Бессонница

      Ночной Петербург был погружен в сонную тишину. Ни в одном из окон не горел золотистый свет от ламп и не мерцал бледно-синей — от горящих мониторов или телевизоров. Даже трасса сохраняла тишину: ни одна машина не проносилась по магистрали и не нарушала покой. Весь город спал, уставший после тяжелого рабочего дня, и восстанавливал силы для нового, еще более тяжелого дня.       Стрелка часов неумолимо приближалась к отметке «IV». Юноша перевернулся в своей постели, наверное, уже в миллионный раз. В одночасье она стала жесткой и неудобной, словно он лежал не на дорогом мягком матрасе, а в лесу на голой земле, и всякие корни деревьев да кочки впивались в его тело. Бессонница одолевала его третью ночь, но если вчера и позавчера ему не спалось из-за чувства беспокойства, то сегодня его чувства были близки к депрессии.       Бесконечная обида и осознание предательства, страх за будущее, страх за настоящее, по-детски глупая мечта вернуться в прошлое и все попытаться изменить. Он не мог перестать думать в сослагательном наклонении, перематывая пленку своей жизни и представляя «а что если…». Он пытался понять, в чем он ошибся. Но Юрий совсем ничего не понимал, и виной тому была не его детская неопытность. Он все понимал лучше, чем многие его сверстники и даже взрослые. Он понимал, что значит быть одному на целом свете, что значит подняться из низов и кровью и потом достичь своей цели. Единственное, о чем мечтал Плисецкий — не оказаться однажды выкинутым на помойку жизни. Он хотел испытать все и помочь самому дорогому человеку — своей бабушке. Реализовать эти желание помогало фигурное катание.       Фигурное катание… когда мы слышим этот словосочетание, в наших головах рисуются грациозные и изящные юноши и девушки, творящие прекрасное на ледяной арене. Красота, восхищение, эйфория — это фигурное катание? Для зрителей, возможно, это и так. Но не для тех, кто занимается им. Для фигуристов это нескончаемая боль, растяжения, синяки и переломы. Десять часов в день, а то и больше, фигуристы тренируются для олимпиады. За эти часы, кажущиеся вечностью, можно испытать все возможные муки: судороги, ушибы, нервные срывы, унизительные комментарии тренеров… это трудно вынести, но когда есть рядом кто-то, кто понимает и разделяет это бремя спортсмена-олимпийца… сразу становится легче, неправда ли? Ибо горе, разделенное на двоих — половина горя.       Юрию всегда казалось, что он достиг недосягаемого Виктора. Они тренировались на одной арене. Они вместе обедали в кафетерии. Виктор всегда вытаскивал домоседа Плисецкого погулять с его собакой в парке. Виктор был его духовным наставником. Юный фигурист никогда даже мысли не допускал, что они могу расстаться или Никифоров перестанет помогать ему. Они были словно частью одного целого. Одна судьба на двоих. Одно призвание быть первыми. Они оба всегда понимали друг друга без слов. Виктор только заикался о чем-то, а Юрий уже знал, во что очередная мысль Никифорова может вырасти. Иногда эта связь была настолько пугающей, что Плисецкому становилось не по себе. Да, у них были разные характеры, абсолютно, абсолютно разные, но они были предназначены быть друг у друга самой Судьбой.       Все рухнуло в один день. Это был словно удар в спину. Юрий не чувствовал своего сердца, хотя оно билось, как сумасшедшее. Он не чувствовал своей души, словно ее разбили, а осколки впились в чувства и ранили все его существо. Юноша готов был плакать. И он плакал. Долго, горько и безутешно… В конце концов он был ребенком. Ребенком, которого выбросили на помойку, словно нежеланного котенка. Выбросил тот, кто стал для него самым родным. Выбросил тот, от кого он не ожидал предательства никогда.       