Маленькая месть

Легкий поворот. Прыжок. Изящное приземление. Мелодичная музыка выливается в хрупкие движения. Тонкие ноги, светлая челка, падающая на глаза. Нежность в каждом вздохе, в каждом взгляде. Аккорды становятся громче, быстрее. Сердце бешено колотится. Внутренний голос гремит и колышется под огненную симфонию, разрываясь на части, заставляя с бешеной скоростью обращаться вокруг себя, взлетать, приземляться и вновь взлетать. Дикое катание. Дикое лишь потому, что оно неистовее всех, виденных им ранее. Когда Юрий остановился и задрожал, всё ещё не в силах сдержать льющуюся из него энергию, у Юри перехватило дыхание. Неподвижная, лишь слегка подрагивающая фигура застыла посреди ледяного поля. Кацуки стремительно плюхнулся на колени, прячась за бортиком в надежде на то, что русский его не заметил. Вдалеке послышался шорох. Юрий успел бесшумно достигнуть скамеечки и, похоже, снимал коньки. Удивительно. Кацуки не мог сказать, что катание этого противного парня, отчего-то так его возненавидевшего, было столь же мастерским, что и неординарное, всегда удивляющее искусство Виктора. Да и внешне Никифоров был куда приятнее, мужественнее: не зря же тысячи женщин со всего мира сходят с ума при мысли о нём. Утонченный и одновременно сильный, опасный и притягательный — таким же хотелось стать Юри. И теперь у его мечты появился шанс стать реальностью… — Какого…?! — услышав мерзкий голос своего противника, Кацуки вздрогнул, решив было, что его разоблачили, но вовремя понял, что крайне лестное ругательство относилось к телефону. Да, этот мальчишка, имеющий привычку издеваться над всем миром и над Юри в частности, видимо, готов был пойти на всё ради своей славы. До чего крепко он цеплялся за любую возможность выиграть, попасть на вершину ледяной лестницы. Ему не хватало ни взрослой, одурманивающей красоты Виктора, ни нежного духа самого Кацуки — так, по крайней мере, думал японец. Слишком уж грубым, нескладным и невоспитанным казался ему Плисецкий. И всё же… Стоило Юри увидеть, как тот катается: сальто, тройной тулуп, четверной сальхов — всё это пролетало мимо, и лишь голая душа, словно электрический провод, мерцала, излучая Юрия таким, какой он есть: вспыльчивым, эмоциональным, стремительным и хрупким. — Что за…?! — «И чем он так недоволен?» — Юри вздохнул и закусил губу. Чем же всё-таки его русскому тёзке удаётся цеплять его? Грохот. Вскрик. Очередные ругательства. Кацуки среагировал мгновенно. Секунда, и он уже у злополучного места событий. Тренировки дали свои плоды. Развалившись на полу, словно бездыханная барышня, правда, вполне в сознании, Плисецкий упорно матерился и пытался шевельнуться. Сверху его придавила невесть как упавшая деревянная стойка. Бумаги и коньки высыпались рядом. Увидев Кацуки, Юрий замолчал, стремительно краснея. Бледные щеки залила алая краска, светлые волосы липли ко лбу. — Вытащи меня, идиот, — молчание длилось недолго. — А? Д-да, конечно, — Юри поправил очки. Похоже, ему понравилось наблюдать беззащитного врага — во всяком случае, он пялился на русского добрых минуты три, прежде чем сделать что-либо полезное. И наслаждался его безвольным видом. Аккуратно подняв стойку и установив её на место, японец удивлённо присвистнул. — Она же совсем лёгкая, — лучше бы он молчал. — Заткнись! Хочешь ей по голове получить? Так я с удовольствием исполню… Твое желаниеее, — последние слова Юрий скорее простонал, прижимая к груди ногу, на которую имел