Признания

— Ты должен ей рассказать. — Э-э? — Аято поднимает взгляд от книги, показывая, что он абсолютно без понятия, что там имеет в виду его сестра под своими словами. — Что это я «должен ей рассказать»? — он тихо шепчет, хотя это больше похоже на шипение. Тоука закатывает глаза — Господи, это она тут неясно выражается, но при этом злится на него! — и громко захлопывает книгу, за что библиотекарь бросает на нее грозный взгляд. — Хинами, мать ее. Расскажи Хинами, что влюблен в нее. — Я, что?!?! Вот теперь уже библиотекарь шипит на них. Тоука пристыженно опускает голову за книгу, но женщина продолжает шикать — и это еще их она называет шумными? — а Аято не отрывает полного ярости взгляда от сестры. — Да ты умом тронулась. — Ты реально, блять, умом тронулась, если считаешь, что мне нравится эта девчонка Фуегучи. Я просто… — он трясет головой. — Так, во-первых, откуда у тебя такие идеи?! — Ты и сам знаешь, откуда, — отвечает она ровным голосом и снова начинает что-то читать в книге. Аято знает, что ему не стоит так сильно заводиться из-за подобной ерунды, но ничего не может с собой поделать. Это все сестра виновата — вечно доводит его до белого каления. — Хайсе сказал, что вчера, когда он забирал ее домой, видел, как вы двое разговаривали, — она ехидно ухмыляется, все еще не отрывая глаз от книги. Хайсе Сасаки. Ну конечно. Этот парень не имеет ни малейшего понятия о том, в какие дела он может совать свой нос, а в какие нет. Аято делает себе мысленную пометку отомстить ему при встрече. — Боже, — он устало проводит рукой по лицу. — Передай своему парню, чтобы он перестал лезть в то, что его не касается. — Так, во-первых, — она отрывает глаза от книги, и Аято довольно ухмыляется, замечая, что ее лицо порозовело от румянца. — Он не мой парень… — Ага, конечно. — Он… — она крепко впивается пальцами в корешок книги, — не мой парень!!! — и захлопывает ее. Библиотекарь снова шикает. Они резко опускают головы, и на этот раз Тоука пытается уже всерьез снова вернуться к чтению. И Аято не винит ее. Нет, серьезно, если они продолжат так шуметь, то их точно выгонят из библиотеки. — …Он не мой парень, — говорит Тоука уже через какое-то время, успокоившись и не поднимая головы. — А во-вторых, — она все-таки смотрит на него, и глаза у нее подозрительно сверкают. — Почему тебя так возмущает мой вопрос? — Потому что, — он закатывает глаза. — Между мной и Хинами ничего нет. Мы просто лучшие друзья. И если ты со своим парнем думаете иначе, то вы просто больные. — Мммм, — Тоука ехидно улыбается, поглядывая на него из-под полуопущенных век. — Что?! — Аято скрипит зубами. — Что теперь? — Забыла сказать, — она тыкает в него пальцем с выражением полного удовлетворения на лице, и Аято уже знает, что она скажет. — Ты весь красный. — Я… «Да нет…» — думает он и подносит руку к лицу, просто чтобы удостовериться. — «Не может быть, чтобы…» Теплое. …оу. Аято закрывает лицо руками, но все равно кожей чувствует, как сестра пристально смотрит на него и довольно улыбается. Как будто она прекрасно знает, что он хочет сказать Хинами, хотя даже он сам пока этого не понял. Боже. Он всегда ненавидел ее за эту привычку. — Знаешь, что? — он с громким хлопком опускает руки на стол и отодвигается от него, отчего ножки стула с отвратительным скрипом царапают пол. — Пошла ты! После этого младшим Киришимам было запрещено посещать библиотеку до конца недели. _______________________________________ Она ему не нравится. Не в таком плане, это уж точно. Ну правда же. Хинами — его лучшая подруга. Не больше, не меньше. Черт возьми, да она же ему почти как сестра. Хотя, если честно, это было бы не так уж и плохо. Она уж точно была бы куда менее раздражающей, нежели Тоука. Но он не может отрицать, что порой думает о ней. Причем, он думает не только о том, что она любит читать книги для людей куда более старшего возраста, о том, как она вплетает в свои волосы цветы, или о том, что ей пришлось передвинуть свою кровать в комнату Хайсе, потому что каждую ночь ей снились кошмары о смерти ее родителей. Иногда он просто думает… о ней. Иногда он думает о ее волосах. Несколько лет назад, когда им было еще только по четырнадцать (?) и Хинами только переехала в соседнюю относительно него квартиру со своей матерью, первое, на что он обратил в ней внимание, были ее волосы. Он помнит это, как будто это было вчера. Ему тогда пришло на ум, что по цвету они напоминали песок. Милая стрижка рваными прядками. Со временем она подросла, перекрасилась в цвет молочного шоколада, который невероятно ей шел. Она перестала выглядеть как маленькая девочка, к которой Аято привык, она и