавая ладонь нежно гладит по щеке, но его тело сводит от страха. Он боится ещё одного удара, потому что потом будет ещё и ещё. Пара осколков рёбер всё ещё находится в лёгких, они заставляют его съёживаться от каждого вздоха. Дышать ему становится всё трудней, но он продолжает сидеть на коленях и не дёргаться.       Спустя минуту Арима расстёгивает ремень — в тишине камеры отчётливо слышно, как звякает пряжка, — после ширинку, приспускает боксёры. Номер Двести Сорок не особо понимает, что происходит, но всё же пытается отползти назад. Арима хватает его за шею, притягивает ближе, берёт член в руку и дотрагивается головкой до его губ. Номер Двести Сорок, поморщившись, пытается отстраниться, но крепкая хватка этого не позволяет. Он плотно сжимает челюсть, дёргая головой в сторону.       — Не смыкай зубы, — безэмоционально говорит Арима и давит на щёки, чтобы тот открыл рот. Неприятный хруст даёт знать, что правый сустав в челюсти не выдержал напряжения.       Номер Двести Сорок поневоле приоткрывает губы и судорожно выдыхает. Арима проводит головкой по нижней губе, прямо показывая, что нужно делать заключенному, но Номер Двести Сорок вертит головой. Арима придерживает его за голову, давит, проталкивая член в рот, гуль — что ему ещё делать — обхватывает его губами. Когда член утыкается в глотку, он упирается руками Ариме в живот, отчаянно отталкивая его от себя. Но тот ловко перехватывает его руки, крепко сжимая за кисти, поднимает вверх.       Утыкаясь носом в лобок, Номер Двести Сорок сдавленно хрипит. В горле неприятно першит, вкус чужой плоти ему не нравится: горький, вязкий, распространяется во рту, поникает в желудок и, кажется, в кровь. Он чувствует приступ тошноты, а из-под бинтов на глазах текут кровавые чёрные слезы. Они медленно скатываются по бледному лицу, смешиваются на подбородке со слюной и капают на пол. Спустя минуту губы начинают неметь, а челюсть сводит судорогой. Каждый раз, когда он пытается сомкнуть зубы, Арима давит на щеки, и становится только хуже.       Арима двигает бёдрами, задавая нужный темп — ждать от гуля действий никто не будет, так же как давать ему передышку. Он гладит его по голове — Номер Двести Сорок идеально податливый, но его прикосновения неумелые, и он задевает член зубами. Арима сжимает в кулак седые волосы, грубо проталкивая член в горло, и гуль хрипит, но вновь послушно смыкает губы. Он больше не сопротивляется, шумно втягивает носом так необходимый воздух и позволяет Ариме грубо иметь себя в рот.       Отстранившись на пару секунд Арима дает ему свободу, и Номер Двести Сорок судорожно делает глубокий вздох, но тут же начинает кашлять кровью. Арима крепко держит его за волосы, отчего гуль тихо стонет от боли в затылке. Он проводит членом по окровавленным губам, тот моментально открывает рот и облизывает головку — понял, что лучше делать всё добровольно. Проводит языком по уздечке, после чего ведёт от уретры до основания. Он вновь берёт член в рот, старательно пытается взять глубже, не обращая внимания на рвотные позывы. Арима доволен, легко проводит ладонью по его волосам и отпускает одну руку — ему нравится быстрая обучаемость Номера Двести Сорок.       Номер Двести Сорок цепляется за его бедро, отсасывает жадно, что Ариме становится жарко, сбивается дыхание, тело горит, кожа на спине покрывается испариной. Он протяжно выдыхает, пытается надавить Номеру Двести Сорок на затылок, но тот опять сопротивляется, пытается отстраниться: хочет прокашляться. Арима берёт волосы в кулак, с силой тянет на себя, так что его член утыкается глубоко в горло. Его вздохи становятся более громкими, рваными. Номер Двести Сорок царапает его бедро, жалобно всхлипывая, чувствует, как горячее семя обжигает горло изнутри. Арима отпускает его, и Номер Двести Сорок отклоняется, утыкается лбом ему в бедро и судорожно хватает ртом воздух. Он обнимает его ноги с двух сторон, крепко сцепив пальцы, чтобы Арима не мог сделать ни шага.       