неосторожность свалиться деревянный предмет. — Ты в порядке? Может, помочь? — нужно подавлять в себе злые эмоции. Вдох-выдох. Плисецкому просто очень больно. Да… Больно… Именно поэтому наглый мальчишка накидывается на своего спасителя, как на врага народа. — В полнейшем. А вот ты скоро в нём не будешь, — Кацуки вопросительно приподнял бровь, скептически наблюдая, как русский поднимается, становясь на одну ногу и присаживается на ближайшую скамейку, потирая другую и морщась от боли. «Юрий в полном порядке. Ещё бы». — Когда придёт время Виктору выбирать ученика, ты завалишь испытание. Потому что ты ноль без палочки. В туалете разрыдался. Сла-бак. Силы нет, жира полно-о… — завёл Плисецкий свою обычную пластинку, а Юри привычно отключился, концентрируя внимание на том, как движутся губы русского, тонкие, розовые. Зелёные глаза блестят от вдохновения. Кацуки отвернулся. Что-то странное с ним творится в последнее время. Вдруг он заметил нечто поблескивающее на полу. Да ведь это же телефон. — О, Плисецкий, ты телефон обронил… — Кацуки метнулся к устройству. Произошедшее в последующие секунды явно выходило за все возможные границы корректного сопернического поведения. Юрий, вместо того, чтобы восхититься отзывчивостью и добротой коллеги, сделал резкий рывок и, схватив Кацуки, повалил его за собой на пол. Каким-то образом Юри оказался сверху, а светловолосый неистово плевался под ним. — Ты что делаешь, урод?! — «Почему так неуклюже? А ведь он и вправду мог повредить ногу…» — Юри медленно сполз вниз и добрался до лодыжки фигуриста. Схватив русского за ногу, он задрал штанину и уставился на покрасневшую кожу. «Будет синяк… Огромный. Даже хуже. И отчего она так поворачивается странно?». — А-а-а-а! Отпусти мою ногу, дурень поехавший, — оклик Юрия заставил японца выпустить лодыжку из рук и мгновенно отползти на приличное расстояние. — Я так и не понял, чего ты вскочил, — Кацуки растерянно потёр переносицу и почувствовал некий продолговатый предмет под боком. — О, а вот и твой телефон… — Нет! Юри собрался было передать его хозяину, но краснеющий русский в совокупности со слабыми, преисполненными отчаяния, попытками его остановить, заставил от такой мысли отказаться. Почему бы не взглянуть, что настолько взбесило иностранца, что тот опрокинул на себя чертову стойку? Проведя пальцем по сенсорному экрану, Кацуки победно ухмыльнулся и… замер на месте, в ужасе округлив глаза. С экрана на него смотрели… Он и Юрий. Два Юрия. Слившихся в страстном поцелуе. Поглощающих друг друга. Голых. Голых. Го-лых. — Я тебя ненавижу, придурок. Кто просил снимать с него блокировку?! — Плисецкий раздраженно зашипел. Юри, всё ещё не в силах осознать увиденное, подполз обратно. — К-как это… Понимать? — Раз. Два. Три. Затрещина! Юрий поднялся и уселся на полу. — Телефон отдал. Мне это прислали на электронную почту, — японец закусил губу, возвращая вещь. Сколько уже можно бить его, издеваться? — Ну, наконец-то! Любитель порыться в чужих телефонах. И, кстати говоря, ты стрёмно смотришься голым, а целовался наверняка только со своей умершей собачкой, — русский победно улыбнулся, ощущая своё первенство. Юри ответил, не успев подумать, направляемый грустным воспоминанием о Вит-чане. — Хочешь проверить? — Плисецкий опешил. Раньше подобного этот тихий и мерзкий Юра (непонятно, что Виктор в нем нашел) не высказывал. — П-проверить? — светловолосый в ужасе осознал, что просто повторил последнее слово оппонента, даже