Юрий, бывший уже не в состоянии даже рыдать и тупо пялился на бледный лунный диск, светивший из окна. Его глаза были мокры, красны и безжизненно блестели в лунном свете. Фунтик лежал рядом с хозяином на подушке. Кот тоже не спал и то и дело пытался ободряюще лизнуть хозяина или нажать мягкой лапкой на его красный и припухший от рыданий носик, но Юрий постоянно отмахивался и перекидывал кота в ноги. Ему было не до того. Он был измучен чувствами и в одночасье почувствовал себя древним стариком, который не желает жить.       Его дрожащая рука, бледная и тонкая, словно у мертвеца, потянулась к тумбе за телефоном. За ночь он уже несколько раз пролистал ленту инстаграма, даже не видя из-за пелены слез, что запостили его друзья и знакомые. Он ненавидел этот чертов инстаграм, чертовы фотографии. Но он снова и снова заходил на профиль Никифорова и смотрел на его посты из Японии. Тот улыбался. Виктор всегда улыбался, даже когда неудачно выполнил сальто на льду и вывихнул себе оба плеча. «В Японии такие прекрасные деревья! Нигде такого не встречал» — гласила подпись под последней фотографией, где Виктор, со своей застывшей лучезарной улыбкой, делал селфи на фоне сакур. — В России тоже деревья красивые. Вот березы красивые, — раздраженно сказал айфону Плисецкий и свернул инстаграм, тихо всхлипнув от досады. Когда приложение свернулось, Юрий расстроился еще сильнее, взглянув на заставку. И почему он просто не поменяет их совместную с Виктором фотографию на, скажем, своего кота Фунтика?       Иконка «ВКонтакте» на рабочем экране манила и отталкивала одновременно. Ему хотелось зайти и полазить по каким-нибудь популярным группам, почитать что-то забавное. Попробовать улыбнуться. Но Плисецкий прекрасно понимал: открой он сейчас приложение, и оно будет грузиться до скончания веков — слишком много уведомлений о лайках да отзывах, а также тысячи заявок в друзья и еще больше сообщений. Да, закрыть личные сообщений ото всех, кроме друзей, он додумался, но слишком поздно: в его личке висело бог знает сколько сообщений с содержанием вроде «уии, ты такой милый», «ты потрясающий фигурист», «хочу тебя в мужья» или вообще какой-то баянистый бред из ряда «твоя попа как орех — так и просится на грех». Все это Юрий не был ни морально готов прочесть, ни физически у него не хватило бы времени все это прочесть, поудалять и сделать личные сообщения девственно-пустыми.       Плисецкий рискнул. С минуту телефон мучился, но загрузил страничку Юрия Плисецкого, на главном аватаре которой стоял симпатичный молодой человек с золотистыми волосами, сияющими нефритовыми глазами и ангельской улыбкой — полная противоположность своего владельца, который был, хоть и красивой наружности, но улыбался также редко, как в России ремонтируют дороги.       Число «ответов» и «личных сообщений» даже полностью не отображалось на вкладках, и одному богу было ведомо, сколько всего их было. Юрий перешел на вкладку личных сообщений. Из тех, с кем он общается, написали практически все: первыми в списке были Григорий и Наташа. Как выяснил Плисецкий, прочитав их сообщения, первый интересовался, куда пропал Виктор, а вторая интересовалась, куда пропал сам Юра и какого черта. Он ничего не ответил и вернулся на главную диалоговую страницу и…       Сердце юноши замерло, словно окутанное странным интимным волнением, которые обыкновенно испытывают люди к своим возлюбленным. Но на глаза Юры попался вовсе не возлюбленный, но Виктор. Он что-то писал. Гордость и наивность начали беспощадную борьбу друг с другом внутри сознания Плисецкого: ему вдруг очень-очень захотелось поговорить с Витей, но он так сильно его обидел, что правильнее было бы кинуть его в черный список или, по крайней мере, закрыть личку. Если хочет что-то сказать — пусть прилетает, так то.       