Своя война

— Ямазаки, — спросил Ханамия, — что это у тебя на лице? Ямазаки кончиками пальцев потер полоски. — Раскраска же, командир. Ну, маскировка. — Серая она почему? — Ну, городские джунгли, — объяснил Ямазаки. — Асфальт, бетон, все дела. Вот она и серая. И камуфло, — он потыкал пальцем в свои штаны, — тоже серое. — Хочешь замаскироваться в городских джунглях, — в голосе Ханамии звучали одновременно раздражение и удовольствие; как он это сочетал, Ямазаки представить себе не мог, — одевайся в черный костюм с белой рубашкой. И башку покрась. Тогда сойдешь за идеального служащего и образцового представителя нации. Волосы его были растрепаны вихрем от лопастей только что отбывшего вертолета, и хотя они и были идеального черного цвета, но длина их моментально обеспечила бы Ханамии и штраф, и заметку в личном деле. Не говоря уж о цвете его слишком светлых глаз. — Линзы пусть еще вставит, — лениво, сквозь жвачку посоветовал Хара. — Да щас, — Ямазаки вскочил на парапет и густо сплюнул. Подхваченный потоками воздуха, плевок полетел куда-то в сторону и вниз. — У нас есть кому строить из себя приличного гражданина. Хара фыркнул и вспрыгнул на парапет рядом с ним. — Вот это правильные речи бунтовщика, Ямазаки! Прыгаем? — Лифт, идиоты, — с безнадежной усталостью в голосе проговорил Ханамия. — Есть же лифт! — Это скучно! — заявил Хара. — К тому же он наверняка не работает. — Кентаро, — позвал Ханамия, перестав обращать на них внимание. Сето, успевший задремать, привалившись к парапету, неспешно поднялся на ноги. — Спускаемся, Кентаро. Тот послушно последовал за Ханамией, и вдвоем они скрылись в дверном проеме, где давно уже не было двери. — Наверняка лифт не работает, — повторил Хара, глядя им вслед. — И они будут спускаться пятьдесят этажей пешком. Прыгаем, Ямазаки? — он повернул голову. Густую его челку тоже растрепал ветер, и сквозь нее Ямазаки видел посверкивающий синевой глаз. Шагнув к Харе вплотную, он обхватил его за талию, притянул к себе. Хара ухмыльнулся и положил руки ему на плечи. — Прыгаем. Они синхронно, как в танце, качнулись вбок. Дернулся мир, лишившись опоры, на мгновение закружилась голова. Засвистел в ушах ветер, выбил слезы из глаз, рядом громко, демонически весело захохотал Хара. — Дергай! — рявкнул Ямазаки. — Нахуй! — заорал Хара, хохоча. Они перевернулись в воздухе. Мимо пролетали пустые окна. — Дебил! Ямазаки дернул кольцо. С оглушительным хлопком над ними раскрылся купол парашюта. — Ну вот, — сказал Хара уже тише. — Все веселье насмарку. В ответ Ямазаки поцеловал его, больно укусив за нижнюю губу. К тому моменту, как Ханамия и Сето вышли из здания, они уже сложили парашют и даже заскучали. — Е-мое, да мы бы потрахаться успели, — заявил Хара. — Вы что, отдыхали через каждые два этажа? — Нет, мы изучали дом, — ответил Ханамия. Сето промолчал, неспешно отряхивая строительную пыль со своих начищенных до блеска туфель. К счастью, Ханамия так не выпендривался и, подобно Харе и Ямазаки, носил камуфло, а то бы и на него, чистящего перышки, пришлось бы любоваться. — И что там изучать? — спросил Ямазаки, окидывая небоскреб взглядом. Похоже, эту громадину не успели даже сдать. В странах, куда их забрасывала судьба и контракты, впрочем, такие недостроенные дома и даже целые недозастроенные районы были скорее нормой, чем чем-то из ряда вон выходящим. Ни одной стране гражданская война не идет на пользу. А вот им — шла. — Наверху сплошной бетон и строительный мусор, — ответил Ханамия. — Зато на нижних этажах явно жили. Полагаю, без разрешения владельцев, — он ухмыльнулся. — Наши клиенты? — спросил Хара. В таких случаях голос его звучал мягко, даже нежно — и тем он иногда до дрожи напоминал Фурухаши. — Да все они — наши клиенты, — лениво отозвался Ханамия. Ямазаки заметил, что он осматривает улицу, и слегка насторожился. — Но если ты имеешь в виду этих конкретных… да, я подозреваю, это они и есть. Что характерно, — он улыбнулся, — они покинули дом совсем недавно. Как мы точно сели, а, Сето? Тот передернул плечами. — Какие были координаты, так и сели. — Доверчивые люди нас ждут, — заметил Ханамия. И повысил голос: — Жаль, что не очень гостеприимные. Словно в ответ на эти слова от стены другого дома, похожего, как брат-близнец, на тот, куда они приземлились, отделилась высокая фигура. Рослый, широкоплечий мужик в потрепанных джинсах и застиранной футболке шел им навстречу. Он слегка развел руки в сторону и повернул их ладонями вперед, демонстрируя, что безоружен и не намерен прибегать к силе; а еще он улыбался. Ямазаки ощутил, как обожгло ухо дыхание придвинувшегося вплотную Хары. — Ну, все, — шепнул Хара. Ямазаки покосился на него — Хара держал руки на бедрах, где носил в кожаных ножнах длинные кинжалы. Ханамия сощурился, рассматривая незнакомца. На лице у него все явственней проступало раздражение. — Скорая военная помощь Кирисаки Дайичи, — проговорил он ядовито. — Защищаем угнетенных, обездоленных, убогих и слабоумных. Вызывали? Незнакомец рассмеялся, легко и весело. — Независимый отряд Сейрин, — представился он. — Меня зовут Киеши Теппей. Вызывали… не совсем мы, правда, но работать с нами. Ханамия нахмурился и скрестил руки на груди. — Это как понимать? — Может, переговорите с нашими командирами? — ответил вопросом на вопрос Киеши. — Мы временно передислоцировались в другое здание, — он указал на тот дом, из которого вышел. — У нас есть горячая еда и найдется что попить… или выпить, как вам ближе. Несколько секунд Ханамия рассматривал Киеши с такой откровенной неприязнью, что Хара невольно зафыркал. Ханамия смерил его взглядом и передернул плечами. — Веди. Командиров у независимой группы Сейрин оказалось двое: мелкая, но боевая девица с решительным лицом и хмурый раздражительный очкарик. Глядя на них, Ямазаки пытался прикинуть, почему система могла их отсеять. Ну, очкарика, наверное, по зрению, а девчонку-то почему? Разве что цвет волос у нее был неподходящий — каштановый. Неужели не могла замаскироваться? Впрочем, он быстро заметил, что в независимой группе Сейрин хватало тех, кто вполне в систему вписывался. Правильные такие японцы — азиатские черты лица, черные волосы, черные глаза. Что их-то сюда занесло? Идейные? Фурухаши, например, тоже вписывался в идеальный стандарт и при этом жить в системе не пожелал, но он с этого хотя бы имел хорошие бабки… Ямазаки мысленно вздохнул. Ему группка как-то сразу приглянулась: были они боевые, забавные такие — по-хорошему. Он бы, пожалуй, за них повоевал. Но Ханамия, он знал, судорожно ненавидит идейных — а потому, если их решат перекупить, с удовольствием продастся и сотрет эту группку с лица земли. Правда, нацистский режим Ханамия тоже терпеть не мог, но у режима денег было больше. Парочка эта командиров отличалась какой-то нечеловеческой доверчивостью. Они с порога разъяснили, что их группа — часть токийской ветви огромного повстанческого движения, захватившего страну. Предводитель повстанцев звался Косон Осаму* — то же самое имя называл Ханамии, как слышал Ямазаки, некий человек в очках, когда нанимал их команду. — Мы, — говорила командирша — она назвалась Айда Рико, — одна из тех шести групп, к которым приписаны личные ученики Косона Осаму. — Цветные парни? — ухмыльнулся Ханамия. Он пристально и цепко смотрел на Айду, но Ямазаки видел, что взгляд его нет-нет да и соскальзывал на здоровяка Киеши. — Вообще-то они называются Поколение Чудес, — раздраженно ответила Айда. — Но и так тоже, да, — добавила она нехотя. — У нас Черный… где он опять? Кагами! Где Черный? Парень, которого она окликнула — здоровенный, с красно-рыжими волосами, — недоумевающе развел руками. Айда что-то буркнула себе под нос и снова повернулась к Ханамии. — Ладно, неважно. Так вот, наша первоочередная задача — уничтожить башню СкайТри… вы, наверное, видели ее на подлете. Официально это новая телебашня, взамен морально устаревшей Токийской. На самом же деле это новый и очень мощный пункт управления чипами… вы же про чипы знаете? Ханамия вежливо ей улыбнулся и покачал головой. Врал, разумеется — все он знал. Ямазаки присутствовал при том, как он лично удалял чип у Хары, когда тот только появился в команде. — Я слишком рано уехал из страны, — сказал он. Айда понимающе