не украсив его парочкой хорошеньких матов. — Эмпирическим путём, — в сердце Кацуки поселилась идея. Бредовая, шутливая, возможно, даже ненормальная. Но почему бы и не отплатить вечно издевающемуся над ним Плисецкому той же монетой? — Испугался? — Юри ухмыльнулся. — Ты сумасшедший? — Вовсе нет, — японец приблизился к Плисецкому и, пользуясь его слабостью, откинул чёлку с лица подростка. Юрий впал в полное забвение. Он просто не понимал, что творится. Задрожав, парень устремил на Кацуки взгляд, полный ненависти, боли и отвращения. — Приступим? — К чему?! Не пойти бы тебе!.. — Ох, с удовольствием, но только с тобой, тёзка-трусишка. — Это я здесь трусишка?! — Плисецкий раскраснелся и принялся отпихивать от себя Кацуки, попутно пытаясь заехать ему в нос. — Ой. Чёрт! Да ты спокойно посидеть можешь? — Юри еле сдерживался от смеха. Да уж. После такого розыгрыша этот мелкий мальчишка, строящий из себя великого фигуриста, точно отстанет от него. Кацуки не выдержал и все же зловеще захихикал. Где-то тут были шнурки от коньков. Прелестно. Кое-как связав руки Плисецкого, получив при этом пару ссадин, и, возможно, синяк под скулой, японец связал уже не на шутку испуганного и изрыгающего проклятия парня. Юри улыбнулся, наблюдая свой триумф. Хотя, он был очевиден: несмотря на всю свою злобность, Юрий остается лишь пацаном, тогда как Кацуки — уже сформировавшийся и сильный мужчина. Японец размечтался о том, как после этого розыгрыша русский перестанет доставать его, и можно будет пожить спокойной жизнью. То, что сам он тайно следил за тренировками парня, Юри решил не вспоминать. Это лишь великое тактическое искусство: знать своего врага. — Ну, что? Каково это — быть жертвой в руках соперника? — Юри прижал пальцы ко рту Плисецкого, заставляя его замолчать. — Тц. Не отвечай. Теперь этот подлый русский на своей шкуре ощутит всё то унижение, что испытывал Кацуки, когда тот унижал его. Японец медленно наклонился к подростку. Рука Юри запуталась в светлых и мягких прядях. Плисецкий молчал и даже, кажется, перестал ёрзать. В зале повисла странная, тяжёлая тишина. Волосы застилали лицо, худые юношеские руки были связаны крепкими шнурками, ресницы подрагивали, являя испуг и удивление. Ещё бы, русский никогда не бывал в подобных ситуациях. Весь красный, Плисецкий отважился взглянуть на Юри. Зелёные, печальные, полные ненависти, глаза мальчишки встретились с мерцающими угольками Кацуки-куна. Прижавшись к подростку, тот ощутил под собой его жаркое, подрагивающее тело. Дотронувшись пальцем до белоснежной шеи, японец опустил голову и насладился учащенным пульсом и прерывистыми вздохами Юрия. — Знаю. Тебе страшно. Тебе непонятно, что происходит… — Кацуки ухмыльнулся. — Мы… Поменялись местами? И именно в этот момент пятнадцатилетний юнец решил облизать сухие, чуть потрескавшиеся губы. Завороженный Юри с нежностью наклонился к русскому и прильнул к его шершавым губам, засасывая возмущенно мычащего мальчика в водоворот новых эмоций и ощущений. Будто летишь на американских горках — в душе всё парит, переливается, взрывается яркими красками. Поцелуй длился недолго: Плисецкий просто не мог вытерпеть подобных издевательств, переходящих все границы дозволенного. Он с силой прикусил губу Кацуки, и соленая кровь оросила их языки. Японец отпрянул, шокированный тем, что только что сделал. Юрий весь покрылся мурашками, но тело всё равно было горячим, бледная кожа поблескивала, а светлые волосы