правда стала выглядеть на свой возраст. То есть, она до сих пор любит вплетать в волосы цветы, но это была бы не Хинами, если бы перестала делать это, и Аято это нравится. Иногда он думает о том, какие ее волосы, наверное, мягкие. Порой, ему хочется провести по ним рукой, просто чтобы проверить, каким будет ощущение… Иногда он думает о ее голосе. Есть в нем что-то такое… уникальное. Аято может узнать ее по одному только вздоху. Когда они впервые встретились, он даже не понял, что они ровесники, из-за этого голоса. И судя по тому, что этот высокий детский щебет до сих пор при ней, Фортуна была не слишком милосердна к Хинами. Хотя не то чтобы он имел что-то против. Ему очень нравится подначивать ее на тему ее голоса. Он любит смотреть на то, как она сразу же начинает возмущаться и дуться, что ни за что не смогла бы сделать два года назад. В те времена она просто сразу жутко краснела и начинала избегать его взгляда. Хотя это было не менее очаровательно. Он даже немного скучает по такому выражению ее лица. Наверное, она и сейчас выглядела бы с ним невероятно мило. Даже больше, чем раньше… Иногда, он думает о ее глазах. Насколько они открытые и невинные, несмотря на все, что видели. Такие яркие и счастливые и… одновременно с тем такие печальные. А иногда он думает о ее небольших привычках. О том, как она убирает волосы за уши, когда что-то увлеченно читает. Или о том, как она опускает глаза и прикрывает рот рукой, когда смеется. О том, как она теребит край мехового воротника своей куртки, когда волнуется. О том, как она улыбается ему, если он расстроен, как подходит и крепко обнимает его и говорит, что все будет хорошо. О том, как она говорит ему, что он может позволить себе быть счастливым. Иногда он думает о том, насколько она добрая и насколько большое в ее груди сердце, о том, как она смогла вырасти таким чудеснейшим человеком несмотря на все, что ей пришлось пережить. Конечно, порой она плачет, но… она никогда не дает печали сломить ее. Что бы с ней не случилось, она все равно остается доброй и чуткой. Ему всегда нравилось это в ней. Можно даже сказать, что он любит в ней это. И, ладно… Иногда он думает о том, каково это — целовать ее. Он думает о том, такие ли мягкие ли ее губы, как они выглядят, и он надеется — представляет — какими сладкими они могут быть на вкус. Ей бы, наверное, пришлось встать на цыпочки, чтобы поравняться с ним, и она бы коснулась своими мягкими ладонями его щек. Затем она бы приблизилась к его лицу вплотную, наклонилась к его уху, обжигая горячим дыханием, и тихо прошептала свое признание. Аято, я люблю тебя. И он понимает, что его сестра и ее тупица-парень были правы. И боже мой, он должен рассказать ей. _______________________________________ Возможно, мчаться на квартиру к Хайсе, у которого живет Хинами, посреди ночи было не самой хорошей идеей. Но прямо сейчас он стоит перед очень сонным и ошарашенным опекуном Хинами. Хайсе рассеянно моргает, осматривая его с ног до головы и обратно. Аято представляет, насколько же отстойно он сейчас выглядит — в этих потасканных шортах, толстовке, которая первая подвернулась ему под руки, и с птичьим гнездом волос на голове, но это последнее, что его волнует. Либо он признается ей сейчас, либо будет держать свои чувства в тайне до конца своих дней. …Ладно, возможно, здесь он загнул. Но это все еще не так уж далеко от правды. Что ж, сейчас или никогда. Не успевает Хайсе и рта открыть, как Аято уверенно опускает руку на дверь и смотрит парню прямо в глаза. — Мне нужно увидеть Хинами, — он так нервничает, что, кажется, произносит это слишком быстро. — Что-то случилось? — спрашивает его Хайсе и слегка хмурится. Господи, у него нет времени на это. — Это важно, окей?! Хайсе моргает и немного озадаченно отслоняется. — Ну если тебе так уж надо… — он пожимает плечами и отходит в сторону, позволяя Аято быстро ворваться в квартиру. — Она в своей комна… эй, эй! Остановись на секунду! Что ты собрался делать? — Господи боже мой! Я просто хочу с ней поговорить, не кипишуй ты так! — Ну… — Хайсе чешет затылок и тяжело вздыхает. — Раз уж ты в таком возбужденном состоянии, то, должно быть, это что-то очень важное? Аято не слепой. Он видит эту полуублыбку на его лице и блеск в глазах, точь-в-точь, как у его сестры, когда она сказала ему, что все знает о его влюбленности. Боже. Как же они раздражают. Но, пожалуй, это меньшее, о чем ему сейчас стоит беспокоиться. Крепко сжав кулаки, он подходит к комнате Хинами и сразу стучит в дверь, чтобы не дать себе возможность испугаться и струсить. Его всего колотит мелкой дрожью, и он знает, что наверняка пожалеет о своем