Из пепла

Станнис Баратеон слышал о Джоне Сноу задолго до того, как встретился с ним. Роберт упоминал мальчишку, когда дразнил его, своего наименее любимого брата, ведь он был не похож на него. Даже Нед Старк смог заделать бастарда с какой-то слабой на передок девкой, часто говаривал Роберт. Так что оставь свою усатую леди-жену с ее ночными жалобами и слезами и иди со своим братом в бордель. Но Станнис только качал головой. Селиса подходила ему так хорошо, как никакая другая женщина, и ему решительно нечего было делать в борделе, даже сносить выходки Роберта. Позднее он слышал более опасные разговоры. Не просто от простолюдинов в тавернах — это в любом случае не имело бы большого значения. Но слухи распространялись среди лордов, и их повторение заставляло в это поверить. Кое-что в их глазах, когда они злословили после многих бокалов вина. Кое-что в их поведении, когда враги короля шептались, изогнув брови и злонамеренно усмехаясь. Никто не зашел так далеко, чтобы сказать, произнести что-то о драконе, или Таргариене, или принце, но умный человек мог услышать отголоски о Рейгаре и Лианне и в молчании. Станнис испытал облегчение, когда узнал, что мальчишка решил надеть черное. Он не питал большой любви к Неду Старку, но и не испытывал никакого желания навредить ему. Забрав своего сына, ну или просто мальчика, он провозгласил и воспитал его как своего сына, и это было опасно. К счастью, Джон Сноу с охотой отрекся от всяческих мирских притязаний и поклялся умереть неженатым и бездетным. В этом беспокойном мире, в котором они жили, Джон Сноу был той проблемой, которая была решена наиболее аккуратно. И, если бы не все остальное, он, возможно, понравился бы Станнису Баратеону. Но он никогда не предполагал, что будет нуждаться в этом мальчишке, и эта ситуация его раздражала. Роберт умер, оставив наследниками только бастардов и братьев, и Станнису нужна была поддержка Джона Сноу среди черных ворон. Он был не из тех людей, кому нравилось быть нуждающимся. Ему хотелось быть подальше от выторговывания услуг, от того, чтобы сделать лорда из бастарда взамен на соответствующее вознаграждение. Но Джон отказался от этого ловкого и простого решения, поставив Станниса в затруднительное положение, и это, казалось, должно было отбить всякую оставшуюся симпатию к мальчишке. Тем не менее, как ни странно, это оказалось не так. Сноу был явно соблазнен предложением Станниса. Как же иначе? Большое имение, собственное лордство, настоящее имя — обо всем этом бастарды только мечтают. И все-таки мальчишка закусил губу и покачал головой. Он отказался. Удивленный сверх всякой меры, Станнис смотрел в глаза Джона и пытался понять заключенные в них чувства. Эти странные глаза — не имеющие ничего общего с холодными серыми глазами Неда Старка — удивили Станниса. Отказался ли Джон Сноу стать лордом Винтерфелла из-за его клятвы Ночному Дозору? Или из-за того, что чувствовал, что имеет право на что-то большее? Станнис сказал себе, что это не имеет значения. Джон Сноу — человек Ночного Дозора и им останется. Он сам так сказал. Какие бы права и требования у него не были, они больше недействительны. Все, что имело значение, это то, что в разгар войны он оставался разумным человеком, когда другие совершали чертовские глупости. И, казалось, какое-то время так и было. Он был наполовину влюблен в его честь, так что, возможно, он все-таки был от семени лорда Эддарда. Он был также практичен настолько, что Станнис не знал похожих на него людей. Такое редко бывало у тех, что окружали его всю его жизнь. Возможно, сущность Джона была уникальна. И Станнис отзывался на это. Ему не нравились многие высказывания многих людей, но в эти отчаянные времена он не станет отвергать мудрые советы. И, когда Джон говорил, Станнис обнаружил, что слушает его. И часто — к его великому удивлению — ему нравилось то, что он слышал. Еще более удивительным было то, что ему нравилось то, что он видел. Он на самом деле был убежден, что подавил в себе эти порывы. Он же не Ренли, в конце концов. Он не мог думать только о