Японская настойчивость

- Пиздец, как ты меня бесишь, - прошипел Плисецкий. Впрочем, в таком обращении ничего нового не было. Как самый настоящий экспрессивный подросток, он еще плохо умел выражать свои мысли литературным языком Чехова и Достоевского, поэтому обращался к манере раннего Пушкина и задорного Маяковского. К слову о Маяковском, у него ведь тоже был в жизни особенный человек, такой же коллега по работе, который чертовски его раздражал. Вот ровно таким же образом, как (Юрий был в этом уверен на все сто процентов) сейчас раздражал его японский тезка. Сравнивать Юри с Есениным было странно, хотя параллель Юрию понравилась. Юри Кацуки настойчиво приглашал его в кино на какой-то боевик. Даже билеты уже купил. - Сходи, вон, с Виктором своим ненаглядным! - глядя на Кацуки, к сожалению, снизу вверх, проговорил сквозь зубы Юрий. И неважно, что, скорее всего, пойди Кацуки в кино с Виктором, Плисецкий бы сам пошел на этот сеанс и следил бы за ними, чувствуя себя полным идиотом (но, по крайней мере, когда дело касалось Виктора, это чувство было привычным и понятным). Судя по вежливой улыбке Юри, отказ он принимать не собирался. Черт его знает, что у них, этих японцев, на уме, думал Юрий, глядя на эту типичную японскую улыбку и ненавистную физиономию. Можно было, конечно, вломить - чисто для профилактики, но пока что у него не было настроения решать проблемы кулаками. Плюс, Виктор бы за такое его по головке не погладил. Отказался бы для него еще отдельную программу делать и вообще - в инстаграме бы отписался. И в твиттере. Этого бы Юрий точно не пережил. Не просто удар, а удар по его самолюбию в соцсети - вот что было бы фатально для его ранимой пятнадцатилетней душонки. - Ну и хер с тобой, пойдем в твое кино. Надеюсь, ты выбрал нормальный фильм, а не говно какое-нибудь. Выбрал Кацуки и правда не говно. Обычный боевик, но такие Плисецкий любил. Перестрелки, крутой главный герой и обязательно девушка, шарящая в том, как вскрывать сложнейшие замки и взламывать компьютеры, а также обладательница шикарного бюста. Ну и куча смешных (и не очень) шуток. Он вырос на таких фильмах и не без ностальгии смотрел на лысого героя, который напоминал ему Брюса Уиллиса. Когда во время поцелуя главного героя и девушки Кацуки положил свою ладонь поверх его руки, Плисецкий аж вздрогнул от неожиданности. Чуть ведро с попкорном (благо, пустое) не опрокинул на себя. Рука Кацуки была теплой, кожа приятной, но сам сеттинг как-то напрягал и настораживал. Как-то уж слишком внезапно это произошло, Юрий даже не успел четко сформировать в голове ничего матерного. Просто сидел и осознавал, что содержание фильма вылетело из головы ко всем чертям. - Ты чего, охуел, что ли? - горячо прошипел он. Юри уютно завалился на него, и Плисецкий обнаружил, что Кацуки уснул. Даже очки сползли. В душе юноши был полнейший сумбур. Юрий был готов разорваться на тысячи маленьких Плисецких от полнейшего непонимания того, что происходит. - Вот же блядина японская, - с чувством проговорил он и толкнул уснувшего Кацуки. Тот проснулся, уставился на него своими темными глазами из-под очков и извинился. Но руку не убрал. На следующий день Кацуки постучался к нему в комнату с цветами. - Это еще что? Плисецкий открыл в одной юкате, лохматый, растрепанный и готовый послать японца куда подальше. При виде цветов, однако, заранее заготовленная грубость вкупе с матом как-то ушли на задний план. - Очень редкие японские цветы. Мне кажется, они очень подойдут по цвету твоим глазам. - Ты что, с дуба рухнул? Я девчонка, что ли, цветочки мне дарить? - Мы всегда