липли ко лбу. Страдание отражалось на лице, а в уголках зеленых глаз искрились слёзы. «Боже, какой стыд». — Прости, Юрий… — юноша молчал. Японец разглядывал его юное тело, пытаясь подавить в себе бушующие эмоции. Розыгрыш, похоже, зашел слишком далеко… Зато Юрий теперь точно к нему не приблизится. Рад ли Кацуки? Он и сам не знал. Пока что единственное, о чем он мог думать — это раздражённое, смущенное и пристыженное лицо русского. — Руки мне развяжи, придурок, — наконец подал голос мальчишка, борясь с собственными чувствами. Привычные грубые, хрипловатые интонации совсем юного голоса отрезвили Юри. — Д-да, конечно. Я, правда, не хотел, просто… — слова и мысли путались. Стоило ему прикоснуться к горячим рукам парня, как дыхание вновь перехватило, а отпускать их расхотелось. Но японец пересилил себя. Это и впрямь зашло слишком далеко. Как такая жестокая идея вообще могла прийти ему в голову? Как только Юри дрожащими руками развязал последний узелок, светловолосый вскочил и, покачнувшись, оперся о бортик катка. Японец поднялся следом. — Ну ты и тварь, дебил… — дальше последовал длинный список, который Кацуки понять не смог: русского он, к своему счастью, не знал. Слизав с губ капельку крови, японец спросил, прерывая нескончаемый поток ругательств: — А ты идти-то сможешь? — Не твоё дело. Вали уже, ненормальный! Мало того, что вся лента этими идиотскими рисуночками засрана, так ты ещё и в жизнь претворить решил. Совсем крыша поехала! — «С ним нужно всегда иметь под рукой наушники», — раздражённо подумал Юри и приблизился к парню. — Дёрнешься — полетишь на пол и точно не сможешь кататься, — прошептал японец ему прямо в ухо, слегка касаясь его губами. Плисецкий замолчал, стремительно краснея и покрываясь мурашками. «Вот как его затыкать-то надо», — довольно подумал Кацуки и подхватил парня под колени. Удивительно, весил Юрий куда меньше, чем ожидал его тёзка. Хотя для столь угловатого парня это не так уж и странно. Японец двинулся к выходу. Плисецкий вёл себя подозрительно тихо, опустив голову вниз. — А если нас увидят? — наконец, спросил он. — А что такого? У тебя же и так вся лента… — Захлопнись, тварь! — закричал подросток и резко дёрнулся. Юри ухмыльнулся и перевернул соперника, закидывая его на плечо. — Да что ты себе позволяешь?! Кацуки не отвечал. Он улыбался. Весна. Воздух тёплый. Раннее утро. Вокруг никого… Деревья цветут. Парень шёл по улице, не обращая внимания на нервный бубнёж похищенной принцессы. Он наслаждался природой и хорошим деньком. Солнышко было ласковым и тёплым. Японец улыбался до ушей, сам не зная, чему. — О, привет, Юри! А что это у тебя с губой? Ах, Юрий, и ты здесь? — вполне ожидаемо по пути им встретился Никифоров в прекрасном расположении духа. Плисецкий покраснел и заколотил руками по спине Кацуки. — Поставь меня, идиот! — Всё нормально, Виктор. Юра упал, и теперь я помогаю ему добраться домой, — японец лучезарно улыбнулся наставнику, не обращая внимания на метания своей ноши. — Ох. А он сможет кататься? — забеспокоился Виктор. — Думаю, да. Жди меня на катке, я сейчас приду — донесу только его до дома, — Виктор подмигнул Кацуки и потрепал разозленного Юрия по волосам. — Прекрасненько, — промурлыкал он себе под нос, стоило им удалиться. — Пришла пора нарисовать ещё один артик… БакаЮра — ОТП на века! — и, захихикав, Витя направился дальше, в подробностях продумывая очередную пошлую картиночку, от которой у Юрия волосы встанут дыбом.