кивнула. — Универсальный идентификатор личности, — объяснила она. — Ввели его недавно, пять лет тому назад, сначала просто как замену документам. Потом стало понятно, что это еще и средство контроля — чип легко можно отследить. Чувствую, — она фыркнула, — следующим шагом станет возможность для них самоуничтожаться, убивая носителя. — Какая прикольная идея, — выдохнул Хара на ухо Ямазаки, но так, разумеется, что услышал не только он. Ямазаки только плечом дернул — Хара мог бравировать сколько угодно, но никто не ненавидел систему тотального контроля больше, чем он, и Ямазаки об этом отлично знал. — Пока это отслеживание, — говорила Айда, — и, как мы полагаем, в известной степени внушение. Во всяком случае, те чипы, которые вживляют последние год-два, точно такое умеют. — И много среди вас очипованных? — спросил Ханамия, обводя взглядом людей. — Особенно в последние год-два? — Хватает, — Айда нахмурилась. — Сейчас их стало сложнее удалять, их вживляют во младенчестве и очень близко к основным артериям. Поэтому у нас есть глушители сигналов, — она смолкла ненадолго, взгляд ее сделался мрачен. — И они отлично справляются с сигналом от Токийской, но вот что может СкайТри… — Она мотнула головой. — Одна маленькая токийская группа погибла полностью, когда башню включили в первый раз. Вырезали друг друга. У нас тут тоже было… — она поморщилась, — сложно. — Включили и выключили? — уточнил Ханамия. — Да, это был пробный запуск. — То есть на постоянной основе она еще не работала? — Нет. Ханамия глубоко вздохнул и улыбнулся. — Правильно ли я понимаю, что башня вам не по зубам, и потому понадобилась наша помощь? Айда кивнула. Ханамия смотрел на нее несколько секунд, потом перевел взгляд на молчащего очкарика. — Он говорить-то умеет? — Умею, — раздраженно ответил очкарик. — Тебе еще что-то непонятно? — А что такой злой? — вскинул брови Ханамия. — Не нервничай. — Хьюга… — Айда вытянула руку, но тот проигнорировал ее. — Вы мне не нравитесь. Ты, твоя команда и все, что о вас говорят. Если кто-то, пусть и Радужный Генерал, считает, что нам нужна помощь наемников в таком деле… — Как-как вы его зовете? — перебил Хара с изумленным весельем в голосе. — Радужный Генерал?! И он покатился со смеху. Ямазаки на всякий случай стиснул челюсти — очень уж заразительно Хара смеялся. Ханамия ухмылялся, не скрываясь. — Так-так, значит, помощь наемников вам не нужна. А что так? Мы устроили много славных революций, знаешь ли. Например, в Куала-Лумпур мы национальные герои. А в Бангладеш Ямазаки даже памятник поставили… после того как он пристрелил их любимого диктатора. Кажется, они бы даже не отказались, если бы Ямазаки стал следующим, но он почему-то не согласился. Хара снова тихо захихикал, вцепившись Ямазаки в плечо. Тот одновременно пытался его стряхнуть и не очень сильно краснеть. — Это наша война, — непреклонно выпятив подбородок, заявил Хьюга. — Люди, которые относятся к нашей войне как к чужой, нам не нужны. Ханамия устало, хоть и несколько театрально потер лоб. — Ты принимаешь решения? — спросил он у Хьюги, но прежде чем тот успел ответить, продолжил: — В твоей власти нас принять или выставить? Хьюга смотрел на него с вызовом и упрямством, но молчал. Ханамия фыркнул. — Я так и знал. Трепло, — и снова повернулся к Айде. — Арсенал покажите. Арсенал группы Сейрин располагался в квартире этажом выше. Сето, окинув помещение взглядом, лишь покачал головой и, опустившись на пол у стены, прикрыл глаза. Киеши, который пошел с ними и Айдой, посмотрел на него встревоженно. — Он в порядке? — Да, он просто таким образом хочет сказать, что ваше оружие — дерьмо, — отозвался Ханамия, успевший дойти до дальней стены. — Охренеть. Я не могу понять, это ружья времен русско-японской войны или все же Победоносной? Жаль, Фурухаши нет, он бы точно сказал… Хара вертел в руках винтовку. — А тут смесь, командир. Вот это — раритет с русско-японской, но и есть и поновее. — А поновее Победоносной что-нибудь есть? Хара засмеялся. — Похоже, что нет. — По крайней мере, это оружие, — резко сказала Айда. — Хоть какое-то. — В какой-то момент, — доверительно сообщил ей Ханамия, — правительству просто надоест эта возня с вами, и они вышлют парочку-другую отрядов зачистки. И тогда вы поймете, что у вас с таким же успехом могло не быть оружия вообще. Айда и бровью не повела. — Зачистку устраивают регулярно, — сказала она спокойно. — Так что не напугал. Это третий состав группы Сейрин. Из самого первого выжил только Киеши, — она ткнула пальцем себе за спину. Киеши несколько виновато улыбнулся. — Да вы хуже, чем я думал, — в голосе Ханамии звучало что-то вроде уважения даже. — Используете людей как пушечное мясо. Молодцы, далеко пойдете. Айда не успела на это ничего ответить: затопали шаги на лестнице, в оружейную ворвался тощий взлохмаченный парень. — Командир, там военный вертолет! Что-то прошипев сквозь зубы, Айда вскинула на плечо винтовку и рванула вниз. Киеши поспешил за ней. Ханамия переглянулся с Ямазаки и Харой. — Ну что, время показать класс? — Ага, — Ямазаки кивнул, чувствуя, как тянется в ухмылке до ушей рот. — Сето поднимаем? — Да пусть спит, — отмахнулся Ханамия. — Чего человека тревожить, сами разберемся. Внизу царила боевая суета. Громко отдавали приказы, перекрывая общий шум, Айда и Хьюга. Народ с оружием занимал места у окон. — Вы из винтовок по вертолету стрелять будете? — спросил Ханамия у Киеши, который единственный никуда не бежал, а стоял возле лестницы, будто поджидал их. — Нет, мы посмотрим, не высадят ли оттуда десантную группу, — спокойно отозвался Киеши. — Стрелять из вертолета по нам тоже, знаете ли, довольно бесполезно. — Я бы на их месте просто залил улицы напалмом, — любезно заметил Ханамия. Киеши рассмеялся и впервые за время знакомства посмотрел Ханамии прямо в глаза. — Как хорошо, что ты не на их месте, правда? Ханамия скривился и отошел. — Ямазаки, — бросил он. — Разберись. Ямазаки к тому времени уже успел снять с плеча футляр с гранатометом и сосредоточенно его собирал. Народ вокруг странно притих, наблюдая за его действиями. Айда спросила настороженно: — Вы хотите попробовать сбить вертолет? — Нет, конечно, — отозвался Ханамия. — Мы не хотим пробовать. Мы хотим его сбить. Хара фыркнул. Ямазаки, зарядив пушку, подошел к окну. — Она тебе охуенно идет, — сказал ему в спину Хара. — Ты говорил, — Ямазаки выставил дуло в окно. Вертолет летел относительно невысоко, ниже крыш небоскребов, но держался так, что взять его на мушку никак не удавалось. — Не, командир, так не выйдет, надо с улицы. — Я прикрою, — Хара одним гибким, плавным движением скользнул к Ямазаки, обхватил его за талию и потянул пистолеты из парной кобуры, опоясывающей бедра Ямазаки. — Охуел совсем, Хара?! — Да ладно, что тебе, жалко? Мне ножами в него кидаться? — Может, не стоит? — спросила Айда. — Это, скорее всего, патрульный, они не обязательно вообще нас заметят… Ханамия развернулся к ней всем телом — и Ямазаки на мгновение отвлекся от вертолета, уж больно эффектно выглядел Ханамия в этот момент. — Вы тут воюете или нет? Если можешь убить врага — убей. Если не можешь — крась волосы и притворяйся приличной японской девочкой. — Он наклонился к ней, широко ухмыляясь. — Ради чего ты воюешь? — Ради победы, — сжав губы в полоску, ответила Айда. — Ну и зря. Воевать надо веселья ради, — Ханамия выпрямился и повернулся к Ямазаки и Харе. — Ну, чего ждете? Пошли! — Момент, командир, — Хара вытягивал из кармана наушники. Вставил их в уши, ткнул пальцем в телефон. — Вот теперь можно. И, вскинув руки — в каждой по пистолету, — легкий, стремительный, красивый как черт знает что, вылетел на улицу и открыл по вертолету пальбу с двух рук. Он двигался, повинуясь слышной только ему музыке, скользил по улице от стены к стене, от укрытия к укрытию, будто танцевал, и несколько секунд Ямазаки позволил себе помедлить, любуясь его плавными, отточенными движениями. Вертолет завис над улицей, с него начали стрелять, но этим так называемым солдатам, привыкшим воевать с необученной молодежью, Хару было, конечно, не достать. Впрочем, Ямазаки не собирался любоваться на его танец вечно, и пока все внимание вертолетчиков принадлежало Харе, он вышел в дверной проем, опустился на колено, вскинул