дарим цветы нашим самым дорогим гостям, независимо от их пола, - очень вежливо улыбнулся Юри. Так вежливо, что у Плисецкого аж челюсть свело. У Юрия было стойкое ощущение, что уже пару дней Кацуки пиздит. Пиздит нагло и безбожно, но с какой целью, оставалось неясным. Никифоров молчал как рыба и только загадочно улыбался и подмигивал, но Виктор всегда загадочно улыбался и подмигивал, так что в этом не было ничего странного. Что именно японцу было от него нужно, Плисецкий не понимал. Поэтому цветы взял и, обматерив Кацуки, закрыл дверь у него перед носом, пробурчав под нос что-то подозрительно похожее на «спасибо». - Мы пойдем на ханаби. - Никуда мы не пойдем. Плисецкий валялся на татами и играл в приставку, в то время как Юри чинно сидел за столом и пил чай. По идее, еще присутствовал Виктор, с которым они обсуждали свои программы, но он, таинственно побулькав чем-то за спиной, куда-то свалил. Предположительно - к сестре Юри, потому что пила она примерно одинаковое с Виктором количество алкоголя. А с ними двумя, как сказал Никифоров, kashi ne svarish. Кацуки алкоголь выносил так плохо, что отрубался после первого стакана (что было установлено экспериментально-научным путем), а Юрию пить было нельзя в силу возраста. - Мы пойдем на ханаби, - терпеливо повторил Юри. - Да что ты ко мне привязался, а? Один иди. Плисецкий перевернулся на спину и столкнулся взглядом с Юри, который успел перебраться ближе к нему. - Ты чего, блин, резкий такой? Монстр в игре уничтожил его команду, и теперь приходилось проходить заново. - Ханаби - это здорово. На ханаби куча людей, но ханаби воодушевляет! Тебе обязательно понравится! И туда поодиночке не ходят. - А с кем ходят? - С особенными людьми. Плисецкий не успел ничего спросить. Что это за особенные люди такие, оставалось неясным. Кацуки просто заставил его подняться (вес Юри еще не успел сбросить до конца и, из-за того, что был крупнее, являлся сильнее физически) и утянул его в соседнюю комнату. В соседней комнате обнаружилась его мама, которая одела его в кимоно и подвязала волосы. Юрий бесился, про себя ругался, но не мог ничего возразить этой улыбчивой женщине. Он вообще плохо умел возражать женщинам, потому в свое время так и не смог упросить маму отдать его на каратэ, а не фигурное катание. Чертов Юри потащил его сначала в самую толпу, потом они поднимались на гору, а затем устроились где-то, где было полно парочек. Зато обзор и правда был хороший. Обзор, конечно, был хороший, а вот настроение Плисецкого было безнадежно испорчено. В традиционных гета он быстро натер себе ноги, и Кацуки пришлось тащить его на себе. Пусть Юрий и получил некоторое моральное удовлетворение от того, что периодически бил его по макушке (когда Кацуки оступался, например, и Плисецкий чуть не падал), но этого было явно недостаточно. Когда они сели на траву, Юри снова положил свою руку поверх руки Плисецкого. Пинаться в узкой юкате было неудобно, поэтому Юрий просто злобно посмотрел на него. И даже открыл рот, чтобы спросить, все ли у него дома, но тут Кацуки подорвался, сказав, что нужно обязательно купить яблоки в карамели. Потому что как же так - ханаби и без них. Лично сам Юрий вполне обошелся бы и без яблок, и без ханаби, и без этого чертового японца, однако вселенная не желала оставлять его в покое. Кацуки вернулся через пару минут с двумя яблоками. Свое он съел очень быстро, а вот Юрий не умел управляться со сладостями с такой скоростью. Да и не очень-то и хотелось - сладкое он ел нечасто из-за диеты, и стоило растянуть удовольствие. Скоро вверх, в небо, вскинулись первые