***
Первого Фроггита, вступившего с тобой в бой, ты встречаешь кнопкой Атаки и резкими, быстрыми ударами — привычка, оставшаяся после битвы с Сансом. Палкой не так легко управлять, как ножом, и она не наносит монстру почти никакого урона, но Фроггит всё равно вздрагивает от боли, наступая на пораненную лапу. Пока Ториэль прогоняет Фроггита прочь, ты запоздало вспоминаешь о том, что хотел пойти по другому пути, и поспешно перезапускаешь. Когда ты снова встречаешь этого монстра, тебе кажется, будто он чуть кривится, когда касается ушибленных в прошлый раз мест.***
В Доме всегда пахнет свежевыпеченным, чуть подгорелым ирисово-коричным пирогом и поношенной детской одеждой. Ты лежишь на кровати спиной к затихшей музыкальной шкатулке и не можешь сомкнуть глаз, несмотря на усталость. Ты даже не замечаешь, когда в комнату входит Ториэль и привычно оставляет тебе кусок пирога. Когда ты наконец засыпаешь, тебе снится, как ты одним ударом убиваешь того самого Фроггита, как он смотрит на тебя с невыразимой печалью в глазах, как превращается в израненную Ториэль, стоящую на коленях перед выходом из Руин. Тебя охватывает ужас; ты пытаешься проснуться, но кошмар не отпускает тебя и повторяется, повторяется, пов-то-ря-ет-ся. Ты сбегаешь из сна только благодаря перезапуску. В этот раз ты даже не заходишь в комнату.***
Ты подходишь к мосту неподалеку от Руин и наконец слышишь за спиной давно ожидаемые шаги. — Ч е л о в е к. Р а з в е т ы н е з н а е ш ь, к а к п р и в е т с т в о в а т ь н о в о г о д р у г а? Ты вспоминаешь, как этот же голос говорил совершенно другие, куда более устрашающие слова, и с трудом унимаешь дрожь, прежде чем обернуться и пожать монстру руку. Звук подушки-пердушки раздается неожиданно громко в напряженной тишине, и из твоих легких против воли вырывается такой искренний смех, будто ты слышишь эту шутку впервые. Гримаса на лице Санса не выражает абсолютно ничего.***
Остановившись чуть поодаль, ты рассеянно наблюдаешь за чрезвычайно шумными действиями Папируса. Ты знаешь все реплики наизусть и автоматически улыбаешься шире всякий раз, когда младший скелет оборачивается к тебе или Санс шутит очередной каламбур. Ты не можешь не улыбаться. Ведь тебе должно быть смешно, не так ли? Ты думаешь о том, что сложнее всего было решиться убить именно Папируса, когда по сильно затянувшейся паузе понимаешь, что тебе был задан вопрос. Ты поднимаешь глаза: младший скелет смотрит на тебя с любопытством, а выражение лица Санса по-прежнему невозможно распознать. Ты выбираешь кроссворды. Когда Папирус называет вас с Сансом странными, вы избегаете смотреть друг на друга.***
Ты останавливаешься перед мостом в Водопаде, собираясь с духом. В карманах лежат несколько плотно закрытых кружек Морского Чая, но тебе кажется, что этого всё равно недостаточно. Андайн только что за ухо увела Монстренка и наверняка рассказывает ему обо всем, что ты успел натворить. Ты знаешь, что случится, когда слышишь позади себя громкий окрик. Ты оборачиваешься. Ты ждешь, что Монстренок отпрянет от тебя, но этого не происходит. В растерянности ты пропускаешь весь его монолог мимо ушей и приходишь в себя, только когда он спотыкается и начинает падать с моста. Ты колеблешься еще секунду, прежде чем идешь к нему на выручку. Ты с трудом вспоминаешь, какой сейчас рут.***
Ты избегаешь смотреть в зеркало в Новом Доме. «Несмотря ни на что, это по-прежнему ты», — успокаивающе вьются чужие мысли в твоей голове. Ты криво усмехаешься. Да. Это по-прежнему я, Чара. Э͠т̢҉͘о̵͘͝ ́я̢.̶̕ Ты чувствуешь, как Чара узнает в твоем голосе свой, как затихает, настороженно вглядываясь в твою душу. Ты не совсем понимаешь, что дернуло тебя сказать эти слова.***
Так холодно. В холодильнике Настоящей Лаборатории всегда холодно, когда бы ты сюда ни приходил. В этом нет ничего странного, но каждый раз ты снова удивляешься. Так холодно. Одна из морозильных камер напротив тебя преображается в бесформенную фигуру матери Сноуи. Ты давно знаешь, что она не может причинить тебе вреда. Ты давно знаешь, как именно себя вести и какие опции выбирать. Ты давно знаешь весь этот заезженный сценарий — не потому ли ты и взял тогда, в прошлом перезапуске, в руки нож? Так холодно. Из твоего горла вырывается сдавленное бульканье, и ты начинаешь прерывисто смеяться. Ты смеешься в лицо бедной матери Сноуи и просто не можешь остановиться. Ты смеешься так сильно, что у тебя болят ребра, а из глаз льются слезы. Ты чувствуешь, как мысли Чары недоуменным и растерянным клубком сворачиваются внутри тебя — это ведь она так делала каждый раз, так почему, почему, почему тебе по-прежнему настолько холодно? Тебе требуется несколько минут, чтобы успокоиться и вытереть слезы. Там, где они пробегали, кожу немилосердно жжет морозом. Смех не помог. Тебе нисколько не полегчало. В очередной раз рассказывая матери Сноуи избитую шутку про лед, ты всё еще чувствуешь холод, поселившийся в твоих костях.***
Барьер разрушен, и ты вместе со своими заново обретенными друзьями выходишь на поверхность. Рассветное солнце светит тебе прямо в глаза, на них наворачиваются слезы, и ты поминутно прикрываешь их, чтобы дать отдохнуть. Вокруг раздаются изумленные вздохи, но ты уже давно перестал восхищенно разглядывать этот пейзаж. Тебе кажется, будто последние два перезапуска выжали из тебя абсолютно всё. Ты чувствуешь себя настолько уставшим, что у тебя не хватает сил даже на слабую улыбку. Где-то справа от себя ты ощущаешь присутствие Санса, и тебе кажется, что, несмотря на неизменный оскал на черепе, скелет, как и ты, не улыбается. Что он просто уже не может улыбаться. Ветер хлещет тебе в лицо. Ты крепко зажмуриваешься, отстраняясь от нестерпимо яркого солнца и погружаясь в спасительную темноту, и невольно вспоминаешь, насколько похожей картиной закончился геноцид. Тебя начинает бить дрожь. Ты спрашиваешь себя, почувствовал ли ты хоть что-нибудь с момента перезапуска. Ты боишься признаться самому себе, что нет.