ID работы: 4839112

Кулинарный шедевр

Гет
PG-13
Заморожен
21
Mahariel бета
Размер:
8 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
21 Нравится 4 Отзывы 3 В сборник Скачать

Первые шаги

Настройки текста
      Жара зенитного солнца, раскаляющая асфальт до расплывчатого марева. Короткие тени, отбрасываемые с низких крыш уже хорошо знакомого переулка, в конце которого метались с шумом машины. Песнь цикад, мелодично замедляющая два неспешных шага, и ладонь, тесно переплетающая наши пальцы, старающаяся удержать меня поближе. Я не замечаю ни зноя, ни сжигающий свет, зато прекрасно вижу его яркие, оживлённые глаза и расплывающуюся на лице улыбку, которая сама, без причины, озарялась и на мне. — О чём задумался? — он глядел далеко вперёд, расправив плечи, а затем сделал глубокий вздох, посмотрев на небо: — Наслаждаюсь моментом…       Наши руки беспечно покачивались, улавливая лёгкий ветерок, проскальзывающий холодком под рубашку. Я ни на секунду не отрываю от него взгляда — наблюдаю, как развеваются на ветру его волосы, как иногда он прикусывает губу, как щурится, выходя из тени — всё моё внимание на нём.       Он замечает это, начинает также вовлечёно смотреть на меня. Прямолинейные и откровенные  — чистые зрачки, в которых можно увидеть своё отражение. Добрый и заботливый — мягкий взгляд, и понимающий — чувствует то же, что и я. И одновременно без злорадства усмехающийся надо мной — улавливает подростковую неловкость. Щёки окрашиваются обжигающим румянцем. Страшно, трепетно, но отвести глаз уже не могу. Не хочу.       Наша походка замедляется ещё, становится совсем мелкой. Уже семенящей. Уже шаркающей…       Мы замерли, полностью развернувшись друг к другу. В этот момент будто какая-то невидимая нить, связывающая нас, начала стягиваться. Необъяснимое ощущение вовлекало нас. Робкий, застенчивый шажок навстречу — и руки бережно и аккуратно обнимают меня, медленно обвивая со спины, подхватывая, подтягивая поближе. Они такие тёплые, что можно расслабиться, растаять прямо на них, уснуть и не о чём не беспокоиться. И в то же время каждое касание так обжигает — мягкие подушки пальцев так колят, разжигают волну верхового пожара, от поднимающихся на голове волос бегущую до дрожащих в трепете коленок. Я встаю на цыпочки, подтягиваясь за его воротник — возвышаясь к нему, закрываю глаза...       Всё перестало иметь значение. Мысли потеряли слова, превращаясь в пламенные языки чувств, выдыхаемые с тонких губ, сладко обхватываемых, мягко мнущихся, легонько потягиваемых. Ладони протягиваются по его скулам, доходя до ушек, лаская каждый достижимый миллиметр.       Наше дыхание сбивалось, как ветром волнующийся огонь. Сердца прыгали, как раскалённые угольки в костре. Редкие взоры ярко стреляли искрами, а когда встречались — разрывали внутри пламя, ослепляя им, созерцая, вкушая…       Ничто более не имеет значения. Нет земли! — невесомость в его руках, полёт объятий. Нет времени! — сожжена мера, вечность в нём. Нет никого другого!  — есть только он.       Только его жёсткая щетина, колющая щёки. Только чёрные, тяжёлые волосы, перебираемые моими пальцами. Только напущенные, гордые глаза безумного учёного Хооина Кёмы для всех, но лишь для меня  — простые и счастливые глаза Окабе Ринтаро.       Ещё раз на секунду сверкнув глазами, щекочу ноготками его шейку — он улыбнулся, и наши губы соскользнули друг с друга, оставляя рассеянное послевкусие. Приземляясь на пятки, укутываюсь в его широком халате от солнца, от жары, от всего остального мира — и он с радостью укрывает меня получше. Тут же обхватываю за большую спину, утыкаясь ему в грудь: слышно, как выравнивается его сердцебиение, становясь размереннее, в унисон с моим. Единый ритм. И раскалённый румянец, и жгучие ладони окутываются клубами остывающего пара, обливаясь спокойствием его крепких заботливых рук вокруг моих плеч.       Посреди тихого переулка, где ни души больше, мы становимся ещё дальше от остального мира, словно уплывая в свой океан, где не видно берега, лишь синий горизонт вокруг. И вода, вода, вода... Но только вместе мы можем плавать, как создающие пару на всю жизнь киты — единые, неразлучные, уплывающие вместе.