тяжеленный гранатомет на плечо. Отдача толкнула его назад, но выстрел попал точно в цель — в двигатель. Огромная, защитно-стального цвета машина натужно взревела, разом превращаясь из легкого, парящего орудия смерти в неповоротливую раненую тварь. Отчаянно бьющиеся лопасти начали сбавлять обороты, вертолет понесло в сторону и с силой впечатало в стену одного из домов. Расцвело ало-черное облако взрыва, мгновением спустя до ушей докатился рокот. Ямазаки поднялся на ноги. Хара подошел к нему со спины, обнял за плечи и прижался всем телом. — Как прекрасны, — услышал Ямазаки его шепот, — твои волосы в отсветах взрыва, возлюбленный мой. На ночь им выделили отдельную комнату, одну на четверых. Строительного мусора в ней не было, побелки на полу и по углам — минимум, надо полагать, кто-то здесь раньше жил. Ханамия швырнул свой спальный мешок в угол, уселся на подоконник и уткнулся в телефон. Сето немедленно улегся и натянул на глаза маску для сна. Хара тоже повалился на свой спальник, но спать не стал — следил взглядом, непонятно только, за кем, то ли за Ханамией, то ли за Ямазаки. Самому же Ямазаки не сиделось: разборка с вертолетом вышла короткая, тело требовало действий, и он принялся расхаживать туда-сюда. — Что там? — спросил наконец Хара. Обращался он явно к Ханамии. — Фурухаши, — отозвался Ханамия после непродолжительного молчания. — И что пишет? — Подойди, посмотри. Хара лениво поднялся на ноги и поплелся к Ханамии; пока он шел, Ямазаки подскочил первым. — Ни хрена себе, — сказал он, глядя в число на экране. — Это что? — спросил Хара. — Это доллары, — ответил Ханамия. Палец его невесомо скользил по клавиатуре. — А сколько нам предлагает этот их Радужный Генерал? — Меньше, — отозвался Ханамия. Вдруг быстро набил что-то — Ямазаки даже не успел разглядеть, что именно — и отправил сообщение. — Это было не согласие, — заметил Хара. — Нет, — Ханамия качнул головой и слез с подоконника. — Я велел Фурухаши запросить в два раза больше. — Ханамия, — голос Хары звучал непривычно серьезно. — Это ж до хрена денег. Они же решат, что мы обнаглели. — С каких пор ты такой разумный, Хара? — спросил Ханамия лениво и вдруг гибко потянулся. — Они могут дать больше, и они дадут больше. Если уж продаваться нацистам, то хотя бы не за гроши, — он широко ухмыльнулся. — Забавно, не так ли? В любой стране, абсолютно любой, люди протестуют против нацистского режима. Те самые люди, которые умирали за него во время Победоносной войны… — взгляд его сделался задумчив, устремился будто бы куда-то внутрь самого Ханамии. — Что-то есть глубоко порченое в самом режиме… — Против любой власти протестуют, — сказал Хара. — Мировая история — это история войн и революций. А нацистские страны, знаешь, похожи в этом смысле на Римскую Империю. Они откусили слишком большой кусок и не могут теперь его проглотить. — Но заметь! — Ханамия вскинул руку. — Что мы видим здесь? Повстанцы — это не население захваченной территории. Это японцы, сыны победившей нации. Что же их не устраивает? — Может быть, — подал голос Сето, — им просто скучно, так же как и тебе? Ханамия повернулся к нему, с интересом склонив голову. Сето вещал, не открывая глаз, и оттого было ощущение, что он говорит во сне. — Принято думать, что протест — дело отдельных сознательных единиц, людей, осознавших свою индивидуальность, тех, кто оценивает несправедливость мира и чувствует в себе достаточно сил, чтобы с нею бороться. Но лично мне кажется, — он зевнул, — что все это от скуки. Железобетонное благополучие — вот что предлагает нынешний мир. Выполняй свод несложных правил — и все с тобой будет в порядке. — Он повернулся на бок и притих. С минуту, не меньше, они ждали продолжения; потом Хара фыркнул: — Вырубился, скотина. — Так что мы делаем? — спросил Ямазаки, чтобы предотвратить еще какие-нибудь серьезные разговоры. Они вызывали у него тревожное чувство неустойчивости бытия — а его бытие, меж тем, было вполне себе устойчиво. Может быть, даже железобетонно благополучно. Команда, оружие, Хара. Место, где поспать, еда, вода. Перспектива хорошей драки. Что еще нужно человеку? — Остаемся с этими или перебегаем? Он не сказал, чего хотелось ему самому, потому что Ханамия не спрашивал, и Ямазаки знал, что он не спросит. Решения их никогда не были коллегиальными. Они отдавали право решать в руки Ханамии и не требовали демократии. Но сегодня отчего-то Ямазаки хотелось обсуждения. — Мы посмотрим, что ответит Фурухаши, — сказал Ханамия после короткой паузы. Взгляд его метнулся в сторону двери, и на мгновение на лице появилось странное, недоумевающее выражение, будто Ханамия не понимал, что происходит. Хара легко передернул плечами, будто говоря — тебе решать, — и вернулся к своему спальнику. Ханамия же, качнувшись с пятки на носок, неожиданно объявил: — Пойду прогуляюсь. Ямазаки посмотрел на него удивленно, но поскольку ни Хара, ни Сето не среагировали, решил не реагировать тоже. Подсел на спальник к Харе, а когда Ханамия вышел, тихо спросил: — И что это вообще было? — Не знаю, — после короткой паузы отозвался Хара. — Вернее, догадываюсь, но… а, да забей, Ямазаки, — он вдруг прянул вверх, как змея, обхватил Ямазаки за шею, утянул его на себя. — Ты знаешь, до чего ты охуенный, когда выходишь с этой пушкой наперевес? — смешок прямо в губы. — Так бы и дал тебе прямо там… или трахнул, хрен знает, не решил еще. В ответ Ямазаки навалился сверху, закрывая ему рот поцелуем. Ему тоже ужасно хотелось рассказать, до чего Хара охуенный… но он ведь даже, в отличие от Хары, трехстишия на ходу сложить не мог. Хара, словно прочитав его мысли, фыркнул ему прямо в рот, а потом еще и за губу укусил. В ответ Ямазаки сгреб оба его запястья и прижал их к полу. Хара рассмеялся, а потом, гибко извернувшись, перекатился на живот. — Давай быстро, — раздался его лихорадочный шепот. — Хочу тебя весь день, аж яйца сводит. С тех пор, как прыгнули. — У меня смазки нет, — Ямазаки очень старался контролировать свое дыхание, контролировать всего себя, но выходило крайне плохо. Тело двигалось будто само по себе — руки уже шарили по животу Хары, расстегивая плохо поддающийся ремень, бедра притирались к заднице, и Ямазаки казалось, что все тело Хары горит. — Какой ты нежный, Ямазаки… — бормотал Хара. — В сумке… ты хочешь сейчас копаться в сумке? Или хочешь, я тебе член оближу? Он тогда будет мокрый, никакой смазки не нужно… — Я тебе лучше задницу вылижу, — отозвался Ямазаки сквозь зубы. Он не сомневался, что Хара при желании может заставить его кончить от одних только разговоров. Чертово трепло. Он поддернул бедра Хары вверх, стягивая с него брюки. Эта скотина, естественно, опять была без трусов. — Хара, — выдохнул Ямазаки ему в затылок, — а когда ты в армии служил, ты тоже трусов не носил? Хара глухо рассмеялся и слегка приподнялся, опираясь на локти. — Я в армии был много чего не, Ямазаки. Иначе бы меня сейчас тут — под тобой — не было. В ответ Ямазаки куснул его за загривок, и ехидный смешок Хары обернулся жалобным стоном. Ямазаки куснул его еще раз, прихватил и сильно сжал ягодицу. Хара не был мазохистом, не любил боли и унижения, но отчего-то в такие моменты, когда от яростной, выжигающей нутро любви Ямазаки хотелось разорвать его на кусочки, он становился вот таким — стонущим, податливым. Послушным. Означало ли это, что он любит Ямазаки так же сильно? Ямазаки очень хотел на это надеяться. Он вздернул бедра Хары еще выше, наклонился и провел языком по ложбинке между ягодиц, ощущая, как тот вздрагивает под руками. Облизал дырку, сунул внутрь язык. Хара тихо простонал что-то, подался задницей навстречу. Он любил, когда Ямазаки творил что-нибудь эдакое с его задницей, впрочем, Ямазаки это любил тоже, и наоборот любил, и вообще был готов позволить — и позволял — Харе что угодно. Они могли трахаться без резинок и смазки, на грязном полу, мокрые от крови, они могли это с того мгновения, как увидели друг друга. Просто встреча двух бывших солдат армии Его Императорского Величества, которым отныне предстояло драться бок о бок, и совсем не за страну и императора. Просто прямой взгляд глаза в глаза. Они могли бы ненавидеть друг друга и пытаться убить; вместо этого они влюбились друг в друга и трахнулись в тот же