Но Юрий ничего не сделал и просто ждал, затаив дыхание. Виктор писал долго, очень долго. Казалось, быстрее Почта России доставит посылку адресату, чем Никифоров напишет. Но, в конце концов, чемпион отправил свою «поэму». «Юрка, а Юрка, я тут такие ништяки в Японии увидел. Ну, ты же знаешь, что я в Японии. Ну так вот, мы шатались по каким-то торговым центрам. Я в японском вообще не бум-бум, они мне что-то «хаси-вася-ася-тася», а я не шарю. Истинный треш, но некоторые говорят по-английски. Да и мне переводили. Но я не об этом. Тут такой шоп был, вот прям для тебя. Я как увидел эти розовые штаны гепардовые (или леопардовые, хз вообще, ты в этом лучше разбираешься), так сразу подумал о тебе. Ты же любишь это свэговое шмотье. Так вот, я купил тебе, надеюсь с размером будет нормально. Так что не жри там нутелу и не растолстей к моему приезду. А то мне Наташа тут напела, что ты там хомячишь все, что видишь. Что ты там, одурел?»       Пока Юрий читал сообщение Виктора, у него внутри разбушевался целый ураган чувств. Сначала он разозлился — понятное дело, с кем он там шатается и кто его переводчик. Плисецкий с трудом подавил желание швырнуть мобильник в стену, но продолжил читать. И его сердце наполнилось такими теплыми чувствами, что, будь он мороженым, он точно бы растаял, как масло в пустыне. Этот недотренер думает о нем. И он вернется в Россию!.. Но тут Юрия опять одолело раздражение: и чего эта Наташа вечно лезет?! Плисецкий вздохнул и начал набирать сообщение, но прежде, чем он его отправил, от Виктор снова начал набирать сообщения. «Эй, бандикут мелкий, ты че не спишь?» «Дурной что ли» «4 часа утра» «У тебя там немцы что ли» «Ах, я понял» «Ты жрешь там» «Ночная ты жрица» Что-что, а манера Виктора присылать сообщения не предложениями, а отдельными словами раздражала Юру. «Сам ты бандикут и ночная жрица!!!» «А ну отставляй свои пельмени и спи» «Да не ем я!» «А то я тебя не знаю: я из дому — ты придаешься дожору.» «Ну так нехрен было уезжать, идиот» «Оу, это звучит опасно и грубо. Хэштег: #агрессивныйбандикут. Так ты, значит, признаешь, что занимаешься наращиванием жирка?» «Не твое дело.» «А как же вес фигуриста, карапуз?» «Хватит давать мне дурацкие клички.» «У меня тут хрюша, так что то, что я называю тебя таким невинным зверьком, как бандикут, должно тебя радовать» «Мне не интересно, кто у тебя там. Спасибо за штаны, мне не нужны.» «Бу-бу. Бандикуты такие вредные, когда их ловишь на ночном дожоре.» «Отвали. Сам какого хрена не спишь со своими свиньями?» «Ба, у меня уже десять утра.» «…» «Это часовые пояса, детка. Никакой магии.»       Юрий шикнул и откинул телефон обратно на тумбу. Волна обиды вновь захлестнула, словно цунами. Он тут в четыре часа ночи занимается самобичеванием, а этот обнаглевший Никифоров тусуется с каким-то хреновым Юри в стране Восходящего солнца. Разговаривать с Виктором желания больше не было, а заесть горе ему действительно захотелось. Но Никифоров был категорически не согласен с тем, чтобы прерывать разговор, пока сам этого не захотел. Телефон завибрировал, словно одержимый демонами, и минуты три не прекращал рычать на тумбе. Юрий пытался игнорировать, но в конце концов не выдержал и открыл Контакт. «Юрка» — такое содержание было у пятидесяти шести сообщений с различной долготой напечатанных гласных, некоторые написаны капсом, некоторые даже заборчиком. «О, прочитал. Юрка, я тебе еще труселя купил с надписью «little kitty will be pretty» «Че? Ты вообще что ли?» «Они классные. Тоже леопердовые, а надпись стразиками.» «Я их не буду носить» «Я тебя в них сам запихну. Я же выбирал, ты неблагодарный свинтус.» «Ой, да иди ты. Ты вообще в курсе, что ты охренел?» — в лоб решил спросить Плисецкий, так как уже изрядно закипел и был готов выяснять отношения. «Я