Пять минут

Оз на цыпочках пробирается в спальню дяди, садится на край кровати и, как когда-то давно, в детстве, забирается под одеяло, прижимаясь к теплому боку. Он давно уже вырос, но и теперь, будучи почти совершеннолетним, продолжает время от времени повторять свои вылазки. Оз не рассказывает о них никому, даже Гилберту, и всегда старается уйти до того, как начинает просыпаться дом: как в коридоре раздаются шаркающие шаги старого дворецкого, как миссис Кейт приходит в комнату Гилберта и расталкивает его, отправляя в комнату юного господина с кувшином теплой воды для умывания… До того, как день вступает в свои права, напоминая о взрослости Оза, о его обязанностях. А Озу хочется побыть ребенком еще немного. Хотя бы пять минут. Дядя шевелится, что-то бормочет во сне, переворачивается, откинув руку. Оз тут же устраивается на ней, и закрывает глаза. Он словно возвращается на десятилетие назад, туда, где мир был таким же большим, как дядя Оскар, и теплым, как его взгляд. Со временем мир словно бы стал меньше и тусклее, Оз осознал, что вовсе не является его центром, но в этот момент ему кажется, словно все вернулось на круги своя. Оскар снова шевелится и приподнимается. Оз плотнее смыкает ресницы, притворяясь спящим. Он чувствует, как тепло дяди становится еще более близким, ощущает прикосновение к макушке теплых губ, и не видит, но знает, что тот улыбается. — Мой дорогой сын, — вдруг едва слышно шепчет дядя, и Оз задерживает дыхание. Сердце замирает — и начинает биться снова, заполошно и взволнованно, горло сжимается, и Оз украдкой пытается сглотнуть неожиданно навернувшиеся слезы. Напрасно: слезинка скользит из уголка глаза по переносице — вниз, но не успевает скатиться, пойманная сухими губами. Жесткие волоски бороды щекочут нос, и Оз потаенно улыбается сквозь слезы. — Ну, что ты, — растроганно шепчет Оскар. Он каким-то образом всегда понимает притворство Оза, знает все его уловки. — Не плачь, мой мальчик. Не нужно. Все хорошо. Оз вжимается в широкую грудь лицом и украдкой стирает о батистовую сорочку еще одну соленую дорожку. — Спасибо тебе, — вдруг невпопад произносит он. — Я… Знаешь, ты такой… Руки дяди обхватывают за плечи и спину, прижимают больше, ближе, и у Оза перехватывает дыхание — до того он чувствует себя окруженным им, его силой, его добротой. — Не говори ничего, — бормочет Оскар, перебирая губами встопорщенные прядки волос Оза. — Просто помни: я люблю тебя, мой мальчик. Оз с трудом сглатывает и кивает, не поднимая головы. — Я… постараюсь, — с трудом выговаривает он, и затихает, греясь в этом безоговорочном, непонятном для него приятии — таком нужном, просто жизненно необходимом. Сегодня — церемония его совершеннолетия. У Оза есть еще целых пять минут для того, чтобы побыть ребенком.