день. Во многом, наверное, это была заслуга Ханамии: если бы они попробовали сцепиться, он бы пристрелил их обоих как бешеных псов, и они оба это понимали. А против того, что они трахаются, он ничего не имел. Ямазаки был немного благодарен ему за это. — Хватит, хватит, — пробормотал Хара, мотая лохматой башкой по полу, и Ямазаки понимал, почему: он знал это ощущение, когда тебе горячим языком вылизывают задницу, дразнят, намекают, что вот сейчас все будет, наступит этот острый, ни с чем не сравнимый кайф — и не дают. Нестерпимо, невыносимо. Еще он знал, что нет ничего слаще, когда после этой пытки тебе все-таки вставляют, въезжают так глубоко, что, кажется, достают до горла с другого конца, и хочется замереть и никогда больше не двигаться, остаться так, на острие этого кайфа — он знал это, и все эти знания ему подарил Хара. — Потерпи, — он гладил пальцами сжимающийся вход, не толкаясь внутрь, но намекая на это, а сам торопливо плевал на ладонь и размазывал слюну по члену. — Сейчас, Хара. Потерпи. — Ох и поменяемся мы местами… — с угрозой в голосе прохрипел Хара. — Поменяемся, — Ямазаки приставил головку ко входу, нажал. Было туго, так туго, будто он делал это впервые. — Поменяемся, и ты со мной расквитаешься. Ох, блядь, Хара, как хорошо… Они застонали в унисон. Ямазаки вставлял медленно, ощущая, как сжимаются мышцы, но Хара вздыхал и подавался ему навстречу. Задница у него была светлая и тощая, член Ямазаки, не то чтобы выдающийся, на ее фоне смотрелся всегда почему-то здоровенным, и Ямазаки всякий раз охватывал иррациональный страх, что не влезет. — Не зависай! — Хара нетерпеливо качнул бедрами, дернулся навстречу, зашипел, когда Ямазаки, подчиняясь движению, въехал до конца. — Больно же… — Иди на хрен, — рявкнул, слегка задыхаясь, Хара. Он упирался лбом в сложенные руки, распластавшись грудью по полу, прогнувшись в пояснице и сильно задрав задницу. Ямазаки огладил его бедра, ухватился за них поудобнее. И начал двигаться — сначала размеренно и неспешно, потом все резче, все быстрее, сильно натягивая Хару на себя. Тот сначала просто вздыхал, потом начал постанывать, тихо, громче. Ямазаки хотелось зажать ему рот — не потому что он боялся разбудить Сето или что кто-нибудь зайдет, нет — просто это было его, его крики, его стоны, его Хара. Все его, все — только для него. Ямазаки не собирался делиться. Он сгреб Хару за член и начал дрочить, но того хватило только на пару движений. Хара кончил, плотно насадившись на член и громко вскрикивая, и Ямазаки кончил тоже, а потом упал сверху и вжался лицом во взъерошенный, мокрый от пота затылок. — Весь дом небось в курсе теперь, — пробормотал он, когда понял, что может говорить. Хара фыркнул. — Это они еще тебя не слышали. — Я не так громко ору! — Ты еще громче орешь! — Вы оба громко орете, — сообщил из своего угла Сето. — Как мартовские коты. Только они — в марте, а вы — все время. — Я подарю тебе наушники и подберу плейлист, — пообещал Хара, и Ямазаки услышал, что он едва сдерживает смех. — Полагаю, под твой плейлист я не смогу спать никогда, — философски заметил Сето. — Зато как Ханамия будет счастлив! — Зато как я не буду! Их перепалка убаюкивала не хуже колыбельной. Ямазаки сполз с Хары, оставив на нем только руку и ногу, уткнулся носом ему в плечо. Сквозь дремоту он почувствовал, как Хара натягивает на них второй спальник. Потом Ямазаки показалось, что кто-то вошел в комнату и смотрит на них, но он не понял, кто это был. Вроде бы не Ханамия, а может, и Ханамия. Потом он уснул. И вновь ему снились джунгли. Огромные, неохватные стволы, тянущиеся вверх, густой, едва проходимый подлесок, петли лиан. Дождь — он молотит по каске, по плечам, по форменной куртке, проникает даже в якобы непромокаемый мешок. В сапогах постоянно хлюпает влага, пальцы на руках скользкие, кожа на них сморщенная. Это Вьетнам, детка. Часть Великой Японской Империи, жители которой счастливы быть осияны светом потомка Аматерасу. На самом деле они ни хрена, конечно, не счастливы, и именно поэтому Ямазаки здесь, бредет под проливным дождем так долго, что уже и не помнит значения слова «сухой». Они дойдут до лагеря, но даже там не будет сухой одежды — ей неоткуда взяться, — а вся еда будет отсыревшей и плесневелой. Кто-то в этих лесах умирает от пуль повстанцев, а кто-то — от отравления и дизентерии. Ямазаки повезет, и он не умрет — он вернется домой, чтобы предстать перед командованием и с изумлением узнать, что не награда за верную службу ему светит, а концентрационный лагерь и исправительные работы. Он — ошибка генетики, он — то, чего не должно быть. Рыжий и зеленоглазый японец, подумать только! Он узнает, что его брат и сестра уже отправлены в лагеря — и никто не скажет ему, в какие. Он узнает, что его родители расстреляны за преступление — они распространили свой неправильный генетический код. Он узнает обо всем этом — и выхватит автомат из рук конвоира. Он — солдат, он — один из лучших, что ему этот конвоир? Он расстреляет всех, кто будет находиться в этой комнате. Когда спустя два месяца его найдет Ханамия, то скажет, что это был один из самых красивых идиотских поступков, которые он видел в своей жизни. *** Ямазаки проснулся ранним утром, в сереющих предрассветных сумерках. Хара, полуголый, в накинутом на плечи спальнике, сидел на полу рядом с Ханамией, и они рассматривали какие-то распечатанные схемы и что-то на экране планшета Ханамии. Сето спал как человек, который готов проспать еще столько же, и это зрелище умиротворяло. — Ничего это не даст, — тихо говорил Ханамия. — Они просто повалятся на землю, но останутся целы. Собрать их заново — дело пары недель. — Умно, — отозвался Хара. — Так и что? Каждую по отдельности? — Ага, — Ханамия кивнул. — Единственный вариант. Пройти ее всю сверху донизу и нашпиговать взрывчаткой. Хара задумчиво водил пальцем по схеме. — А ты уверен?.. Он не договорил — на лестнице раздались шаги, в дверном проеме возникла высокая фигура. Тут же запахло кофе, и Сето завозился в своем спальнике. — Я принес вам завтрак, — в чужом голосе слышалась улыбка. Прищурившись, Ямазаки узнал их вчерашнего встречающего, Киеши. — У нас неплохой кофе. Ханамия что-то начал говорить — его тон, до того ровный и спокойный, сделался вдруг раздраженным, шипящим, — но Хара громко вмешался: — О, завтрак, обалденно! Что тут у вас? Охренеть, блинчики! Ямазаки, подъем! Тут дают блинчики! Сето! Кофе будешь? Пришлось вставать. Блинчики действительно были вкусные — кто бы их ни готовил, а дело свое он знал. Ханамия тоже ел — правда, с таким кислым видом, словно жевал не блинчик, а лимон. Сето, не открывая глаз, добрался до них, принял из рук Киеши пластиковую чашечку с кофе и вернулся в свой угол. Хара жевал и выглядел крайне довольным, как и Киеши, но если в первом случае Ямазаки знал, в чем дело, то во втором — понятия не имел. После завтрака к ним подтянулись Айда и Хьюга, а с ними — невысокий бледный парнишка, которого Ямазаки даже не заметил, пока тот не заговорил. К изумлению его, парнишка оказался тем самым Черным — одним из непосредственных ставленников Радужного Генерала. — Я тебя как-то по-другому себе представлял, — буркнул Ямазаки, пожимая вежливо поданную руку. — Я часто это слышу, Ямазаки-кун, — отозвался Черный — он пялился на Ямазаки, почти не моргая, и тот счел за благо укрыться за Харой. Ханамия изложил план. Они тут, сообщил он, изучили схемы СкайТри и поняли, что башня состоит из изолированных друг от друга секций. С учетом конструкции башни, взрывать ее снаружи нет смысла — это что слону дробина. Взрывать какую-то одну секцию также нет смысла — башня работать не перестанет. Можно взорвать основание — тогда остальные секции рухнут, но совершенно точно уцелеют, и их просто соберут заново, это даже времени много не займет. Или же надо взорвать все секции одновременно изнутри — вот тогда есть какая-то гарантия, что башня будет уничтожена навсегда. — Или ее можно захватить, — добавил Ханамия. — Отключить систему управления чипами, уничтожить электронику. Однако тогда башню надо будет удерживать, что для вас вряд ли возможно, первая же воздушная атака отобьет ее обратно. Нашпиговать уцелевшую башню новой электроникой не составит труда. Есть лишь один вариант, при