Арима гладит его по голове несколько минут, после чего берёт за плечо. Номер Двести Сорок не реагирует, его голова безвольно мотается из стороны в сторону. Арима помогает подняться, закидывает его руку себе на плечо, придерживая за талию, почти несёт на себе и аккуратно укладывает на постель. Гуль, как только чувствует под собой мягкий матрас вместо пола, порывается встать. Но его опрокидывают обратно.       — Мне нужно выйти, — в голосе слышится паника.       — Тебе никуда не нужно, — отвечает Арима равнодушно, холодно. Он не убеждает, не отговаривает, просто ставит перед фактом.       Арима развязывает узел на больничном халате, насильно стаскивает его. Номер Двести Сорок нелепо дёргается, вжимается в постель, пытаясь стать незаметней. Арима снимает очки, плащ, аккуратно кладёт их около постели. Развязывает себе галстук, вешает его на спинку кровати. Он явно никуда не спешит, старается обойтись без резких движений. Становится коленями на край постели, бережно берёт за щиколотки и разводит ноги Номера Двести Сорок в стороны.       — Успокойся, — спокойно говорит Арима.       Вид перед ним красивый: Номер Двести Сорок полностью обнажённый, почти податливый, беспомощный. Он что-то бубнит, делая слабые попытки встать или хотя бы свести ноги вместе, но Арима не обращает на это внимания. Он оглядывает его с головы до ног, словно выбирает, с чего начать. Сначала гладит худые колени, после чего бедра, проводит ладонями вверх от паха до ключиц, попутно пересчитывает ребра: некоторые как раз вдавлены внутрь. Ему нравятся эти ощущения: прохладная, покрытая мурашками кожа, мягкая, приятная на ощупь. Наклоняется вперёд, целует в солнечное сплетение, проводит руками по бедрам, крепко сжав их.       Откинув голову назад, Номер Двести Сорок протяжно выдыхает. Он хоть и не видит его, но чувствует. Каждое прикосновение, каждый вздох — всё чувствуется намного острей, чем раньше. Даже чужой взгляд, который разбирает его на органы и раскладывает по полочкам.        Он тянет руку к чужому лицу, желая достать до него. Арима не отстраняется — движения Номера Двести Сорок очень осторожные, боязливые. Он дотрагивается до губ, сначала проводя кончиками пальцев по нижней губе, потом по верхней. Второй рукой очерчивает контур лица, скулы, спускается к шее, оглаживает плечи. Изучает, запоминает, словно он рисует в голове образ гостя.       Прикосновения Номера Двести Сорок заставляют начать сердце Аримы биться чаще, а низ живота обдаёт жаром. Его руки прохладные, касания на горячей коже ощущаются остро. Арима перехватывает его ладонь, крепко, до боли сжимает тонкую кисть, будто бы это рукоять куинке, и подносит к своему лицу. Прикасается языком к чёрным ногтям, медленно погружает указательный палец в рот, облизав его, вытаскивает и проводит им по собственным губам, размазывая слюну.        Во рту чувствуется солоноватый привкус крови: совсем недавно Номер Двести Сорок выцарапывал глаза этими самыми ногтями. Но вкус не противный, Ариме нравится. Он наклоняется к его лицу, и Номер Двести Сорок в страхе вжимается в постель. Их лица в паре сантиметров друг от друга.       Жаркое дыхание Аримы ощущается на коже, жжёт, заставляет его дрожать. Номеру Двести Сорок страшно физически, морально — во всех смыслах. Кажется, даже органы внутри съёживаются. Он чувствует его рядом: Арима — ужас из ночных кошмаров. Холодное, рвущее плоть на части лезвие куинке и его непоколебимый, спокойный, безэмоциональный, бесчеловечный взгляд серых глаз из-под строгих очков. Это всё создаёт личный ад каждую ночь. Теперь он точно знает, кто перед ним. Его образ завис в сознании и уходить не хочет.       — Не надо, — шепчет он. — Пожалуйста, не надо.       Что именно собирается делать Арима, он не знает. Просто не надо. Ему ничего от него не надо. Но плевать Ариме, что он хотел. Глубоко и полностью плевать на то, что там хотел гуль с Номером Двести Сорок вместо имени, у которого сил нет, чтобы вырвать руку из его хватки.       Он даже не двигается, когда Номер Двести Сорок начинает беспорядочно бродить свободной рукой по постели: ищет халат, чтобы прикрыть тело. Он двигает губами, беззвучно повторяя «Мне нужно выйти». Арима давит его своим телом, прикасаясь губами к щеке, и Номер Двести Сорок судорожно выдыхает и замирает. Боится сделать лишнее движение, лишний вздох, чтобы не разозлить гостя.       В камере становится действительно жарко. Арима прерывается на пару секунд, расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке. Дотрагивается пальцами до его губ, размыкает их и прикасается к языку: на ощупь он шершавый, влажный, горячий. Он грубо проталкивает их глубже.       Номер Двести Сорок не сопротивляется, послушно облизывает пальцы, берёт их в рот полностью. Скользит языком по гладким ногтям, немного шершавой коже, заглатывает их глубже — Ариме, похоже, это нравится. Он смотрит на него не мигая, следит за каждым вздохом и выдохом, наблюдает, как его немного припухшие губы скользят по пальцам.       Раздвивинув его ноги чуть шире, Арима подкладывает под бёдра подушку и убирает руку от его рта. Гладит смазанными пальцами тугой анус, не спеша проталкивая один из них сантиметр за сантиметром. Номер Двести Сорок сконфужено дёргается, не знает, что ему делать и что с ним вообще сделают. Второй палец входит с неприятным, болезненным чувством. Арима вводит указательный палец внутрь полностью, параллельно целуя шею, щёки, кадык. Номер Двести Сорок, зашипев сквозь зубы, сжимает руками простыню.       Арима двигает пальцами медленно, проталкивая внутрь, и чуть сгибает их. Поцелуями спускается ниже, прикасается к выпирающим ребрам, очерчивая их языком. Его действия успокаивающие, ласковые, но Номер Двести Сорок в это не верит. Он вертится, пытаясь увернуться от чужих прикосновений, но некуда. Номер Двести Сорок панически хнычет, хочет свести ноги вместе. Его сердце стучит бешено, словно хочет вырваться из груди.       Поцелуи Аримы едва ощутимые, нежные, расходятся по телу приятной дрожью. От Номера Двести Сорок пахнет медикаментами, дешёвым порошком и мертвечиной, и вкус примерно тот же. Он сдавленно выдыхает, привыкая к ощущениям. Пальцы уже скользят быстро, растягивая мышцы, давят на простату. Номер Двести Сорок выгибается вперёд, по телу проходит жаркая волна, а из головы вылетают последние мысли.       Арима вытаскивает пальцы, придерживая его за бёдра, проводит головкой между ягодиц и утыкается в анус. Немного давит вперед и проталкивает внутрь, растягивая покрасневшие края. Первым движением входит наполовину, вторым — до упора и замирает. Внутри горячо, член плотно стягивают тугие мышцы. Номер Двести Сорок кричит гортанно, тело дёргается от боли. Одной рукой он царапает кафельные стены, ломает об неё ногти и, сдирая кожу на пальцах, оставляет за собой длинные кровавые борозды, второй рукой немощно дёргает в воздухе.       А у Аримы даже дыхание не сбилось, будто бы и не человек вовсе. Он проводит руками по голове, нащупывает узлы на бинтах, ловко развязывает. Повязка сползает медленно, постепенно выставляя напоказ тошнотворное зрелище: два чёрных отверстия, обросших по краям новой, но уже израненной кожей, а в них, в глубине, плёнка с белыми прожилками — единственное, что отделяет от мозга. От них расходятся в стороны чёрные нити — кровоточащие царапины.       