Не твоя вина

Ты знаешь, это не твоя вина. Не твоя вина, что у тебя были такие родители. Не твоя вина, что тебе приходилось злить отца, чтобы он бил тебя, а не мать. Не твоя вина, что отчим, заменивший умершего отца, интересовался тобой больше, чем матерью. Не твоя вина, что тебе никто не поверил. Не твоя вина, что ты так и не решился сбежать жить на улицу. Не твоя вина... Знание — пустое и равнодушное, как лицо матери, когда она делала вид, что слушает тебя. Холодное, как лед, даже холоднее руки мертвого отца. Знание ничем не может помочь. Ты сидишь перед монитором, весь в умных статьях и книгах, и каждая строчка — как гвозди в крышке гроба отчима, умершего с репутацией примерного семьянина, терпевшего «этого несносного мальчишку». Не дающие облегчения. Ты погружаешься все глубже. Это не депрессия: сил достаточно, чтобы жить. Этого не видно снаружи — что там могут различить коллеги по работе. Обычный человек. Ну, холостой, ну, старательный. Замкнутый, подвисает, если видит разлитое молоко. Бывает. У всех свои странности. Близко ты ни с кем не общаешься. Не можешь. К тому же снова в моде галантность и первый шаг к знакомству от мужчины, а ты такому не обучен. Когда она подходит на каком-то корпоративе, ты теряешься. Не знаешь, куда деть глаза и руки. Отвечаешь невпопад, прижимаясь к стене. Про это ты тоже читал — наверное, она приехала из мегаполиса в ваше захолустье, и зона формального общения у нее меньше. Не может же она специально подходить так близко? Когда она мягко и властно берет тебя за руку и ведет танцевать, ты думаешь, что сейчас упадешь в обморок. Все увидят, какой ты слабак. И пусть это тоже будет не твоя вина, но они же все равно подумают, что ты облажался! — Тшшш... Тише. Не дрожи так. Она обнимает тебя за шею, между делом положив твои ладони себе на талию. Шепчет на ухо щекотно «шаг назад, теперь вперед, опять назад, молодец». Ты впервые смотришь ей в лицо. Странно, ты думал, она будет старше и похожа на твою мать. Но ей, наверное, и тридцати нет. Становится еще страшней — это наверняка игра, может, какое-то пари или злая шутка, зачем ей такой, как ты? Но уйти не можешь. Вдруг оказывается, что нет ни сил, ни решимости оторвать от себя эти руки, оттолкнуть прижимающееся тело. Она спрашивает, ты отвечаешь, отчаянно краснея, и не помнишь, что отвечал. Не понимаешь, как оказался у нее в красивой квартире-студии, лаконично-гладкой, черно-белой с красными акцентами. Словно на картине. Квартира похожа на брюнетку с накрашенными губами — на нее саму. — Раздевайся. Она говорит это так, что начинает колотить дрожь. Почти как он. Она не торопит, не угрожает, не срывает с тебя одежду. Ты снимаешь все сам, кусая губы и ненавидя себя за то, в чем нет твоей вины. — Ложись. Ты ложишься на огромную кровать — белая простынь, черные столбики. На живот. Ты всегда спишь на спине, но он приказывал ложиться на живот, потом поднимал за бедра... Она не торопится. Ты утыкаешься лицом в матрас, когда чувствуешь, как запястье охватывают веревки. И не сопротивляешься, когда она медленно и обстоятельно привязывает тебя к резным столбикам — правую руку, левую руку, правую ногу, левую ногу... Обвязывает талию, протягивает веревку под кроватью, и тебе кажется, что ты совсем обездвижен. Затем говорит что-то, чего ты не понимаешь. Она говорит: — Скажи «красный», если хочешь, чтобы я остановилась. Ты только сильнее вжимаешься в матрас. Ты не веришь, что она остановится, и не хочешь проверять. На ней странное приспособление, похожее на стоящий член, но она не взбирается на тебя, не подпихивает подушку под бедра, не... Вместо этого на спину обрушивается первый удар, и ты вскрикиваешь. Второй. Третий. В открытый в вопле рот впихивают кляп, нажимают на грушу, и казавшийся маленьким шарик раздувается, прижимает язык к небу. На затылке затягивают ремешок, в руку вкладывают мячик, который ты автоматически сжимаешь. — Ты слишком громкий мальчик. Уронишь мячик, если захочешь, чтобы я остановилась. И снова — боль. Горячая, затапливающая, от которой в голове словно взрываются фейерверки. Она полосует твою спину и задницу, плеть свистит, не думая останавливаться, а ты только крепче сжимаешь в потной ладони мячик. Потому что боль не говорит «это не твоя вина». Боль говорит «ты можешь ее искупить». И когда внутрь погружаются скользкие пальцы, ты подаешься навстречу. Не потому, что не твоя вина, что ты действительно любишь — полюбил — такой секс. А потому, что знаешь — эту вину можно искупить. Нужно только не выпускать мячик.