котором башню можно будет удержать, не уничтожая. Никто не задал ни единого вопроса — вожди повстанцев смотрели на Ханамию, ожидая, что он еще скажет. Ямазаки тоже смотрел. Все происходящее сильно напоминало спектакль и им, в сущности, и было, только зрители об этом не знали. И обычно Ямазаки не имел ничего против спектаклей Ханамии — но именно сегодня, именно здесь, среди этих людей, на этой войне очередное шоу Ханамии почему-то начало его раздражать. — Башней можно воспользоваться в своих целях, — улыбаясь, проговорил Ханамия. — Если захватить ее без единой царапины, то можно обратить ее мощь во благо. Хара, сидящий рядом, широко и нехорошо улыбался — ему нравилось смотреть, как Ханамия выступает в роли искусителя. Однако в этот раз зрители не доставили им удовольствия: Киеши улыбнулся словам Ханамии так, словно с самого начала знал, что именно услышит, а Айда с Хьюгой переглянулись и синхронно нахмурились. — Нет, — отрезала Айда, и в тоне ее не было ни тени сомнения. — Нам был отдан четкий приказ — башня должна быть уничтожена. Но даже если бы у нас не было именно такого приказа, мы бы все равно ее уничтожили. Система чипования отвратительна сама по себе, и мы не желаем с ней связываться. Ханамия дернул плечом. — Как хотите. Значит, усложним себе задачу. Десантная группа пройдет по башне сверху вниз, закладывая взрывное устройство в каждой секции. Все бомбы будут сдетонированы одновременно, дистанционно. Десантной группой будем мы, с очевидностью, — он пренебрежительно фыркнул, — поэтому детали операции мы обсудим между собой. — В состав десантной группы должен входить кто-то из нас, — перебила Айда. — И говоря «из нас», я имею в виду нас троих, — она провела по воздуху ладонью, очерчивая полукруг из себя, Киеши и Хьюги. — Нет, — сказал Ханамия. — Да, — сказала Айда. — Мы вам не доверяем. — А я не доверяю вам, — ответил Ханамия. — Вашим навыкам, вернее сказать. Хоть кто-нибудь из вас участвовал в настоящей войне? И говоря «настоящей войне», — он осклабился, — я имею в виду войну, а не эту вашу возню в пыли, — он пренебрежительно осмотрелся. — Я, — просто сказал Киеши. — Я служил в регулярных войсках и участвовал в подавлении второго монгольского восстания. — Послушайте, — Ханамия словно бы и не услышал его — он говорил только с Айдой, — когда меня приглашали поучаствовать в вашем милом маленьком сопротивлении, я сказал, что у меня есть определенные условия, и одно из них — это что я работаю только со своей группой, без помощников. И мне сказали, что это всех устраивает. — Вам солгали, — просто ответила Айда, и пока Ханамия хватал воздух ртом, добавила безжалостно: — Я знаю, как ты работаешь, Ханамия. Я знаю, что перекупить тебя — вопрос денег. Поэтому я не намерена доверять тебе безоговорочно. Теппей пойдет с вашей группой. У вас еще есть время притереться. — А ты не думаешь, что мы сейчас просто уйдем? — спросил Ханамия, кривя губы. Он переводил взгляд с Айды на Киеши, и Ямазаки вдруг подумалось, что, кажется, Ханамия растерян. — Вы можете, — ответила Айда. — Тогда мы просто будем действовать по вашей схеме. Скорее всего, кто-то погибнет, потому что наши бойцы гораздо менее обучены, чем твои. Но мы все сделаем. И, кроме того, — добавила она очень будничным тоном, — до того, как мы проведем операцию, никто из вас это место не покинет. Чтобы мы были уверены, что вы нас не предадите. — Потрясающе, — проговорил Ханамия после паузы. Кажется, он действительно был потрясен. — Неплохо. Ну что ж… — он усмехнулся. — Очень хорошо, Айда, я возьму твоего, — он помедлил перед словом, — бойца. Но за жизнь его я не отвечаю. — Это и не нужно, — сказал Киеши. — Нам понадобится взрывчатка, — сказал Ханамия. — И разведка на местности. Взрывчатки нужно было много, столько у повстанцев не водилось, и Ханамия предложил сделать самопальную и совсем уже начал было составлять список ингредиентов, когда Киеши сообщил, что он знает, где достать взрывчатку. Далее Ямазаки со все возрастающим недоумением и легким ощущением, что что-то здесь не так, слушал, как они препираются — вернее, как Ханамия препирается с Киеши. Он требовал подробной инструкции, как добраться до места, а Киеши настаивал, что они пойдут вдвоем. Ямазаки уже доводилось видеть Ханамию в ярости, но никогда — в такой и по такому незначительному поводу. Ему казалось, что Ханамия вот-вот насчет плеваться ядовитой пеной, до того он был раздражен. В пылу склоки заявление Хары о том, что разведку на местности проведут они двое, а также решение Хьюги, что он пойдет вместе с ними, прошло незамеченным — Ханамия согласился, кажется, не вполне понимая, о чем именно речь. А Киеши все же настоял на своем — хотя, скорее всего, Ханамия просто устал с ним спорить. Выходили вечером, с расчетом, чтобы влиться в толпу служащих, спешащих с работы по домам. Всех, кроме Хьюги, обеспечили париками и цветными контактными линзами; у Хьюги тоже были линзы, но с диоптриями, чтобы он мог пойти без очков. По заброшенному еще на этапе стройки тоннелю метро дрезина доставила их к одной из некрупных центральных станций. Отмычкой Хьюга открыл техническую дверь, и они один за другим нырнули в поток людей, движущийся к платформам, и рассеялись среди толпы. Ямазаки знал, что они с Харой и Хьюгой следуют в одном направлении, но немедленно перестал узнавать что одного, что другого. Ну что ж, вертеть головой в любом случае не стоило — он не должен был привлекать к себе внимание. Токио. Он снова был в Токио. Отец увез их из города, когда Ямазаки было пять лет — как раз когда прозвучали первые тревожные звоночки, пошла волна восстаний на оккупированных территориях, снова поднялась тема чистоты азиатской расы… Много позже Ханамия пытался объяснять ему, что все эти волнения были — и остаются — связаны с возрастающей мощью Советского Союза. Коммунисты были не лучше нацистов, утверждал Ханамия, но Азия, настрадавшаяся от японской власти, была бы счастлива перейти под руку Союза. Естественно, допустить этого было нельзя. — А какой самый мощный инструмент власти, Ямазаки? — спрашивал его Ханамия и сам же отвечал на этот вопрос: — Страх. Но Ямазаки не очень понял выкладок Ханамии — возможно, потому что власти страха над собой никогда не ощущал. Ему казалось, что со стороны правительства — любого — как-то глупо полагать, что можно запугивать людей до бесконечности. Никто этого не выдержит. И если посмотреть на тех же самых повстанцев, выходит, он был прав. Токио Ямазаки запомнил как море разноцветных ярких огней, как скопища людей и машин, и в общем-то ничего с тех пор не изменилось, кроме того, что Ямазаки чувствовал в воздухе тот самый страх. Люди быстро перебегали улицы, словно хотели как можно скорее покинуть открытое пространство, склоняли головы, проходя мимо милицейских отрядов — серо-зеленое сукно, тугие пояса, жесткие наплечья, такая знакомая форма. Он остановился под башней СкайТри. Леса с нее уже убрали, но подножье все еще окружало заграждение с плакатами «Ведутся строительные работы». Ямазаки немного прошелся вокруг забора, выбрал скамейку поодаль, прикрытую тенью гингко, сел. Через две минуты рядом опустился Хара, а еще через три — Хьюга. — Мы привлекаем внимание, — немедленно сказал Хара. Глаза его, не прикрытые в кои-то веки раз челкой, скользили вверх-вниз по силуэту башни. — Угу, — сказал Хьюга. — И что ты предлагаешь? — Ничего, это был ваш гениальный план. Хьюга пробормотал что-то подозрительно похожее на «мудаки». Хара хмыкнул и коротко глянул на Ямазаки. — Запускаем? — Ага, — Ямазаки встал и, ссутулившись, медленно побрел вдоль забора. Пройдя немного, остановился, чуть пошатываясь, полез в карман. Со стороны, на чужой взгляд — а что эти взгляды, жесткие, цепкие, подозрительные, были, Ямазаки знал наверняка, — он должен был выглядеть как подвыпивший служащий, ищущий что-то, например, свой мобильник. Вот нашел, но, вытаскивая, случайно вывернул карман, рассыпал мелочь. Чертыхаясь, опустился на колени, чтобы собрать. А вот что кое-что из этой мелочи вспорхнуло вверх и начало подниматься к верхушке башни — вот этого никто не должен был увидеть. На скамейке еще один подвыпивший служащий сидит, широко раскидав длинные ноги, откинув голову, смотрит в свой мобильник, задрав его