себе и рисковать скандалом с симпатичным мальчишкой, как бы ни были заманчивы его редкие улыбки и тепло, исходящее от его кожи в холодную ночь. Он спал со своей женой, чтобы завести наследников. Он спал с любовницей, чтобы сотворить магию. Джон Сноу не захотел бы его, даже если бы цели их связи были бы другими. Но трудно было забыть, как они обсуждали стратегию действий одной поздней холодной ночью, когда огонь в камине зашипел, кашлянул и, в конечном итоге, погас. Дыхание Джона вырывалось маленькими облачками пара, но он был молод и, к тому же, человеком Севера, поэтому страдал меньше Станниса. Сноу ничего не говорил по этому поводу, пока Станнис не начал заметно дрожать, и, когда его неудобство больше не могло оставаться проигнорированным, Джон обошел стол и безмолвно снял бесполезные перчатки короля. Не прерывая своей речи, он переплел свои теплые юные пальцы с ледяными Станниса, массажируя их, чтобы его вялая кровь снова побежала по жилам. Станнис изумленно смотрел на него, но он продолжал говорить ровным голосом и смотреть на карты перед собой. Король не мог прочитать выражения его лица. О чем он думал, коснувшись Станниса так интимно? Касался ли он так же других людей? Если бы Станнис был Ренли, он бы протянул руку, чтобы провести ей по одной из этих идеальных скул; он бы наклонился для поцелуя. Но он был Станнисом, и поэтому отстранился, отрывисто поблагодарив, и вновь натянул на руки бесполезные перчатки. Он надеялся только, что Сноу не заметил дрожания в его пальцах. В ту ночь он трогал себя в своей одинокой постели, представляя, что это пальцы Джона. Он нечасто предавался этому пороку; но воспоминания о близости Джона, о его глазах, кажущимися почти фиолетовыми в сумерках, тепле его рук и тепле, исходящем от его тела заставляли Станниса задыхаться и корчиться. Почти сразу же он выбросил струю на простыни, словно какой-нибудь зеленый мальчишка. После этого он стал еще холоднее. Выступивший пот охладил лоб. С тех пор Станнис заставлял себя поддерживать между ними достаточную дистанцию. Он стоял через всю комнату, когда они совещались, всегда достаточно далеко, чтобы не чувствовать его запах или исходящее от него тепло. Он не позволял себе смотреть в эти красивые глаза дольше необходимого. Только тогда, когда он поставил занавес между собой и искушением, он понял, как привык стоять немного ближе, чем обычно, позволяя себе долгие взгляды или касания плечом. Он сказал себе, что был прав, когда решил покончить с этим, пока это не начало его отвлекать. И действительно, было еще много всего, что занимало его ум. Казалось, все время открывались новые фронты войны; возникали враги там, где их совсем не ждешь. С этими проблемами он боролся однажды ночью, и такие опасные военные вопросы упорхнули прочь, когда он наткнулся в пустом коридоре на Сноу, стоящего в мерцающем свете факелов. Он почувствовал пугающее тепло внизу живота. Как правило, он виделся с Джоном, когда вызывал к себе; это давало время подготовиться к близости мальчишки. Станнису не нравилось, когда его застают врасплох, и поэтому он намеревался просто пройти мимо, пробурчав приветствие. Но потом он увидел, что Джон Сноу плачет. Точнее, он не плакал или рыдал. На одной его щеке сверкал мокрый след, и Станнис услышал его прерывистое дыхание. Заметив, что он уже не один, Джон вытер лицо и попытался взять себя в руки. Но Станнис увидел боль в его лице, заставившую замереть сердце и предложить посильную помощь. Джон попытался отмахнуться от Станниса, но, казалось, он не привык к заботе с его стороны. Это его удивление — на неуклюжее побуждение Станниса — смягчило его боль. — Сегодня день ее именин, — признался он. — Арьи. Она… — Твоя сестра. — Станнис знал, кто такая Арья Старк. — Дочь лорда Старка. У меня нет сестры. Только братья. И вдруг Станнису до смерти осточертело все это. Ложь на лжи. Обеты, которые противоречили друг другу и которые, вместе с тем, не должны быть нарушены. Джон Сноу утверждает, что не имеет сестры. Может, это правда. Вполне возможно, что его единственная сестра