***

      Прохладный ветерок от жужжащего вентилятора, кружащегося на столе туда-сюда. Доктор Пеппер, холодно и сладко шипящий пузырьками в горле. И плотные занавески на окне, затемняющие нас от испепеляющего всё и вся солнца. Ещё бы диван раскладывался, и комфорт Лаборатории был бы доведён до домашнего. Хотя самое главное для дома здесь уже есть…       Стук клавиатурных клавиш, вбивающих текст на какой-нибудь сайт онанистов, и одержимая улыбка с искрящими под очками глазами. По нашему приходу он даже не обернулся, махнув рукой. А раньше проявлял к нам нездоровый интерес, приходилось затыкать на каждой второй фразе и отпугивать увесистой книгой. Весь мир сегодня у него живёт в свете монитора, впрочем, как и вчера, и позавчера…       На столе одиноко ждёт розовая коробочка с иголками, тканями, ножницами и прочими прелестями швейного набора. Сегодня не все собрались. И спокойно в тишине, отпускающей всю суету мегаполиса, и скучновато без наивных вопросов о сложных науках, заставляющих тебя объяснять абстрактные гипотезы на пальцах. В этот момент всегда поражаюсь, как далёкой научной идее можно найти простой пример из повседневного быта.       Правда, одно ставило кляксу на картине уюта — полиэтиленовые пакеты с магазина, безуспешно рвущиеся у кухонной стенки с противным, растягиваемым звуком. Это наши с Окабе сухпайки на обед, хлопья, он всё не может их открыть — гений, создавший машину времени.       Поднявшись, я взяла один из пакетов и легко разрезала его ножницами, тут же попробовав одну штучку. Вкус был какой-то приевшийся, сухой, будто не еда вовсе. Так, таблетки сытости. Да и на вид тусклые, вообще похоже на корм в миске или дешёвую лапшу.       Два пальца с презрением ухватили пакет, и он повис перед моими глазами, покачиваясь от страха внимательного суда. Упаковка просто кишела яркими картинками эко-листьев и разнопёстрымиными надписями в духе «Без ГМО». Оно, кстати, безвредно, а вот E171, E211, хитро спрятанные под заклеенную этикетку, по-моему, не очень-то вкусные и вряд ли полезные.       Хотя его это совсем не волновало. — Ты действительно хочешь, что бы мы это ели? — Откуда у тебя сомнения в восхитительности Хукумы?! — Пакет, сопровождаемый воплем удивления, величаво вознёсся вверх, как победный кубок RaiNet, — Это экономно, сытно, а главное — не надо далеко идти или готовить — верх постиндустриальной кухни для учёных! — ухмыльнувшись, он снова потянул пакет в разные стороны, будто дерётся с ним.       Клавиши продолжали спешно стучать, вентилятор так же легонько гудел. Всё сегодня как прежде. Но одно — быть домашним и привычным, другое — старым, задержанным и ещё — навязанным маркетологами. Нет, я не против любимого Доктора Пеппера, ни в коем разе. Но мы каждый день открываем именно эти пакеты. Завтрак, обед, порою даже вместо ужина. В лаборатории, в прогулке — абсолютно не важно, и эта сухая диета длится уже около недели. И ведь я же так совсем исхудаю, растеряв всю свою форму! Скелетом буду ходить! Это тощему Окабэ нечего терять.       Тоска вышла из меня тяжёлым вздохом, хлопья уже ждали в тарелке. Жёлтые, унылые, безвкусные. Похожи на западные макароны… Это удобно — быстро подкрепиться и пойти куда-нибудь в Акихабару по своим делам, не тратя время на пищу. Есть для того, чтобы жить, но не жить ради того, чтобы есть. Наше кредо.       Но сколько раз мы были в MayQueen, наслаждаясь его замудрёнными коктейлями с трубочками (порой одной на двоих), сколько раз устраивали пикник на крыше с видом на Токио? А как приятно собрать всех лабмемов на барбекю?       Это были очаги, освещающие завтрашний день теплом прошедшего. Это были прекрасные моменты…       Пальцы сжались в кулачки от небольшого волнения, но на вдохе входит уверенность, что сейчас можно об этом попросить…       Глядя в стенку, скромно, в полголоса я проговорила: — Давай сами себе приготовим.       