куда-то вверх. Рядом с ним серьезный мужчина тоже уткнулся в телефон и изредка бросает на своего соседа неприязненные взгляды. — Поднялся. Картинка есть? — Да. Два… нет, три охранника. — Место для приземления? — Сложно, но можно. — Сохраняй. Подвыпивший служащий, собиравший мелочь, вдруг с проклятием хлопает себя по шее, похоже, сбивая севшее насекомое, потом вытирает шею платком. Прячет платок в карман, поднимается на ноги — и идет себе дальше. *** Ханамия вернулся на рассвете. Ямазаки отрубился, как только они возвратились на базу повстанцев, — давно он не был в такой толпе людей. Через час, впрочем, его разбудил Хара — с горящими глазами, жадными руками и каменным стояком. Еще минуту спустя ноги Ямазаки лежали у него на плечах, и Хара яростно втрахивал его в спальник, то и дело сдувая с глаз челку. — Терпеть не могу, когда ты в парике, — пожаловался он потом, уткнувшись Ямазаки в шею. А на рассвете Ямазаки проснулся и спустился на первый этаж, чтобы отлить: больше работающего туалета нигде не было. И на лестничной клетке увидел Ханамию — тот сидел на подоконнике с ногами, а рядом с ним спиной к окну, но вполоборота, так, чтобы видеть его, присел Киеши. — Нигде не лучше, — свистящим шепотом говорил Ханамия — рот его взрезала острая, длинная улыбка. — Советы — та же тюрьма, что и здесь, ни въезда, ни выезда. Хуже того, у них даже внутренние перемещения регламентированы. Ни сети, ни мобильных телефонов. Запрещено. В Штатах попроще, но какие же они идиоты! Кажется, они искренне считают, что за пределами их странишки — страшные неизведанные земли, — он хохотнул. — И война, война везде. Штаты Южной Америки вот уже лет двадцать пытаются отвоевать независимость. Индия и Африка горят огнем, а королева шлет туда армию за армией. Она так доиграется, и ее свергнут. В Британии же демократия, — он хохотнул. — А Великий Рейх просто загибается. Государство бюргеров, — добавил он презрительно. — Скоро их сомнут с четырех сторон: Штаты, Британская Империя, Советы и мы. — Забавно, что ты говоришь о Японии «мы», — заметил Киеши. Ямазаки увидел, как по лицу Ханамии пробежала волна раздражения. — Японская Империя, — проговорил он высокопарно. И ядовито хмыкнул. — Я все же японец, я помню об этом. — Это-то и забавно, — Киеши улыбался. Ямазаки подумал — и как он не чувствует, насколько сильно это бесит Ханамию? Или чувствует и делает нарочно? — Мне казалось, люди, подобные тебе, быстро забывают, где их корни. Тебе ведь нравится все это, Ханамия? Снова раздраженно-веселое хмыканье. — Конечно, нравится. Война — это деньги и веселье, Киеши, — он тихо рассмеялся. — У тебя такое лицо, как будто ты собираешься мне рассказать, что война — это ужас, кровь и слезы. Не стоит тратить слова на такого пропащего человека, как я, — он снова рассмеялся. — Я не собирался, Ханамия, — мягко ответил Киеши. — Я понимаю, о чем ты говоришь. Мне тоже нравится война. Во время войны сердце бьется быстрее. Во время войны можно позволить себе быть тем, кем бы ты никогда не был в мирное время. Но мне кажется, что это своего рода наркомания. Хочешь еще. Не можешь без этого. — И что ты можешь себе позволить, чего не позволил бы в мирное время? — спросил Ханамия так, словно окончания речи Киеши не услышал. Киеши хмыкнул практически в точности как до этого Ханамия. Ямазаки вдруг обратил внимание, что его рука — огромная широкая ладонь — лежит на подоконнике совсем рядом с бедром Ханамии. Под завороженным взглядом Ямазаки она поднялась, легла Ханамии на колено, медленно поехала по внутренней стороне бедра вниз. Ханамия смотрел на нее, как на отдельное живое существо, не отрываясь, и Ямазаки вдруг понял, что Ханамия, кажется, растерян. — Рассвет, — сказал вдруг Ханамия. — Смотри. Киеши встал с подоконника и развернулся к Ханамии лицом, почти прижавшись к нему, и тоже выглянул в окно. — Красный. Ямазаки не было видно встающего солнца, но он видел его отсветы на лице Киеши. Еще он видел, что Ханамия тоже смотрит не в окно, а на Киеши. Внезапно смутившись неизвестно чего, Ямазаки спасся бегством. Три дня спустя все было готово. В вещмешке Ямазаки ждали своего часа семь бомб — по одной на каждую секцию башни. Пульт управления был у Ханамии. У Хары был ноутбук — ему предостояло подключиться к системе безопасности башни, чтобы взять под контроль камеры, лифты, освещение и электронные двери. А еще у них был Сето, который на СкайТри не собирался, Фурухаши, о котором Ямазаки уже давно ничего не слышал, и Киеши, который шел с ними. — Это самый хуевый план, который у нас был за всю историю нашей совместной работы, — заявил Хара, когда им удалось урвать время, чтобы остаться втроем — вчетвером, считая Сето, но Сето спал. — Какого черта, Ханамия, что происходит? Почему он, — он ткнул в Сето, — с нами не идет? Он у нас главный по фейерверкам! Почему я на электронике? Этим ты всегда занимался! Да мы с Ямазаки идеальная боевая группа… — Хара, — перебил Ханамия, — ты помнишь, на каком условии я взял тебя к себе? Хара, что-то прошипев себе под нос, сделал круг по комнате. — Приказы не обсуждаются, полное послушание. Но это нас угробит! — он понизил голос: — И ты давно не говорил ничего о Фурухаши. Что ему ответили? Согласились на наши условия? — Возможно, — отозвался Ханамия после паузы. — И? — спросил Хара, глядя на него в упор. — И мы идем взрывать СкайТри, и ты не задаешь вопросов, — ответил Ханамия спокойно. — Если, конечно, ты не хочешь остаться здесь. Тогда Киеши и Ямазаки пойдут в башню вдвоем, а я займусь электроникой. Хара одарил его бешеным взглядом, но больше ничего не сказал. *** В глухой ночи небольшой истребитель-невидимка сбросил Ханамию и Ямазаки над Токио, над той его точкой, где располагалась стремящаяся в небо башня СкайТри. Охранников они сняли, еще не приземлившись: Ханамия двух, Ямазаки — третьего; он не был таким метким стрелком, как Ханамия, ему проще было с гранатометами. Пока Ямазаки возился, сворачивая парашюты, Ханамия позвал в рацию: — Хара? Ты на месте? — Мы на месте, — подчеркнув «мы», отозвался Хара лениво. — Ханамия, что мне с ним делать? Отправить, может, к вам? — Кто-то должен тебя прикрывать, — ответил Ханамия. В рации рассыпался мягкий смешок Киеши. — Не волнуйся, Ханамия, все будет в порядке. Будь там осторожнее. По лицу Ханамии прошла судорога, несколько мгновений он выглядел так, как будто собирался сказать что-то нехорошее. Но все же удержался. — Идем, Ямазаки. С крыши они попали на технический этаж, и здесь Ханамия оставил первую бомбу. Ямазаки смотрел, как он закрепляет и активирует ее, и не мог перестать думать о том, что видел той ночью. Ханамия тогда так и не пришел к ним в комнату, они увидели его только утром за завтраком. Что там было? От этих мыслей Ямазаки становилось неловко. Он почему-то всегда считал, что Ханамия по девочкам… да Ханамия и был по девочкам, никогда себе ни в чем не отказывал. А тут… вот так. Странно. — Не спи, — Ханамия легким тычком отправил его впереди себя на следующую лестницу. — Смотри по сторонам. Смотреть по сторонам, впрочем, особенно было незачем. Они спускались к верхней смотровой площадке, и охрана им пока не попалась. — Ханамия, — позвал Ямазаки, — а куда все-таки делся Сето? — У него отдельное задание. — Связанное с Фурухаши? — Ага. После паузы Ямазаки спросил: — То есть ты все еще хочешь переметнуться? Ханамия не ответил — как раз в этот момент техническая лестница, по которой они спускались, закончилась дверью на верхнюю смотровую площадку. Ханамия присел на корточки, осмотрел замок, потом раздраженно дернул плечом. — Давай. Разбегаться особо было негде, поэтому Ямазаки просто со всей дури шарахнул плечом в дверь. К счастью, она оказалась хлипкая — вылетела с первого удара. Развернувшегося к ним охранника Ханамия уложил одним выстрелом, но когда они выскочили на площадку, оказалось, что второй охранник не собирается в них стрелять — он со всех ног мчался к выходу, на ходу крича что-то в рацию. — Хара! — рявкнул Ханамия. — Дверь! — Готово, командир, — лениво отозвался в наушнике Хара. Охранник заметался перед дверью, на которую больше не действовал его магнитный ключ. Ямазаки вскинул пушку. — Только он все равно уже всех поднял на уши. — Плохо, — сказал Ханамия. Ямазаки нажал