умерла от рук Амори Лорха, а Арья Старк всего лишь двоюродная его сестра. Но мальчишка плакал в день ее именин, скучая по ней больше, чем скучал Станнис по своим двум полнокровным братьям после их смерти. — Ты веришь в это? — Станнис знал, что ответ на этот вопрос важен. Он сказал бы ему раз и навсегда, что за человек Джон Сноу. — Я должен верить в это. И Станнис понял. Были вещи, в которые он и сам должен был верить. В то, что он — законный король. Что Ширен когда-нибудь станет его преемницей. Что когда-нибудь будет положен конец насилию, начавшемуся, казалось ему, целую жизнь назад. В то, что он сможет жить, не прикасаясь снова к Джону Сноу. Как будто подчеркивая тщетность всего этого, его рука непрошено поднялась к лицу Джона. Палец в перчатке поймал снова образовавшуюся слезу, даже не дав ей шанса упасть. Владыка Света и другие боги, как же он может чувствовать тепло мальчишки даже сквозь кожу? — Тогда что это? — спросил Станнис, показывая ему слезу. Джон пожал плечами и отвернулся, и его отказ признать свое несчастье отозвалось в Станнисе болью. — Посмотри. — Он махнул рукой перед лицом Джона. — Прислушайся к себе. Тогда розовый кончик языка Джона выскочил из его губ, и он слизнул свою соль с перчатки Станниса. — Это прошло. И Станнис понял, что пропал. Их лица были слишком близко. Это было как стоять рядом с кучей горящих углей; кожа Станниса покалывала от выделяющегося пота. От такой близости уже не важно было, чьим сыном был Джон Сноу. Эддарда Старка. Принца Рейгара. Роберта. Самого Станниса. Он отчего-то подумал о своих детях, запечатанных в склянках и в самых темных уголках разума Селисы. Почему же так много мужчин воспроизводят на свет бастардов, которых они даже не желают, а он не может иметь одного законного? — Ты можешь просто откинуть эти страдания? Джон не отходил. — Мы делаем так много всего, что не имеет значения здесь, на Стене. Преступления и истории, семьи и обязательства. Маленькая сестренка с лошадиным лицом, мечтающая стать воином. И страдание все же, кажется, затягивается. Станнис молился всем богам, слышащим его, чтобы мальчишка понял его следующий и последний вопрос. — Ты попробуешь? Джон Сноу кивнул. А то, что последовало за этим, было горячим, словно битва. Зубы Станниса окрасились кровью, когда он поцеловал Джона; он потянул мальчишку за волосы, должно быть, чрезвычайно болезненно. Но тот не остался в долгу, прижав Станниса спиной к стене. Руки, царапающие его сзади, были жаркими, словно угли, даже через меха Станниса. Они проводили борозды друг на друге: зубами, ногтями, мышцами, костями. Каждое прикосновение было сродни горящей искре. Станнис чувствовал себя взмытым в воздух, как горячий пар. Такой твердый и неуклонный человек, как Станнис Баратеон, просто не мог трогать незаконнорожденных мальчишек в темных коридорах. Он не принадлежал к тем людям, которые получают все, чего захотят. Джон отстранился от него, и на мгновение Станнис пришел в ужас, вспомнив о том, каким человеком он является. Но затем Сноу толкнулся тазом, уперевшись в твердый член Станниса, и ему пришлось закрыть глаза и застонать в удовольствии от всего этого. — Встаньте на колени, — выдохнул Джон Сноу. И, возможно, это и было довольно общим для всех молодых красавчиков требованием, но было что-то в его голосе, что проникло сквозь дымку похоти, окутавшую разум Станниса. Это была не просто самоуверенность того, кто знал, что его вожделеют. Это была сила, большая, чем та, которую ожидаешь от лидера Ночного Дозора, человека, держащего Стену. Она полагалась человеку, рожденному отдавать приказы и инстинктивно знающему, что ему должны подчиняться. И поэтому Станнис повиновался ему. Опустившись на твердый пол, так, что его лицо оказалось перед горящими мышцами бедер Джона, он содрогнулся от этой ситуации: король Баратеон на коленях перед бастардом-Таргариеном. И, пока его разум постигал это, он уже расшнуровывал бриджи Джона нетерпеливыми пальцами. Станнис последний раз вдохнул холодный северный воздух. Затем открыл рот шире и отдался огню страсти.