Пакет взорвался как граната — хлопья разлетелись во все стороны, захламляя всё вокруг жёлтым. Сквозь их град можно было видеть удивлённый взгляд. Нет, не страх. Отвисший подбородок с немым вопросом: «А что, так можно было?». На эту паузу даже Дару оторвался, поражаясь с нас… Или с меня.       Тишина. Слышно жужжание мухи в углу и ритм тикающих часов. Окабе, замерев, продолжал пялиться, как зависший монитор на криворукого юзера. Пальцы сжались сильнее, голова неуверенно втянулась в плечи. Всё внутри, что хотело развернуться, теперь с опаской заворачивается обратно. Как сапёр идёт след в след назад с минного поля.       Да, вспоминать о запахе сгоревшей яичницы до сих пор стыдно. Но нельзя же меня за это так сверлить! — Ну?! — выпалила я. — Что ну? — он хлопнул глазами, вникая. — Давай приготовим что-нибудь! — А, хе-хе, — рассеяно посмеялся и начал, пошатываясь, собирать хлопья, — Мы же планировали скоро зайти в Ishimaru. — Н-ну и что? Зайдём завтра, — взгляд шуганулся куда-то в пол: планы совсем забылись, а головой опять управлял язык, ляпнувший что хотелось… Какая глупость. — Как так?! — вскрикнул он и начал страдальчески читать тираду, размахивая руками. Я слушала молча, не собираясь отвечать, — Мы потратим кучу времени и не успеем на распродажу плакатов Final Fantasy — сегодня же последний день! Мой кошелёк всецело в бюджете Лаборатории Гаджетов Будущего, и твой неширок. Не купим сегодня — пролетим! И Дару навсегда заклеймёт нас реальщиками!       Из дальнего угла донёсся рык: — Ты давно им стал, предатель. — Что? Наличие ассистентки не отбивает моё стремление к хаосу! Организация ни за что не оставит меня в покое! Я могу выйти из этой схватки только побеждённым… Или победителем!!!       В комнате сразу начался басистый гам с нелепыми обвинениями. Тема быстро сменилась, не касаясь меня.       Что же, может, так оно и лучше.       Я развернулась к ним спиной, хватая горсть Хукумы. С моим желанием было бы много хлопот: пройтись под ненавистным солнцем до магазина, потратиться на продукты, простоять над ними около часа, колдуя, и получить в итоге бесполезно истраченное время в чёрном дыме от тех самых продуктов, но уже сгоревших. Взгляд совсем поник, уже даже стыдно за такую просьбу. И зачем? Нельзя же откладывать то, что действительно запланировали вместе, ради моего «хочу».       Это эгоистично...       Не сегодня…       И тут, прерывая мои терзания, сзади твёрдая рука плавно легла на плечо, выдавив из меня «Ой». — Ассистентка, — его голос был серьёзен и спокоен. — Не разыгрывай тут своего чунибьё, — слова вылетели на мгновенно вспыхнувшей строгости, — Давай уже выходить, мне тоже хочется повесить у нас плакат. — Кхм… Я не об этом, — Он взял вынужденную паузу, начиная что-то бормотать и тут же обрываясь. Нарочно откашливается, подбирая слова заново, но опять запинается.       А мысли были уже только о том, как бы побыстрее закончить этот разговор. Свести в какую-нибудь шутку, наигранно запугать, ну или, в конце концов, просто отмолчатся. — Короче! — И резко развернул меня, положив вторую руку плечо, — Плевать мне на эти плакаты! И на расходы плевать! — Окабе? — Он глубоко вздохнул, переведя дух, и продолжил спокойнее. — Не могу же я допускать твоему уму чахнуть без новых навыков, а красоте увядать под однообразным питанием. Это попросту не достойно ассистента Хооина Кёмы. Ты должна идти вперёд, в ногу со мной, не отставая! А я обязан тебе помогать и поддерживать. Когда хоть что-то останавливало наши совместные усилия? Ха! Да даже Организация прячется в свои бункеры, когда мы вместе!       И, отступив назад, освободив меня, громогласно объявил: — Поэтому сегодня! Ты приготовишь настоящий ужин безумных учёных, искрящий интеллектом! И ты не смеешь теперь отказаться!