на спуск и чуть поморщился — отдача оказалась сильной. Охранник с разорванным брюхом влетел в стену и рухнул на пол. — Открывай дверь, Хара. И да начнется рок-н-ролл. — Рок-н-ролл! — завопил Хара. Дверь открылась. Что-то затрещало в наушниках, и Ямазаки догадался — там, за своим пультом управления, Хара включил музыку. — Ну, — сказал Ханамия и вытянул из-за спины автомат, — понеслась, Ямазаки. Они шагнули в дверной проем, и Ханамия открыл пальбу не глядя. Ямазаки успел заметить, как, зацепленные его очередью, свалились на пол несколько солдат, а еще несколько метнулись в укрытия; а потом он шагнул вперед, огибая Ханамию, вскинул свою пушку и выстрелил сам. Один раз, другой, третий. Взрыв, взрыв, взрыв. Вспыхнул огонь, помещение заволокло дымом. — Надо было ручной пулемет взять, — сказал Ямазаки. Ханамия хмыкнул, устанавливая бомбу. Потом выпрямился, отряхнул пыль с колен и позвал в рацию: — Веди нас, Хара. И Хара повел. Через магнитные двери, через темные коридоры и лестницы, через «ой, простите, парни, они как-то внезапно набежали», через «к вам едет лифт, полный веселых ребят, встречайте». Ханамия стрелял, и Ямазаки стрелял, от выстрелов и взрывов вздрагивали стены, пахло паленым, где-то что-то горело, и черный дым стлался по стенам и потолку. — Вот же ни хрена себе тут народу, — проворчал Ямазаки, когда Ханамия устанавливал третью бомбу. В наушнике рации хрипло расхохотался Хара — на фоне Ямазаки слышал музыку, но не мог понять, что это. Хара слушал много разного, в основном запрещенного, конечно. — Многовато для обзорной башни, тебе не кажется? — Хорош эфир засорять, — раздраженно проговорил Ханамия. — Хара, куда дальше? — Ну, в левую дверь к вам через пару минут будет ломиться компания интересных парней, так что можете поразвлечься, если хотите, а если нет… Раздался страшный треск, кто-то вскрикнул. Ямазаки обмер — ему показалось, что на него опрокинули ведро ледяной воды. — Хара! — позвали они одновременно. Треск стоял такой, словно это были очень сильные статические помехи. И Ямазаки упорно слышал крики на фоне. Он вскинул глаза на Ханамию — тот показался ему бледным как смерть. — Левая дверь, — сказал он. Сразу же за этим дверь дрогнула от напора, за ней раздались крики и топот ног. — Ну, Хара нам ее, видимо, не откроет, — Ханамия повернулся к Ямазаки, скривив рот. — Давай ты. Ямазаки без слов уложил пушку на плечо. Что бы там ни случилось с Харой — он не будет думать об этом сейчас. Они оба солдаты и знали, на что шли. Хара выберется, потому что иначе не может быть. Он не будет думать об этом сейчас. Запоздало вспомнилось — там, с Харой, был еще и Киеши. Но об этом Ямазаки тоже решил не думать — сейчас, во всяком случае. Выстрел снес дверь и еще несколько человек за нею. Затрещал в руках Ханамии автомат. Плечо ожгло вдруг резкой болью, и Ямазаки сообразил, что так и стоит, не отстреливаясь, у всех на виду. — Идиот! — рявкнул Ханамия. Он уложил последнего и теперь стоял перед Ямазаки, злой как черт. — Что ты творишь?! Он с силой ткнул Ямазаки в раненое плечо, и тот зашипел, сгибаясь от боли. — Ханамия! — Это чтобы ты хоть что-то соображал! Пошли! Без Хары стало сложнее. Никто больше не говорил, куда идти, никто не открывал двери. Приходилось сносить. Они миновали очередную секцию, где Ханамия оставил четвертую бомбу, расстреляли еще пять человек, вылетевших на них со стороны пожарного хода — похоже, что лифты Хара все же успел отключить, — потом Ямазаки снес еще одну дверь — и они тут же рванули по коридору назад, потому что из проема им навстречу вырвался язык огня. — Хреново! — на бегу проорал Ямазаки. — Хреново будет, если огонь до взрывчатки доберется, — возразил Ханамия. — Никогда не мечтал погибнуть за идею. Они выскочили на лестничную клетку и захлопнули за собой дверь. — А за что мечтал? — спросил Ямазаки. — Моей гибели в моих мечтах вообще не было, — мрачно отозвался Ханамия. — Давай, пошевеливаемся. — Ты же не за идею погибнешь, а за деньги, — сказал Ямазаки, пока они неслись вниз по лестнице. — Еще глупее, зачем мне бабки после смерти? — Ханамия, — Ямазаки замер перед дверью и снова невольно вслушался в молчащее радио. Нет, никаких изменений. — Ты когда-нибудь хотел выиграть войну? — Нет, — помедлив, отозвался Ханамия. Он говорил как человек, не уверенный в своих словах. — Это невозможно, Ямазаки. Войны не выигрывают. Их заканчивают. Ямазаки фыркнул. — Да хватит тебе! Слушай, ну посмотри вокруг, это же пиздец что тут творится, а это наша страна. Мы еще никогда не воевали за свою страну, на своей войне, ты понимаешь? А мы же можем. Выиграть. — Ямазаки, — спросил после паузы Ханамия, — ты когда в школе учился, в каком-нибудь спортивном клубе состоял? — Ну да, — ответил Ямазаки, — в баскетбольном. — Так вот, это, — Ханамия шагнул к нему вплотную, — тебе не баскетбол! Это не матч! Его нельзя выиграть! — он отвернулся. — Открывай уже чертову дверь. Глубоко вздохнув, Ямазаки выстрелил, и дверь слетела с петель. За ней царила огненная тьма. Стлался по полу огонь, едва-едва находя, что сжечь, почти лишенный кислорода. Поднимались к потолку клубы черного жирного дыма. Пахло горелым пластиком. Ханамия и Ямазаки шагнули вперед — и тут по ним открыли пальбу. Они метнулись в разные стороны, уходя с линии огня. Ямазаки увидел, как Ханамия стреляет, а потом раздраженно отбрасывает автомат в сторону. В следующее мгновение кто-то налетел на Ямазаки, попытался вырвать пушку у него из рук — он ударил прикладом. Ханамия палил из двух пистолетов, потом отбросил и их, в руках его сверкнула полоска ножа. По ним стреляли, кажется, со всех сторон. Ямазаки увидел, что Ханамия падает на пол и откатывается к стене, зажимая плечо ладонью, и рванул к нему, двинув еще кого-то, кто попытался на него броситься, но следуюшая автоматная очередь вынудила его нырнуть на пол. Языки пламени облизывали ботинки, добираясь до брючин. Потом что-то изменилось. Откуда-то пахнуло свежим воздухом — огонь радостно взметнулся, приветствуя его. Выстрел снес полголовы кому-то, кто кинулся на Ханамию, а в горло типа, вынырнувшего из клубов дыма и наставившего на Ямазаки пушку, вонзился нож. — Хара! — заорал Ямазаки, едва не расхохотавшись от облегчения. Хара, будто в танце, выхватил свой нож из горла убитого и кинулся к кому-то еще. Киеши методично расстреливал солдат из обреза. Ханамия привалился головой к стене, прикрыв глаза, и Ямазаки быстренько перебрался к нему. — Очень больно? — Невыносимо, — отозвался Ханамия. — Мне спас жизнь идиот. — Потом он повернулся к Ямазаки, и огонь отразился в его зрачках. — Выиграть не обещаю, Ямазаки. Потому что не верю, что это возможно. Но раз ты так хочешь свою войну… тогда мы останемся здесь, — он стиснул кулаки, глядя в спину Киеши. — И повоюем. — Снизу и до сих пор мы зачистили, — сказал Хара, когда они спускались на следующий этаж. — Так что пройдем и просто разложим бомбы. Киеши практически тащил Ханамию — помог ему подняться, а Ханамия в кои-то веки не стал сопротивляться и просто повис на нем. Ранен он был не в плечо, как показалось Ямазаки — пуля пробила бронежилет и вошла в тело, но насквозь не прошла. Ханамия морщился и кусал губы. — Нужно торопиться, — сказал он. — Если огонь доберется до взрывчатки, мы взлетим на воздух вместе с башней. — Откуда огонь вообще взялся? — Это по нам начали палить и зацепили компьютеры, — ответил Хара. — Видимо, загорелась проводка, а от нее — все остальное. Но хреново же у них тут с пожарной безопасностью. Из чего стены сделаны, из бумаги? Запылало все на ура. Киеши, тащивший Ханамию, ощутимо прихрамывал. — Задело? — спросил Ямазаки, заметив это. — Нет, старая рана, — ответил Киеши. — Перенапряг. Но ничего, идти могу. — Один инвалид тащит другого, — проворчал Ханамия. Киеши улыбнулся. — Гармония! На последние бомбы времени ушло значительно меньше, но все равно много. Больше никто не говорил об огне — они и так все знали. Никто не говорил даже о том, что устанавливать бомбы может только кто-то один, и Ямазаки знал, о чем думает Ханамия — слишком много времени уйдет на выяснение, кто же из них должен уйти, а кто остаться. Ханамии не были свойственны благородные порывы, но он слишком дорожил теми людьми, к которым привязался — и Хара был