Сквозь зеркало

Себастьян старался поменьше обращать внимания на то, что говорила медсестра в «Маяке». Иначе он слишком отчетливо понимал, что она такая же ненастоящая, как и мир вокруг. Ее фразы повторялись раз за разом: «Это место важно для вас», «Пройдемте за мной», «Вам всегда здесь рады». Чаще всего она отвечала невпопад, как заводная кукла. Если не вслушиваться, то можно представить, что находишься в обычной больнице. Можно сесть в кресло напротив поста медсестры, откинуться назад, закрыть глаза и сделать вид, что пришел навестить кого-то. Или что лежишь здесь. Тем более, что у Себастьяна есть своя палата, где он время от времени приходит в себя на кровати. Может быть, его ранили в какой-нибудь перестрелке? Или он не вписался в поворот, когда гнался на машине за преступниками? Он мог даже смириться с потрескавшейся штукатуркой, разбитыми зеркалами и тараканами, которых замечал то тут, то там. Может быть, он работает под прикрытием в каком-то захолустном городишке, где нет денег на ремонт. Себастьян с легкостью рисовал себе даже психиатрическую больницу. Когда у тебя такая работа, однажды можно докатиться и до психушки. Это представлялось без труда. Для того, чтобы полностью отдаться этим фантазиям, Себастьяну не хватало малого: не ощущать упирающийся выступами в спину арбалет, когда он разваливался в кресле, и не чувствовать тяжелого запаха крови, пота и гари, которым пропиталась его одежда. Ему очень хотелось бы умыться, но хотя в больнице и было много раковин, ни из одного крана не текла вода. Он уже понял, что все, происходящее здесь, нереально. Таких монстров не могло существовать в действительности, Кримзон Сити не мог внезапно провалиться в ад. Так не бывает! Он же живет не в гребаном фильме ужасов! Но воротничок рубашки, твердый от пота и грязи, все равно тер шею, галстук висел веревкой, под ногтями запеклась кровь, а голова болела так, как никогда с самого тяжелого похмелья. Себастьян приходил в эту несуществующую больницу при каждом представившемся случае не только потому, что здесь никто не пытался его убить, но и потому что тут было тихо и почти похоже на реальность. Жаль, что он не мог находиться здесь долго. Когда Себастьян сбегал в эту спокойную часть больницы «Маяк» и расслабленно откидывался на каком-нибудь диванчике, его начинала терзать совесть. У Джозефа и Кидман, похоже, не было такого места, где они могли бы спрятаться, а значит, с ними может случиться все, что угодно. В конечном счете, он заставлял себя вставать и возвращаться в другую — более жестокую — ирреальность. Он до одури устал и хотел спать, но не разрешал себе сдаваться. — У вас, наверное, лучший в мире маникюр, Татьяна, — Себастьян смотрел из-под полуопущенных век, как она обрабатывает ногти пилочкой. Имя и фамилию медсестры он узнал из объявления о пропавших людях. — Мы проснулись? — тут же отозвалась Татьяна. Себастьян чуть не рассмеялся: могло показаться, что у медсестры вдруг пробудилось чувство юмора. Он знал, что их разговор не имеет смысла, но все равно продолжил его: — Давно здесь работаете? — Вам всегда здесь рады, — ответила Татьяна. — Хотите сказать, я настолько болен, что меня не выпустят отсюда, даже когда вы перестанете здесь работать? — хмыкнул Себастьян. Он ожидал, что медсестра выдаст еще какую-то из своих стандартных фраз, но она промолчала, и это сделало их разговор чуть более нормальным. Казалось, будто он угадал, и ей нечего на это ответить. Себастьян встал с кресла и подошел к стойке. — Интересно, — сказал он, стараясь смотреть Татьяне прямо в глаза, — а если я вас сейчас поцелую, что вы ответите? Надеюсь, «Пойдемте со мной». Горячая медсестричка. В реальности он никогда бы не сказал женщине ничего подобного. Он говорил это, а сам думал, что любая из ее стандартных фраз сломает его шаткую фантазию о нормальности этого места. А может быть, ему действительно было необходимо получить очередное доказательство, что этот мир не настоящий. Ведь иначе он задержался бы здесь надолго. Вдруг