решении — или нет? Кто знает? — но повернуть назад уже нельзя. Просто скажи ей, тупица! Скажи ей, пока у тебя осталась еще крупица мужества. Дверь открывается. А за дверью она. На ней розовая пижама до колен с длинными рукавами, ее каштановые волосы убраны в неровный хвостик, а спереди заколоты маленькой заколкой с цветочком. Хинами смотрит на него широко открытыми от удивления глазами. — Аято? — она настолько сбита с толку, что начинает заикаться, а с ее детским голосом это заставляет сердце Аято биться еще чаще, хотя куда быстрее? — Что ты здесь делаешь? И это становится последней каплей. — Ты мне нравишься, — почти выкрикивает он — наверное, стоило бы быть потише, раз уж он признается девушке в любви, но что поделать. Ее глаза открываются еще шире, и она, кажется, собирается что-то сказать, но он не дает ей вставить и слова, продолжая гнать на полной скорости. — Ты мне реально, блять, очень нравишься, понимаешь? Мне нравятся твои чертовы волосы и то, как ты вечно надеваешь на них эти милые цветочные заколки! Мне нравится твой детский голос, из-за которого ты звучишь как мышка или как я не знаю кто, и я знаю, что вечно дразню тебя из-за него, но я его люблю, понимаешь?! А еще я люблю твои большие глаза и то, как ты вся краснеешь, когда я тебя смущаю, потому что это блять просто слишком мило! А еще я люблю то, насколько ты умная, и то, как ты читаешь все эти книги, в которых я абсолютно ничего не понимаю, потому что слишком тупой! Я люблю то, как ты одеваешься, и то, насколько ты добрая и милая, ты, мать его, просто лучшее, что есть на этом свете, и я не знаю, почему ты так добра ко мне, когда я ебаный кусок дерьма, а ты ангел, и чем я заслужил такую восхитительную тебя?! Господи боже мой, Хинами, из-за тебя во мне бурлят такие чувства, о существовании которых я даже не подозревал, и мне ужасно хочется поцеловать тебя или я даже не знаю, и мне кажется, то, что я пытаюсь сказать, это то, что я тебя люблю, понимаешь?! Я очень, блять, люблю тебя! …Возможно, говорить это все вот так разом тоже было не самой хорошей идеей. Он тяжело дышит, и, наверное, все лицо его сейчас абсолютно красное, равно как и у Хинами. На самом деле, если бы не это ее ошарашенное и милое выражение лица, он бы уже сбежал. — Эмм, — она заикается и рассеянно моргает, как будто она не поняла и слова из того, что только что сказал Аято. Он же все-таки выпалил это все меньше, чем за минуту. Но затем, по блеску в ее глазах, он понимает, что самую важную часть она уловила. Я люблю тебя. Больше ничего и не нужно. — …не мог бы ты повторить, пожалуйста? Господи боже. Аято еле заметно ухмыляется и закатывает глаза, отрицательно качая головой, прежде чем взять ее лицо в свои руки и поцеловать. Вот оно. Вот его мечта, о существовании которой он еще недавно даже не подозревал, осуществляется прямо перед ним. Он буквально может чувствовать, как Хинами дрожит под его пальцами, как ее щеки вспыхивают румянцем, и как она смотрит на него в упор своими глубокими и широко открытыми глазами, в то время как его закрыты. Она взволнована, он чувствует. «Возможно, это была не очень хорошая идея», — думает Аято третий раз за эту ночь. Он уже собирается отслониться и бежать прочь из этой квартиры, чтобы в одиночестве подумать о своем позоре и о каком-нибудь внятном объяснении своего поведения, которое придется втюхать завтра Хинами. Но, оказывается, в этом нет нужды. Его мысли в этом направлении даже не успевают толком развиться, потому что он замечает, как Хинами расслабляется. Внезапно на его затылок опускается рука, и он чувствует, как ее теплые и мягкие пальцы вплетаются в его волосы, и как она чуть наклоняет голову набок, углубляя поцелуй. Теперь его очередь удивляться, а через какое-то время она чуть отстраняется и смотрит на него с широкой и невинной улыбкой, слегка касаясь своим носом его. — …Я, — это все, на что Аято способен. К счастью, Хинами не так плоха в выражении своих мыслей, как он. Еще раз чмокнув его в губы, она встает на носочки, нежно обхватывает своими ладонями его лицо — ее кожа такая же мягкая, как он себе ее и представлял. Он неожиданно понимает, что ее губы такие же сладкие, как он и представлял. — Аято, — она еле слышно шепчет в его ухо, и уже до того, как она закончит свою мысль, он знает, что она скажет. — Я тоже люблю тебя. Она этого не видит, но на его лице улыбка. Боже, она идеальна. _______________________________________ Аято думает, что при случае ему нужно поблагодарить свою раздражающую сестру. И ее тупого парня. (Чуть позже, когда он узнает, что Хайсе целиком слышал их разговор, он решает вообще его не благодарить.)