Горький шоколад

Twenty One Pilots – Cancer

      Сэхун стоит на балконе, опёршись о перила. Чуть сгорбившийся и дрожащий из-за лёгкого городского ветра, что скользит прохладными языками по обнаженным плечам, шее, груди..., он размеренно вдыхает еле уловимый уже запах сигарет. Пак снова курил здесь. И кажется, что О ощущает вкус на своём языке. Горький и терпкий - совсем не как Пак Чанёль, который десять минут назад целовал сэхуновскую шею так осторожно, будто его губы припадали не к человеческой коже, а хрустальному фужеру, рискующему украсить свою поверхность узором из трещин от любого неаккуратного касания. И это было очень глупо, на самом деле, - Сэхун разбит уже давно и Чанёлем.       Кто мог подумать, что подошедший к Сэхуну — убитому учёбой и работой, только что вышедшему из метро — парень, несуразного вида, улыбающийся, как маньяк, и сыплющий извинениями между просьбами о "нет ли сигареты", будет каждый вечер дымить на балконе сэхуновской квартиры и прятать окурки под вазон с фиалками, чтобы младший не заметил.       Сэхун усмехается, вспоминая, как Ёль месяц назад воскликнул, что теперь точно бросит, что он ни какой-нибудь слабак, и что О будет им гордиться. "Как же" - думал и думает Сэ, потому что Чанёль ровно месяц даже и не подозревает, вроде, что запах дыма за несколько минут не выветривается, ментоловая жвачка говорит только о "я не хотел быть застуканным", а окурки имеют свойство накапливаться.       Шесть месяцев назад возле метро он отдал странноватому парню последнюю пачку сигарет. Пять месяцев и три недели назад этот же парень (не узнать громилу с длиннющими ногами-колесом, ушами, как у Дамбо, и маньячной улыбкой было бы правда сложно), увязался за ним возле того же выхода из метро с попыткой впихнуть в руки потрёпанную пачку, однако был отшит, потому что "я больше не курю". А ещё через неделю поймал О за руку и протянул шоколадку, улыбаясь так довольно, будто он ребёнок, ждущий похвалы от своих родителей. Убитый учёбой и работой, О покрылся трещинами тогда.       Громила встретил через неделю, ещё через одну, и ещё, каждый раз передавая плитки шоколада, улыбаясь и молча уходя в закат, с запрятаными в рукавах объёмных баек широкими ладонями. И тогда желание напиться, убивать и вскрыться отсрочивалось до следующей недели. Из-за неловко протягиваемой в каждый пятничный вечер шоколадки.       В четвёртый раз громила не появился. И Сэхуну показалось, что в метро больше нет смысла. А ещё, что главной была не шоколадка, а тот, кто её протягивал.       Сэхун думает, что единственное правильное решение, которое он принял в этой жизни произошло именно в следующую пятницу (а потом поправляет себя, потому что «второе: после того, как бросил курить»). Когда он с щемящей надеждой снова спустился в подземный переход. А проехав несколько станций (всё это время судорожно сжимая лямки рюкзака, но О этого не замечал) и поднявшись на нужной улице, наткнулся на замявшегося громилу, с загипсованной рукой и плиткой шоколада в подрагивающих пальцах. Тогда-то всё для Сэхуна стало правильно, и он почувствовал, как земля больше не дрожит под ногами, а внутри восстанавливается прежнее равновесие и спокойствие.       В этот раз О представился. Парень сначала и не понял даже, что Сэхун говорит именно с ним: встрепенулся, вылупил свои раскосые, огромные глаза и только через пару секунд, прокашлявшись, ответил басовито и хрипло, что "Пак Чанёль, мне приятно". Сэхун подумал, что ещё раз Чанёлю пропасть не позволит.       О приподнимает вазон с цветком, наблюдая на поддоне истлевшие бычки. — Это... я просто… они там вообще давно лежат уже.       Голос Чанёля, как и пять месяцев назад, хриплый, глубокий и такой же неожиданно низкий, особенно сейчас — вечером, когда кроме городского шума, что всё равно скоро сливается в монотонный гул, ничего не слышно. Сэхун накрывает окурки вазоном и отодвигает цветок на отведённое ему место. — Чанёля~, хватит с тебя, - О лениво тянет гласные, подпирая щеку кулаком и наклоняясь ещё ниже к перилам. — Можешь переставать прятаться, я всё давно знаю.       Старший тяжело выдыхает. Сэхун буквально может представить, как Пак, виновато опустив голову вместе с плечами, плетётся к нему, еле переставляя ноги. А через секунду он наваливается на спину младшего. Укладывает голову на сэхуновское плечо и смело обхватывает чужую талию; притягивает к себе, заставляя О с трудом, но всё же выпрямиться под весом чанёлевской тушки.       И Сэхун чувствует, как внутри моментально разливается сладкая нега - тепло тела старшего так приятно согревает после холодного воздуха, который обласкал каждый сантиметр обнажённой кожи. Он улыбается совсем по-дурацки, опуская глаза и розовея даже не из-за смущения, а потому что понимает насколько Чанёль ему предан и, это совсем немного самодовольно, но насколько же он, Пак, влюблён. Чанёль любит его, и из-за этого под кожей греется приятнейшее, полное трепета и запредельной нежности упоение. Такое, которое в одиночку О, убитый учёбой и работой, никогда бы не ощутил. — Хуна~а, прости. — Молчи, громила.       Пальцы заплетаются в мягких и податливых, совсем как сам Пак, тёмных волосах. Сэхун утыкается носом в чужую макушку, вдыхает и вдыхает - от Чанёля пахнет так же, как и от каждой подаренной им плитки шоколада. Шелковистые пряди выскользают из лёгкого захвата перебирающих их тонких пальцев - Пак поднимает голову, смотря все теми же большими глазами на Сэхуна. Его грудь скользит по спине младшего вверх, вжимается в лопатки, согревая своим жаром; руки на сэхуновской талии расслабляются, а следом О чувствует, как его подбородок захватывают пальцы и мягко тянут вперёд.       Лёгкую сигаретную горечь перебивает сладкий вкус шоколада.