он с удивлением увидел, как Татьяна покраснела. Легкий румянец был очень заметен на ее бледных щеках. Но этого просто не могло быть! — А я думал, что здесь уже ничего не сможет меня удивить, — в ошеломлении пробормотал Себастьян. — Так вы настоящая? Татьяна отложила в сторону пилочку и сказала: — А вы всем женщинам говорите такие похабные вещи, детектив Кастелланос? А какая я, по-вашему? Резиновая? Медсестра чуть улыбнулась, глядя на замешательство Себастьяна, но он был настолько ошарашен, что даже не смог отреагировать на ее слова. — Смотрю, у меня совсем плохо с чувством юмора, — Татьяна покачала головой. — Не получилось пошутить. — Эм… — Себастьян запнулся. — Да нет, у вас все хорошо с чувством юмора… Просто я не привык, что кто-то может здесь шутить. Там, — он махнул рукой в неопределенном направлении, — со мной обычно никто не разговаривает. Все только рычат, машут топорами и хотят снести мне голову. На шутки нет времени. — Сочувствую. Себастьян попытался вспомнить, что говорил Татьяне в те моменты, когда бывал здесь. Выходило, что вел он себя не очень-то красиво: матерился, беззастенчиво пялился в вырез ее униформы и на бедра, а чаще всего просто не обращал внимания на ее слова. Она была для него почти мебелью. — Извините, — пробормотал он смущенно. — Я не думал, что вы человек. Татьяна сдержанно улыбнулась: — Всегда считала, что выгляжу по-человечески. Правда, сложно укладывать волосы и наносить макияж, глядясь в зеркала, в которых ничего не отражается. Неужели у меня пробились рожки? — Скорее, крылья за спиной, — усмехнулся Себастьян. — И нимб над головой. — Решили наговорить комплиментов за все то время, когда забывали даже поздороваться со мной, детектив Кастелланос? Себастьян прикрыл глаза рукой: — Простите, мисс Гутиеррес, я не думал, что вы… — он пожал плечами, не зная, какое подобрать слово, — можете разговаривать? В смысле, что вы живая… Черт, я, кажется, разучился нормально общаться, простите… — Я поняла, о чем вы, — Татьяна тепло улыбнулась. — И я тоже не знала, живой ли вы, детектив Кастелланос, или как там это правильно назвать. Я не была уверена, что с вами можно общаться… * Теперь Себастьян стремился попасть сюда. Он понимал, что этот кусок больницы не реален, но все равно цеплялся за него. Не только потому, что тут его никто не хотел убить, но и потому, что здесь он чувствовал легкое дуновение реальности. Словно кто-то открыл окно в сошедшем с ума мире и Себастьян, наконец, может приникнуть к нему, отдышаться и выкинуть из головы наполненные давящими кошмарами коридоры и подвалы. Татьяна могла разговаривать на любые темы, с ней не надо было убегать от монстров, у нее не заканчивались патроны, потому что ей не в кого было стрелять. Он не хотел уходить. Знал, что должен, но не хотел этого делать. Когда все-таки наступало время, он быстро касался зеркала, в котором ничего не отражалось, и вываливался в очередное мрачное место, заполненное существами, жаждавшими его смерти. Себастьян боялся, что однажды не сможет заставить себя вернуться в мир Рувика. Не потому, что боялся, нет, а потому, что не видел из него выхода. Из больницы Татьяны выхода, кажется, тоже не было, но тут хотя бы стояла тишина и можно было забыть обо всем. * Себастьян отчетливо запомнил тот момент, когда в той части больницы, где он обычно встречал Татьяну, за решеткой в комнате с креслом возник Рувик. Это был не настоящий Рувик, а всего лишь его отражение, но это ничего не меняло. Отражение — словно щупальце. Оно протянется внутрь этого места и уничтожит его. И хотя Рувик исчез, Себастьян знал, что его уже не остановить. Он бросился проверять комнаты, но Татьяну ни в одной из них так и не нашел. Это разозлило его, взбесило и заставило в бессильной злости стукнуть кулаком по стене. Рувик постоянно что-то отбирал у него, будто хотел, чтобы у Себастьяна не осталось ни одного повода цепляться за жизнь. Наверное, так оно и было. Зато теперь нашлось много поводов добраться до самого Рувика. Себастьян перезарядил