Он всколыхнул халат руками и вознёс их вверх, сопутствуя им взглядом, устремляясь так, будто взлетал.

-Это твоя миссия — создание уникального кулинарного шедевра!

      Белая мантия медленно опустилась. Эхо стихло. Он глядел мне в глаза. Прямо. Смело. И всем видом отрезал мне путь назад. Он ждал от меня только одного — согласия…       Голос сотрясал всю комнату, врывался в тишину как варвар, сжигающий на пути остатки безмятежности. Но проливался глубоко, дальше головы и мыслей, к чему-то ёкнувшему, совсем не из-за громкости. Даже шёпот этих слов был бы столь же отчётливо слышен…       Кажется, в этот момент моя улыбка была совсем детская, глупая и слишком счастливая для такой короткой речи. А какая широченная!       Он скомкался обратно в тип обычного студента, зачесав затылок: — Да и иметь в Лабе повара, который что-то состряпает к моему приходу, очень удобно. И вообще! — нас отдалила выставленная ладонь, — Рано сияешь! Я буду командовать тобой, а то обожжешься ещё. И-и-и… Эй!       Я кинулась к нему на грудь, сжав со всей силы — он ошарашен, но знаю, ему только приятно. Не успевает опомниться, как я уже отбегаю к телевизору. Затем, порывшись среди припрятанного хлама, с улыбкой несусь обратно, махая над головой широкой, но узкой зелёной книгой. На обложке крыса в колпаке и с ложкой возле Эйфелевой башни.       И вскоре Окабе, сидя рядом на диване, разглядывает мировую кухню на перелистываемых картинках: курица из духовки, с поджаренной золотой, рыжей хрустящей коркой и окружённая мягкой картошкой. Окаймлённый шоколадным узором ванильный десерт, с красной вишенкой, белый, в стаканчике. И смешавшая все вкусы в одно тесто - пицца с тягучим сыром, сочными помидорами, блестящим салями. От такого разнообразия глаза путаются: один показывает наваристый суп с девятой страницы, второй солнечные блины, намазанные блестящим маслом с десятой. А мозг ещё не налюбовался завёрнутой в суши рыбой с восьмой и умещает всё в себя, как толстяк. Вот-вот начнут капать слюнки, но нужное вовремя найдено и ткнуто пальцем для Окабе. — Вот! — Что это? — он щурится на коричневую чашу с бульоном. — Мисо суп с лососем! — довольная улыбка подчёркивает выбор. — Хмм, ясно. Заранее выбрала. Значит, ты уже настолько хозяйственная, что листаешь рецепты и, похоже, не раз, — он задумчиво взялся за подбородок и цокнул, — Неужели замуж готовишься? Мне ещё рано как-то…       Сердце, тронутое за самую сокровенную струну, остановилось одновременно с взглядом. Лёгкие выдавили остаток воздуха и, как смятая пластиковая бутылка, не в силах набрать новый: — Ч-ч… то? — Я закрыла лицо руками, съежившись, как опозоренный щенок. И тут ещё Дару развернулся с подозрительно хихикающей рожей: — А там, глядишь, и до детишек не далеко, — и мило так подмигивает.       Вопль истерики заверещал в голове, выходя стиснутым сквозь зубы шёпотом: «Извращенецы! Совсем страх потеряли — говорят что вздумается! Никакой меры! Ладно Дару, привычно, но Окабе! И это при Хашиде! При этом извращенце! А сам нисколько не краснеет и остаётся спокоен, как ни в чём не бывало! Будто такое каждый день! Извращенец! Извращенец! Извращенец!»       Стягивая всё лицо сползающими ладонями, украдкой смотрю на Дару — он уже подключен к монитору, не реагируя на другой мир. А Окабе уже невозмутимо пишет что-то на листке, считая в полголоса.       Душно. Вентилятора стало мало. Выхваченный со стола журнал попытался помочь новым веером воздуха, но градус моего лица продолжал повышаться. Сейчас бы отойти ненадолго, сейчас бы прочистить его мозги с мылом, да запаять напрочно, чтобы, чёрт побери, ни одно извращение в его голову больше не влезло!       