И ничто не разлучит нас

- А всё-таки неплохое было воплощение. Изрядно мы тогда повеселились. - Да, хорошо ты мне послужил, - ухмыльнулся Яма. - Скольких ты тогда забрал? - Несколько тысяч… - Выходит, за тобой – должок? - Я тебя только что воскресил, экономист хренов! - А я тебя не просил. - Я тебя тоже люблю… Мелкий дождь насыщал землю, россыпью капель покрывал листья, сбегал ручьями вдоль каменных дорожек. Камни стали скользкими, и Сэм поскользнулся, так что ему пришлось вцепиться в плечо Ямы, чтобы не упасть. Выпрямившись, он встретился взглядом с поддержавшим его от падения Ямой. Тот смотрел, не отводя взгляда, от которого не только люди – многие боги предпочитали упасть в обморок, а то и развоплотиться на время, как говорится, от греха подальше. Сэму же только необычно тепло стало в сырой октябрьский день под мелкой дождевой моросью. За это Яма его и любил – что он умел выдерживать этот взгляд, не сгибаясь и не теряя форму. Сэм поднял руку и провёл тыльной стороной ладони по щеке Ямы, стирая упавшие капли. - Жизнь и Смерть… - вполголоса сказал Яма. – Жизнь и Смерть… - И ничто не разлучит нас, - усмехнулся Сэм. Они дошли до небольшой беседки, сложенной из плоских камней на самом краю обрыва. Внизу бежала полноводная от прошедших дождей горная речка. Потоки воды неслись по узкому руслу, проточенному за столетия в гранитных скалах, брызгами разлетаясь на многочисленных порогах. «Так же и мы, - подумал Сэм, - оба несёмся, стремимся куда-то, а как встретимся – остаются лишь брызги…» - Иди сюда, - позвал его Яма, и Сэм неожиданно послушно придвинулся ближе на каменной скамье. - Завесу, - напомнил он, и Яма откликнулся: - Уже. – Это значило, что стороннему наблюдателю достанутся лишь неясные сполохи огня и тумана, и когда они оба выйдут из беседки, то остальным покажется, что возникли словно бы из ниоткуда. А что, боги есть боги, приходится держать марку. Где и когда, а главное – у кого, Яма научился этому фокусу, Сэм не знал. Сам-то он предпочитал более человеческую природу и образ действий, но Смерть есть Смерть, у неё должны быть свои ритуалы. Сэм усмехнулся: и почему Смерть в языке людей – женского рода? Ведь уже сколько времени за умирающими приходит мужчина, чтобы оборвать ход их земной жизни. Или?.. - Слушай, Яма, а в каком образе ты являешься умирающим? - Ты чего это вдруг, посмотреть захотел? - Нет, просто стало любопытно, почему они считают Смерть существом женского пола. Яма неожиданно вспыхнул, румянец было заметно даже на смуглой коже его нынешнего тела, и буркнул: - Не твоё дело… - Ах, не моё… - глумливо захихикал Сэм. – Чем ты занимаешься с умершими? От Ямы прилетела звонкая пощёчина. «Вот так всегда: бьёт – значит, любит», - подумал Сэм, потирая ушибленную щёку, но подставлять другую не стал – дураков нет, они сейчас не на публике. Однако желание раззадорить давнего любовника оказалось сильнее здравого смысла, и он продолжил расспросы: - Ну, так чем же? Яма обернулся к Сэму, глаза его пылали. - Ты что, дурак? Или нарываешься? - Ты превращаешься в женщину? С косой и черепом вместо головы? Или в твою подругу Дургу с отрубленными головами в руках? В следующее мгновение Сэм оказался лежащим на мокрой каменной скамье. Руки его были заведены за голову, а Яма с пламенным взором нависал над ним. - Ты заткнёшься или нет?! - А с ними ты снизу или сверху? Предпочитаешь позу наездницы? Всё-таки, каменная скамья под спиной – не самое удобное ложе, когда колени твои оказываются прижаты к ушам, а твой старый друг долбит тебя так, что аж искры из глаз летят и небо в алмазах, хоть и было только что затянуто тучами. *** - Ну, хорошо, - отдышавшись после оглушительно оргазма, говорит Сэм, - но почему они всё же так думают? Яма ещё не успел выровнять дыхание, хватает воздух тяжёлыми, рваными вдохами, на лбу блестят капельки пота. - А тебе-то что? - Ну мы же с тобой как бы антагонисты. Ты хочешь, чтобы тебя боялись, а я – чтобы нет. Нечего, говорю, там бояться. Бойся – не бойся, а конец один… - И ты его только что на себе испытал. Точнее, в себе, - ржёт Яма. - Ты со всеми так, что ли? – удивляется Сэм. - Вот ещё! – презрительно скалится Яма. – Много чести! - Но тогда почему? - Обычно первой приходит Кали, - после секундной паузы объясняет Яма. – Я прихожу к тем, с кем она не может справиться, точнее, к тем, кто пытается заломить её саму. - Ревность, значит… - язвит Сэм. - Дурак ты, - беззловно отзывается Яма. – Вот как есть дурак. Вечно ты против всех идти пытаешься. Зачем тебе это? - Я не против, - подумав, отвечает Сэм. – Я разобраться хочу, почему всё устроено так, а не иначе. - Разобраться… - эхом откликается Яма. – Разобраться! В богов верить надо, а не разбираться с ними. - Так я сам, как бы, тоже… По крайней мере, некоторые так считают. И потом, не в вас же мне верить, - гримасничает Сэм. Задница его саднит от не в меру пылкого вторжения Ямы, и хочется отомстить ему хоть чем-то, не дожидаясь следующего воплощения. - Ты – свой, - неожиданно мечтательно говорит Яма, взгляд его при этом устремлён куда-то в пространство. – Без тебя тут скучно. Он знает, он проверял… Выть хотелось, пока был один, пока не придумал, как вытащить друга из выдуманной для него темницы, как обмануть саму Вселенную, перехитрить саму ткань бытия и заставить плясать под свою дудку. Но дудка у него была что надо – насадил Вселенную, как рыбу на крючок, и вертел на хую, пока не выдала ему всё, что надо, в лучшем виде, так что он знал, за что боролся. *** Сэм встряхнулся, сбрасывая с волос капли дождя, поёжился от промозглого водуха и пихнул плечом задумавшегося собрата: - Пошли, простудишься! Тот хмыкнул в ответ, но всё же, не сопротивляясь, накинул на плечи чёрный плащ с алым подбоем – пижонство всегда было его сильной стороной, выгодно, как он считал, отличавшей его от скромного в быту Сэма, хотя шафрановые рясы его монахов, надо признать, тоже выглядели вполне стильно, особенно, будучи надеты на крепкие молодые тела, - мотнул головой, отгоняя непрошенные фантазии, и шагнул вслед за Сэмом в мелкую пелену дождя, окутавшую их прохладной сыростью осеннего дня. Сэма ждали монахи к вечерней молитве. Яме там появляться было не к чему – ещё не пришло его время. Рагнарёк – дело хорошее, но торопиться с ним не стоит. Поздно никогда не будет…