такой же. А Ямазаки просто любил их обоих, как свою семью, потому что другой у него не было. Предпоследнюю бомбу они оставили в холле на первом этаже. К тому моменту лицо Ханамии было белым, как бумага, и Киеши сказал: — Может, я тебя просто на руки возьму? Ханамия наградил его мрачным и скептическим взглядом. Им предстояло еще спуститься в подвал — оставить последнюю бомбу и уйти подземным ходом в тоннель метро. Оттуда Ханамия должен был нажать на кнопку. На этом этапе разработки плана Хара сокрушался, что взрыва они не увидят. — Представляю, как ты там будешь ковылять… И в этот момент где-то наверху грохнуло. Башня застонала и затряслась. — Бегом, — рявкнул Ханамия, и они рванули к двери, что вела на лестницу в подвал. Грохнул второй взрыв. Земля норовила уйти из-под ног, как во время землетрясения. Они влетели в подвал, и Ханамия трясущимися руками достал последнюю бомбу. — Вот поэтому, — услышал Ямазаки голос Хары, — и нужен на такие дела Сето. У него хоть руки не дрожат. Ханамия что-то ему ответил, но Ямазаки не разобрал, что именно. Они с Киеши вдвоем вскрывали дверь, ведущую в подземный ход — тяжеленную и толстую. Взрывать ее не хотелось — Ямазаки не был уверен, что тоннель это выдержит. Дверь поддалась через три минуты возни, хотя Ямазаки и казалось, что прошли все полчаса. Пот лил с него градом. — Готово? — Хара налетел на него сзади, облапил, выдохнул в ухо. Взгляд у него был тревожный и одновременно какой-то дикий, счастливый. — Готово, — ответил за Ямазаки Киеши. Ханамия подошел с пустой сумкой — оружия при нем больше не было, только старенький телефон в руках, служащий детонатором. — Уходим, — сказал он и шагнул в проем первым. За ним последовал Ямазаки, потом Хара. Киеши, вышедший последним, прикрыл за собой дверь. Когда они отошли метров на пятьсот, Ханамия активировал бомбы. От гула, докатившегося до них, на мгновение заложило уши. — Вот и все, — сказал Ханамия — вид у него был неожиданно донельзя довольный. — Нету больше башенки. Ни Ямазаки, ни Хара не успели ничего на это сказать — Киеши вдруг притянул Ханамию к себе и поцеловал его взасос. *** Когда они выбрались из заброшенного туннеля в районе недостроенных высоток, небо уже серело. Ханамия, успевший обшипеть Киеши, теперь спокойно позволял ему себя тащить, и хотя Ямазаки не видел лица Ханамии — они с Харой держались сзади, — ему казалось, что вид у того сейчас должен быть умиротворенный. В лагере повстанцев оказалось, что отсутствуют Сето, Айда и Хьюга, и никто не знает, где они. В ответ на вопросительный взгляд Киеши Ханамия безмятежно пожал плечами и тут же поморщился. Перевязку ему сделали хорошую, обезболивающее он принял, но неприятные ощущения никуда не делись. Ямазаки это вполне понимал — ему-то всего лишь зацепили выстрелом плечо, пуля даже броник не пробила, и все равно ушибленное место ныло. — Мне кажется, — говорил тем временем Ханамия, — нам нужно подняться на крышу. — На крышу? — переспросил Киеши. — Зачем? — Поднимешься, — насмешливо отозвался Ханамия, — и узнаешь. Оказалось, что у дома есть собственный энергогенератор — из экономии его запускали редко. Тем не менее, чтобы включить лифт и поднять их на последний этаж, его раскочегарили. Ханамия и его команда были сегодня героями — Ямазаки знал, что это скоро пройдет, но чего бы не попользоваться, раз предлагают, а Ханамии так приспичило лезть на крышу? Вид отсюда открывался отменный, но холодно было так, что Ямазаки немедленно застучал зубами и прижался потеснее к Харе. Ханамия встал на парапет. СкайТри полыхала, как и несколько кварталов вокруг нее, но Ханамия смотрел не туда — его взгляд был прикован к оранжевому силуэту Токийской телебашни. Вдруг он вытянул руку и широко, криво улыбнулся. И щелкнул пальцами. И словно повинуясь этому сигналу, Токийская башня вдруг будто осела под собственным весом. Отдаленно докатился до них грохот. А башня начала медленно, неспешно складываться сама в себя. Расцвел алый цветок взрыва — один, второй, третий. И снова с запозданием раздались их раскаты. — Ты хотел увидеть взрыв, Хара, — сказал Ханамия. — Вот, смотри. — Зачем? — изумленно спросил Киеши, не сводя с Ханамии взгляда. — Ханамия, это-то зачем? Ханамия коротко рассмеялся и повернулся к нему. — Затем, идиот, что это, — он ткнул в СкайТри, — была болванка для отвода глаз. Ну, и телебашня, разумеется. А все, что связано с чипами, на самом деле происходило там, — он указал на Токийскую. Ветер развевал его волосы, трепал одежду, и Ханамия выглядел в этот момент всесильным и всезнающим — пока не рассмеялся, откинув голову. — Или нет. Кто их знает, что они задумали, верно, Киеши? Я взорвал обе — для верности. Каждая вторая башня — бесплатно. Киеши открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут до них долетел рокот вертолетных лопастей. Небольшая черная машина летела в их сторону, и когда она оказалась совсем близко и развернулась к ним боком, зависнув над крышей, Ямазаки увидел в открытом люке невозмутимого Фурухаши. Полы его черного плаща бились на ветру, как крылья. Вертолет опустился на крышу, и Фурухаши выпрыгнул первым, а следом за ним Сето, Айда и Хьюга. Пока последние двое спешно объясняли Киеши, что сами были не в курсе, просто увидели, что Сето куда-то пытается по-тихому смыться, и последовали за ним, опасаясь предательства, Ханамия переговаривался с пилотом вертолета, улыбчивым очкариком. Ямазаки с некоторым изумлением наблюдал, как тот в конце концов встрепал Ханамии волосы, что-то сказал со смешком и вернулся в вертолет. Завертелись лопасти, машина поднялась в воздух. После паузы Айда проговорила: — Я думала, вы улетите с ним. — А мы нет, — сказал Ханамия. Вид у него был невозмутимый и ехидный. — Почему? — Айда сверлила его взглядом. — Таков наш замысел, — ответил Ханамия. Хара резко рассмеялся. — В кои-то веки командира интересует что-то, кроме денег. Ямазаки промолчал. Айда окинула их еще одним подозрительным взглядом, потом махнула Хьюге и Киеши и пошла к лестнице. Но Киеши медлил — он смотрел на Ханамию. — Ты хочешь помочь нам, Ханамия? Ханамия фыркнул, потом вдруг резко мотнул головой в сторону Ямазаки. — Ямазаки просил у меня свою войну, вот пусть получит. Им всем, — он рукой очертил свою команду, — есть что здесь отвоевывать или за что мстить. Мы еще не воевали за что-то… личное. Почему бы и нет, для разнообразия. — А тебе? — спросил Киеши. — Есть за что? — Я просто хочу развлечься, — Ханамия вскочил на парапет и протянул к нему руку. — Лифт ведь выключили, да? — Да. Он требует слишком много энергии, — Киеши принял руку Ханамии и шагнул на парапет рядом с ним. — Твоя нога не одобрит спуска по лестнице, — Ханамия широко ухмылялся, глядя на него. — Нет, — согласился Киеши, не сводя с него взгляда. — Да и твоя рана тоже. Ханамия прижался к нему вплотную, обнял за талию — и Киеши сделал то же самое. — Тогда полетели, — тихо сказал Ханамия. И качнулся вбок. Громко ахнула Рико. Хьюга просто открыл рот. — Парашют, — сказал Ямазаки после паузы, когда понял, что сами они в себя не придут. — У Ханамии есть парашют. — Он псих, что ли? — без голоса произнес Хьюга. Хара передернул плечами. — Ну разумеется. А мы все кто, по-вашему? — Давайте спускаться, — неожиданно подал голос Фурухаши. — А то Сето уже опять спит. Сето они подняли, впрочем, довольно быстро, и скоро четверо: Хьюга, Айда, Сето и Фурухаши — уже покидали крышу, чтобы по лестнице спуститься на первый этаж. Ямазаки подошел к Харе — тот стоял на парапете, глядя вниз. Там почти у самого асфальта виднелся купол парашюта. — Надо же, — сказал Хара, — чего только не сделаешь, когда влюбишься. — Например? — спросил Ямазаки. — Например, — ответил Хара, — решишь выиграть войну. Он поднял на Ямазаки взгляд — челку снова встрепал ветер — и ухмыльнулся. — Выиграешь для меня войну, Ямазаки? — А ты для меня? Хара рассмеялся так, словно говорил — зачем ты спрашиваешь? И снова посмотрел вниз. — Лестница, — сказал Ямазаки, заметив его взгляд. — Сегодня это будет лестница. — И то! — ухмыльнулся Хара. — Будет еще случай полетать, верно, Ямазаки? Ямазаки фыркнул. Уж в чем он был точно уверен, так это в том, что случай полетать им представится еще не один раз. Во всяком случае, пока они не выиграют войну.