Пустые глазницы на мертвенно-белом лице Канеки Кена — Арима доволен. Ещё приятней осознавать, что эти два зияющих отверстия от близкого знакомства с его собственным куинке. Он чувствует моральное удовлетворение: перед ним самый настоящий труп. Канеки Кен точно мёртв. Канеки Кен просто обязан быть — для Аримы — мёртв.       — Ты Канеки Кен, — на выдохе говорит Кишо в самое ухо. — И ты мертв.       Номер Двести Сорок откидывает голову назад и орёт ещё громче, надрывнее, будто бы сейчас выплюнет душу. Собственное имя режет слух, рвёт натянутые нервы. Он смутно помнит это — день, когда он умер от руки Бога Смерти.       Арима берёт его за руки, разводит их в стороны, прижимает ладони к кровати и переплетает с ним пальцы. Номер Двести рычит, давится слюной, пытается вывернуться, но его распяли почти в прямом смысле. Чёрные дыры вместо глаз направлены в потолок, тело при очередном толчке дёргается в болезненных конвульсиях. Он сжимает ладони Аримы сильней, впиваясь ногтями до крови.       Не отпуская его руки, Арима вновь целует ключицу, шею. Кажется, это можно делать вечно: его кожа такая гладкая и мягкая, что хочется целовать каждый сантиметр, вылизать все места. Номер Двести Сорок едва слышно стонет, постепенно успокаивается. Он осторожно подается бёдрами вперёд, самостоятельно насаживаясь на член, и с губ срывается сдавленный стон. Но не болезненный, а возбужденный, полный желания.       Арима двигается медленно, член с каждым разом входит легче, проходится по простате, вызывая новую вспышку наслаждения. Оно проходит по телу волнами, Номер Двести Сорок не сдерживает громкий вскрик, и Арима отпускает его руки.       Он чувствует, что всё меняется: Номер Двести Сорок не прячется, не уворачивается, наоборот жмётся к нему всем телом. Выгибаясь, он жарко стонет, скребёт ногтями по простыни, его возбуждённый член дёргается из стороны в сторону.       Когда Номер Двести Сорок тянет к нему руки, пытаясь ухватиться за шею, Арима чувствует опасность. Номер Двести Сорок приподнимается, хочет коснуться его лица, но Арима вовремя успевает сжать пальцы на его горле и мощно приложить обратно на кровать. Тот клацает зубами в воздухе и цепляется за его руку, впивается в неё окровавленными ногтями, раздирая царапины вновь. Становится понятно: он полностью забылся и делает всё на инстинктах.       Арима опускает свободную руку вниз, вытаскивает из кармана брюк флакон с таблетками, раскручивает крышку и вытряхивает себе в рот сразу две чёрные капсулы. Номер Двести Сорок, соединив ноги за спиной, прижимает его к себе и подаётся вперёд всем телом, активнее двигает бедрами. Арима наклоняется к его лицу, смотрит в пустые глазницы, всё ещё сжимает рукой горло, медленно дотрагиваясь до приоткрытых губ. Номер Двести Сорок жадно ловит прикосновения, впуская чужой язык, словно только этого и ждал. Арима сплетается с ним языком, чтобы тот не смог выплюнуть депрессанты.       Таблетки проскальзывают внутрь, и Номер Двести Сорок рефлекторно сглатывает, но, когда Арима пытается освободиться, вцепляется ему в волосы, сильно, явно не желая это прекращать. Арима останавливается и, просунув руку между их тел, берет его член в руку. Он резко входит, одновременно сжимая член, и двигает рукой в такт своим движениям.       Номер Двести Сорок выкрикивает, разрываясь от ощущений, царапает матрас и елозит всем телом. Его поцелуи почти укусы: голодные, дикие, страстные, кружат голову Ариме больше, чем нехватка кислорода. Номер Двести Сорок кончает быстро, с громким стоном выплескивается себе на живот и обессиленно откидывается на постель. Через несколько минут его руки безвольно падают — депрессанты начали действовать.       