цветные залпы салюта. Народ захлопал в ладоши, дети замерли, глядя на это чудо современной пиротехники. Не сказать, что Юрий любил салюты. В России их часто пускали по поводу и без и не делали из этого такого праздника. Да и не раз он видел такие салюты из окна. Конечно, в Японии атмосфера была другая. Другие были люди, страна, и рядом был человек, который его бесил. Когда очередной залп разрезал небо, Юрий почувствовал слабое прикосновение к своей щеке. Повернув голову, он встретился взглядом с Кацуки. Тот прихватил его за подбородок, приблизился, и… Залп громыхнул громко, или это было его сердце? Плисецкий так и не понял, что это такое произошло. Юри целовал его, целовал очень нежно, почти что так, будто боялся. Собственно, может, он и правда боялся. Наконец Кацуки отстранился, перед этим слизнув остатки карамели с уголка его рта, глядя на него своими огромными карими глазами (кто придумал вообще, что у японцев они маленькие, думал Юрий, кто додумался до этого стереотипа). Плисецкий не нашел ничего лучше, как обозвать его - дураком, так же, как и в первую их встречу в сортире в спорткомплексе в Сочи. Воспоминания не тянули на романтические, но зато были вполне себе незабываемыми. - Ты мне нравишься. Давай встречаться, - произнес Юри серьезно. Плисецкий просто не мог поверить, что это происходит с ним, сейчас и на самом деле. - Ты сумасшедший, блядь. Су-ма-сшед-ший, - обреченно протянул Плисецкий, - или это я сумасшедший. - Скорее я, - поправил его Кацуки, - кстати, кимоно, в которое ты одет, специально затянуто потуже, чтобы, если что, ты не смог сбежать. И гета на размер меньше не просто так. Юрий понимал, что его загнали в угол. Этот чертов Кацуки влюбленно смотрел на него, пятнадцатилетнего русского мальчишку, и был, что самое страшное, до пугающего абсолютно серьезен в своих намерениях. - Ты точно охренел. - В следующий раз сходим с тобой на ханами. А осенью нас ждут момиджи. А еще, надо обязательно съездить в Нару… Судя по количеству мест, Кацуки уже планировал свадебное путешествие. Плисецкий не знал, что делать с чувствами японца, что делать со своими чувствами, да и что делать в целом. Юри, да, был симпатичным, Юри бесил, но между тем было в нем что-то притягательное и непонятное. - Если это были твои попытки ухаживать, то это пиздец, - заявил Плисецкий. Кацуки смущенно почесал затылок. - Извини, у меня было не так много опыта. Он снова наклонился ближе и чмокнул его в нос. Плисецкий почувствовал, что краснеет. - Я все равно одержу над тобой победу. Фиг ты выиграешь у меня! - Это мы еще посмотрим. - Улыбнулся Юри. Для такого неуверенного в себе засранца Кацуки был чертовски настойчив, когда дело касалось фигурного катания. - Я все еще жду твоего ответа. И в своем отношении к нему, Плисецкому, он тоже был чрезвычайно серьезен. Пятнадцатилетний Юрий еще не знал, чего он хочет от жизни, кроме победы в Гран-При, однако прямо здесь и сейчас Юри требовал от него ответа, от которого зависела его личная жизнь. - Ты меня пиздец бесишь, японец. - Я в курсе. У этого японца, думал Плисецкий, точно какие-то комплексы. И с головой не все в порядке. Или его Никифоров покусал. - Я думал, тебе нравится Виктор. - Во сне я хотел бы обнимать тебя, а не его. Плисецкий вообще не представлял, как у них могло бы хоть что-то получиться. Точнее, что-то, может, и могло бы, но явно не то, на что рассчитывал Кацуки. Их характеры были слишком разными, их подходы к жизни, воспитание… - Ладно. Ладно. Хер с тобой. Попробуем. Потому что «начнем с друзей» тут явно не покатит. Юри засиял, как начищенная лампочка.