револьвер и арбалет и коснулся зеркала. * Себастьян стоял на крыльце «Маяка» и смотрел на ночной город. Ничего не разрушено, никаких провалов в асфальте, никаких разбитых машин. В это верилось с трудом. Наверное, он должен был испытывать облегчение от того, что Рувик мертв, а сам он выбрался живым, но на деле Себастьян чувствовал только сожаление и усталость. Он был старшим по званию среди полицейских, которые приехали вместе с ним в «Маяк», он обязан был позаботиться о них, но теперь Коннелли мертв, Кидман вообще не детектив и работает неизвестно на кого, а что с Джозефом, он не знал. Сюда они приехали вчетвером, а вышел только Себастьян. А ведь была еще Татьяна, у которой он прятался, пока не привел в ее часть больницы Рувика. Он провел рукой по лицу, словно пытаясь стереть стыд и вину, которые вдруг навалились на него. Закрыл глаза, прислушиваясь к переговорам полицейских и шуму подъезжающих машин. Музыку он услышал не сразу. Она играла тихо, лишь иногда фортепианная мелодия становилась чуть громче. Себастьян обернулся. Он знал, что это обычный мир, реальность, что здесь не встретятся те монстры, которые гнались за ним, но возвращаться в больницу он не хотел. Однако музыка звучала и звучала. Та самая, которая доносилась из разбитого зеркала и вела в другую, закрытую для всех, часть больницы, где на посту медсестры сидела Татьяна Гутиеррес. Правда, так было не здесь, не в реальности… Или все-таки именно здесь? Себастьян почувствовал, как по спине пробежала ледяная волна. А что если он не вышел? Что если он так и лежит где-то в подвалах «Маяка», подключенный к STEM? Что если ему в очередной раз просто показалось, что он проснулся? Ориентируясь по звуку, Себастьян кинулся в холл больницы. Мелодия доносилась из комнаты охраны. Оттуда когда-то все началось, там он впервые увидел Рувика… Вместо экранов, которые показывали разные части «Маяка», он увидел зеркала. В них не было ни единого отражения, только музыка, словно льющаяся из мира за ними. Себастьян потряс головой, пытаясь убедить себя, что это невозможно, но мелодия не исчезала. Он закрыл глаза, коснулся зеркала и тут же почувствовал привычное перемещение. * Здесь было светлее, чем он помнил, и чище. Ни тараканов, ни облупленной штукатурки на стенах. Зато много ламп и люстр. Углы больше не были заполнены черными тенями. Татьяна сидела на прежнем месте и пилочкой полировала ногти. Себастьян подошел к медсестре. — Почему я опять здесь? — спросил он. — Я думала, вам нравится попадать сюда, — улыбнулась Татьяна, не отвлекаясь от своего занятия. — Да, нравится, — смутился Себастьян, — но я думал, что все закончится со смертью Рувика, а мы с вами сможем встретиться в реальности. — Реальность, — Татьяна положила пилочку на стол, — это такая мелочь. — Что? — Себастьян нахмурился. — Разве вам не хочется выбраться отсюда? — Зачем? — она пожала плечами. — Как зачем? — удивился он. — Чтобы проснуться. Чтобы оказаться в нормальном месте. Жить обычной жизнью. — Скучно и неинтересно, — ответила Татьяна. — Подождите… — Себастьян покачал головой. — Но ведь здесь все должно было разрушиться после смерти Рувика. — Нет, — Татьяна улыбнулась, и Себастьяну эта улыбка не понравилась — она слишком напоминала оскал, в ней не было ничего от прежней тихой медсестры. — Он всего лишь был одним из тех, кто хотел все контролировать. Одним из нас. — И много этих «вас»? — Уже неважно, — сказала Татьяна. — Вы убили всех. Кроме меня. Себастьян сжал рукоятку револьвера в плечевой кобуре. — Отлично, — холодно произнес он. — Вы заменили Рувика. Я не против. Делайте здесь все, что захотите. Но я хочу проснуться. Татьяна встала со стула, вдруг исчезла со своего места и через мгновение оказалась за спиной Себастьяна. Она двигалась так же, как двигался Рувик. — Таких, как вы, детектив Кастелланос, надо держать поблизости, — прошептала Татьяна почти на ухо Себастьяну. — Рувик это понял, но поздно. Я поняла это раньше. Располагайтесь. Я буду заглядывать к вам время от времени.