Арима, уткнувшись лбом в солнечное сплетение, жадно хватает воздух и, придерживая Номера Двести Сорок за бёдра, грубыми движениями входит полностью, так что мошонка звонко шлёпает по коже. Тот только морщится, продолжая безвольно, как кукла, лежать на постели, направив пустые глазницы в потолок. Тело вяло вздрагивает от каждого толчка, а из уголка губ тянется тонкая струйка слюны. Арима кончает, не сдержав стон, и обессиленно валится сверху, прижимая его всем весом к постели. Тело словно ватное, не слушается, в голове совершенно пусто, почти как у Номера Двести Сорок.       В комнате тихо, из звуков только едва различимые полустоны Номера Двести Сорок. Спустя пару минут Арима садится на край постели и облокачивается спиной на холодную стену камеры. Он переводит дыхание, после чего тянется за своими вещами, не спеша застегивает брюки, рубашку и переводит взгляд на Номера Двести Сорок, который свернулся в клубок на постели. Проводит ладонью по его спине, аккуратно берёт за плечо и заставляя подняться, усаживает себе на колени. Первым делом он надевает на него халат, потом — повязку на глаза.       Арима обнимает со спины, прикасается губами к выпирающим позвонкам на шее, перебирая пальцами седые пряди на затылке, затем кончиками пальцев гладит ключицу, шумно втягивая запах. Кладет голову ему на плечо, немного отклонив вбок, целует тёмные вены на шее, которые выделяются на неестественно бледной коже.       Ему всё нравится — Номер Двести Сорок и вправду похож на куинке: послушный, сильный, красивый, приятно дотрагиваться, разве что ещё тёплый и говорит глупости. Хотя первое вовсе не минус, а от последнего его можно отучить.       Номера Двести Сорок бьёт крупной дрожью от страха или от осознания, что произошло. Но он не вырывается, кажется, что почти смирился. Терпит, нервно перебирает край больничного халата, боится сделать лишний вздох, чтобы не получить ещё.       — Мне нужно выйти, — сипло говорит он. Голос тихий, вроде бы спокойный, ровный, похож на мольбу.       — Не нужно, — Арима вновь целует шею.       — Пожалуйста, пожалуйста…       Арима резко встаёт — лучше сейчас это закончить. Не успев опомниться, Номер Двести Сорок падает на пол, однако, хватаясь руками за край, опирается на постель и пытается подняться на ноги. Но Арима берёт его за горло, сжимает, не давая сделать вздох. Он сдерживается, чтобы не сомкнуть собственную ладонь и не сломать его шею. Поднимает его выше, чтобы тот мог встать коленями на пол. Смотрит ему в лицо, сжимает горло ещё сильней и говорит:       — Я убил их всех.       Ещё минуту Арима смотрит на безвольное тело Номера Двести Сорок и разжимает пальцы. Он падает на колени перед ним. Кажется, что как думать и говорить он тоже забыл. Повязка медленно сползает вниз, спадает на шею, словно ошейник.       — Ты свободен, — Арима говорит спокойно.       Ему совершенно не жалко, знает, что из немногих возможных вариантов это был лучший. На пороге оборачивается, смотрит на Номера Двести Сорок, точнее, на то, что от него осталось, и запоминает каждую мелочь: искусанные губы слегка кровоточат, чёрные дорожки от слёз на бледных, почти белых щеках, тонкие пальцы сжимают край потрепанного халата, который едва прикрывает бёдра с десятками синих следов от пальцев. Они медленно, но всё же исчезают, до завтра от них ничего не останется. Седые волосы местами слиплись от засохшей крови. Даже сейчас его можно было бы выставить на конкурс красоты, если, конечно, у гулей они вообще бывают. А на месте глаз — пустота. И в голове возникает фраза: «Он мертв. Точно-Точно. Канеки Кен умер раз и, надеюсь, навсегда».       Закрыв за собой дверь, Арима прячет ключ и застёгивает все пуговицы на плаще. Он точно знает, что Номеру Двести Сорок понадобится время, чтобы подлатать расшатанную психику, израненное тело и похоронить все воспоминания. А после он обязательно заполнит пустоту в его душе и голове чем-то хорошим. Например, книгами из своей коллекции.