купил ему свэг, а он ведет себя, как слэг*» «СЛЫШ» «Не слышу ;)» Юрий утробно зарычал. Фунтик недоверчиво посмотрел на своего хозяина, сверкнув во тьме своими глазами, и спрыгнул с кровати да ушел в другую комнату. Плисецкий проводил его взглядом и удрученно взглянул на телефон. Виктор больше ничего не писал. Он хотел, чтобы тот что-нибудь написал. Хоть что-то, но ничего не происходило. Юноша прикусил губу и, вымученный, рухнул из позы «лотосом» на подушку. Словно находясь в бреду, он самолично начал набирать сообщение. «Вить…» «Ммм? ;)» «Когда ты вернешься?» «Опа, я выхожу из зоны вифи, так что пропадаю. Иди спи. ;)» «Э, пес, а ну ответь на мой вопрос!!!» «Юрка спааать. Споки ноки, фея.»       И через пятнадцать секунд от Виктора пришло селфи с воздушным поцелуем. Юрий чувствовал себя бесконечно униженным и оскорбленным. Да, Виктор никогда никого не слушал и делал только то, что хотел сам и только ради того, чтоб от него отвалили. Возможно, в глубине души Плисецкий понимал, почему чемпион поступил так. Он устал от своего бремени «лучшего из лучших». Но это понимание было ничем в сравнении с его обидой. «Знаешь что, Виктор? Ты чертов предатель! Худший из всех отвратительных людей! Оставь свои шмотки для своей японской свиньи! Мне не нужны они. Мне нужен ты и твой талант. Я не игрушка, которую ты можешь выкинуть, как многие другие. Ты играл со мной слишком долго и слишком многое обещал. Сейчас я вижу, что твои слова ничто. Это так? Ты не сдержишь ни одного обещания? Теперь у тебя другой «Юрий»? Да чем он лучше меня? Я лучше, ты должен это знать, черт возьми, ты сам говорил, что я лучше всех! Чем этот япоша тебя завлек?! Тем, что хрен знает сколько лет пытался сплагиатить твою работу?! Я могу тоже ее исполнить! Я могу все сделать! Он мне не ровня! И вообще… в конце концов, это Олимпиада, на которой мы представляем наши страны! Я и ты — мы русские, мы должны поддерживать друг друга, а ты… ты сам просто свинья! НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! ТЫ МЕНЯ БЕСИШЬ И ЮРИ ТВОЙ! Хочешь его тренировать вместо меня? Ну давай. Я ему харю сломаю, как увижу. Блин, дубина ты! Вернись… Я должен быть с тобой, а не он. Не он. Виктор, вернись…»       Он пытался выплеснуть хотя бы долю чувств в сообщение, передать хотя бы йоту того, о чем кричало его сердце, но… Виктор был в сети 15 минут назад.       Это дурацкое оповещание Контакта, такое смешное и горькое. Но именно из-за него Плисецкий остановился и перечитал то, что написал. Истеричный смешок вырвался из его груди, и он вновь выключил и откинул телефон, не отправив сообщения. И что за сопли он развел? Недавно бесился из-за ванильных педовок, а теперь решил сам вступить в их ряды? Нет. Он — победитель. Он должен жить по принципу «veni, vidi, vici»*. Юрий Плисецкий с детства знал, что только труд дает результат, а его нытье ничем не поможет. И из-за чего он так расстроился? Из-за того, что его друг нашел себе другого друга с таким же именем? Но ведь человек по сути своей одинок. У него нет друзей, и Виктор точно ему не друг. Он нужен ему как тренер. И он заставит его выполнить обещание и быть его тренером. Если придется ради этого разнести к чертям полмира — он разнесет, но Виктор Никифоров будет его тренировать во что бы то ни стало. Никифоров принадлежит ему. Ему, Юрию Плисецкому, а не японскому неудачнику, Юри Катцуки. Он вырвет своего тренера из его рук. С того момента Юрий, придя к этой истине, больше не испытывал диссонанса. Он точно знал, что нужно делать и как. Если гора не идет к Магомеду, то Магомед идет к горе. Плисецкий поступит так же: он не заставит по телефону Виктора вернуться, но самолично поедет к нему и заставит вспомнить и исполнить все обещания, данные ему. Он никогда не проиграет.