Наверное, если бы Окабе столкнулся со мной взглядом, то поседел бы. Поэтому следующую фразу скинул скромно, прячась за листком. — В общем, у нас есть рис и соевый соус, а всех остальных ингредиентов не хватает… надо в магазин отправляться, — он с неприязнью посмотрел за окно. — Вот с этого ты и начнёшь. — Я? Мне казалось, что мы. Да и руководитель-то кто? — мягкая оплеуха журналом и угрожающее мычание выбили из него спорящего Кёму. Но точка кипения уже достигнута. Котелок на плечах разрывался паром, сносящим крышку. Только одна мысль варилась в нём — вон его отсюда. Быстрее! Видеть больше не могу…       Сквозь пререкания и попытки уцепиться за диван, а так же притворство столбом, я дотолкала его до двери, нашла в сумочке кошелёк и всучила ему йены, скрестив руки и недвузначно намекая на выход. — Хотя бы зонт дай, — простонал он, — За бортом же солнце решило прямо на Японию сесть, убив всех жарой.       Элегантный красный зонтик, кажется Маюрин, нашелся тут же. И вот, мы стоим напротив друг друга. Неуютно избегая пересечения взглядов. Молча. Он уже растерянно не знает, что бы ещё сказать, когда перед ним нахмуренно утыкаются в пол, а у меня на языке лишь способы сдать его на анализы.       Между нами снова пропасть.       И вновь тяжёлый вздох: — Ладно, скоро буду, — Окабе кладёт руку мне на голову и, улыбаясь, немного трепет причёску. В этот момент всё тело будто обесточили, разрядив всю злость в никуда. Будто фитиль, ведущий к бомбе цундерэ-ненависти, был запросто потушен, зажат двумя пальцами, как спичка. Брови уже сведены не грозно вниз, а скромно в домик, будто провинившись. Кровь от кулаков прилила к щекам. Тлеющий огонь, бывший опасностью, теперь излучает другое… тепло, — Не дуйся. — Д-давай иди уже.       Пальцы смахивают напоследок мешающие волосы, шаги отдаляются. И не успела я ещё раз посмотреть на него, сказать нечто более приятное, более искреннее, как дверь захлопнулось, и в Лаборатории уже на одного меньше.       Рука потянулась вслед за ним, туда, где он только что стоял, будто стараясь отдёрнуть за плечо и оставить здесь, рядом. Но она ничего не нашла, нащупав лишь пустоту… И вернулась сжавшимся кулачком.       Резко приложенная ко лбу ладонь, такая же нелепая, как и тараторящие мысли: нет, ну какая пустота? Там был воздух, я же учёная, как можно думать нечто подобное? Ветер в атмосфере распределяет давление равномерно, поэтому невозможен вакуум здесь, мы бы ведь не смогли дышать. Это глупость, да, всего лишь глупость…       Ладонь медленно спадает вниз…       Я всё еще не могу отнять взгляд от двери, пока на чём-то подсознательном, не подхожу к окну и начинаю ждать у него, рассматривая соседние крыши, голубое и чистое небо. Какое-то странное, но лёгкое чувство порыва, вдохновения, оставленное без направления, без вымещения.       Но когда выходит Окабе, это нечто устремились к нему — уцепившись только краем глаза, уже выглядываю, вытягиваясь во весь рост. Прикушенная губа, невозможность и даже нежелание отвлечься на что-то другое. Ощущение, что какая-то часть тебя уходит…       Он раскрывает зонт, покрывая себя тенью, и медленно движется вдоль переулка. По раскалённому асфальту, вдыхая обжигающий воздух. Выжимаясь до пота этой жарой, бредёт в одиночку… Мимо Трубки Брауна, через местные дома, отдаляясь и становясь всё меньше и меньше. Дальше, где его почти не видно из-за зноя, сворачивает за угол, окончательно исчезая.       Улица теперь абсолютно пустая. В Лаборатории тишина.       Ушёл…       Может, стоило пойти с ним…
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.