other man

Оживленный ночью город мигает яркими точечками вдали, сливаясь с россыпью звезд. И небо кажется таким близким, что, стоит встать на носочки, можно легко дотянуться рукой, почувствовать на ощупь. Ты рядом. Тащишь огромную сумку, и создается впечатление, что ты приехал насовсем, но я знаю, что твое «возвращение» будет длиться совсем не долго. Второй рукой ты держишь мою ладонь, нехотя, сами кончики пальцев, кажется, одно резкое движение и они выскользнут из твоей слабой хватки. Свет уличных фонарей образует из нас чудные фигуры с длинными ногами (мои все равно короче), они спешат впереди нас, заламываясь на углах, не уклоняясь от веток деревьев. Машины пролетают по мосту, поток ветра раздувает твои чуть отросшие локоны и свободную рубашку, едва застегнутую на пару нижних пуговиц. Раньше, когда ты приезжал домой, то рассказывал о выставках, которые посещал, людей, которых повстречал или фотографировал, ты говорил абсолютно обо всем. А сейчас… Сегодня ты и слова не сказал мне, после того как мы встретились на городском вокзале, который я уже ненавидел, как только увидел адрес. Но ты молчишь. И я чувствую, что что-то изменилось. Ты лепечешь что-то неразборчивое, размахиваешь руками и улыбаешься. Улыбаешься той редкой улыбкой, когда ямочки на румяных щеках похожи на два лунных кратера, а глаза сверкают изумрудами. — Не могу поверить! Нет, мне конечно всегда хотелось найти работу в Лондоне, но место в компании Азоффов! Представляешь, еще их главный, Ирвинг, тот, что получил медаль за фотографа года, сказал, что у меня достойные работы. У меня, у Гарри Стайлса! — брови хмурятся, а длинные руки легонько толкают меня в грудь. — Ну, Лу, ты что, не слушаешь?! Пытаюсь выдавить улыбку в ответ, но не могу открыть рот, чтобы сказать хоть что-то. Хочется смеяться и плакать одновременно. Ты, наконец, достиг того, о чем бредил около двух лет… и ты уезжаешь. — Я люблю тебя. — Я знаю, Лу, господи, конечно я знаю, я тоже люблю тебя! Но ты только представь… Я снова перестаю слушать, потому что ты, блять, уезжаешь. Оставляешь меня одного в Донни, и сваливаешь в Лондон ради крутого фотоателье, о директоре, и особенно его сыне, ты прожужжал мне все уши. И да, может это эгоистично, но я злюсь, так чертовски злюсь, потому что у тебя появилась перспектива на нормальную, полноценную жизнь, а я… Зачем я тебе? Осознание этого резко накатывает на меня, и я затыкаю тебе рот поцелуем, пытаюсь передать тебе все свои чувства, чтобы ты, наконец, заткнулся и понял.<i> Остался.</i> Do you remember the times When I drove you wild Well, I do and it kills me Because itʼs gone* — Луис… — не «Лу», и крепкое объятие в ответ, кажется, если бы я мог проходить сквозь тела, то уже давно стоял у тебя за спиной, а точнее рухнул в воду, ведь ты стоишь прислонившись к перилам моста. Твои длинные руки невесомо сжимают мои плечи и отрывают мое тело от тебя. Твои волосы пахнут сигаретным дымом и дешевым шампунем, рубашка — потом и едким приторным одеколоном. Чужим. Я хочу посмотреть тебе в лицо, но ты отталкиваешь меня руками и устремляешь взгляд в пол. — У тебя кто-то появился? Сын твоего начальника, Джефф, да? — Нет, — ложь. — Пойдем дальше. Что ж, пойдем. So you found a better life to live with another man And it burns me inside** По дороге домой ты совсем не касаешься меня, держишь дистанцию, только на лестничной площадке, когда я открываю дверь в квартиру, крепко прижимаешься сзади, обвивая руками мою талию, и я вновь чувствую чужой запах, хочу отойти, но, господи, мне так не хватало твоих прикосновений. — Так соскучился, — опять ложь. Я понимаю, потому что ты даже не смотришь мне в глаза, все движения будто на автомате. Твои губы исследуют мою шею, пока ты подталкиваешь меня в спальню, но не целуешь по-настоящему, как раньше. Знаешь, я тоже не хочу. Не хочу чувствовать его вкус. Ты постепенно снимаешь с нас одежду, я вижу россыпь больших тату на твоем теле, которые наверняка посвящены ему. Очень крепко прижимаешься, не оставляя и миллиметра между нами, но я все равно не вижу, не чувствую того Гарри Стайлса, что был раньше. И я уверен, ты тоже. Тогда зачем же все это? Ты двигаешься мягко, почти нежно. Давление твоего веса на мое тело чувствуется так правильно и приятно, что в какой-то момент я забываю обо всем. Возможно, мне не следует этого делать и надеяться на что-то, хотя я даже и не думал, но рука по привычке тянется к твоей, сплетая пальцы, чтобы понять, что такой ты — не иллюзия. Влажные кудри щекочут мне лицо, и я отфыркиваюсь, второй рукой хватаю тебя за ягодицу, «быстрее». Ты кончаешь первым, крепко сцепив зубы на моем плече, прокусывая кожу почти до крови, наверняка, чтобы не простонать его имя, и так даже лучше, мне кажется, я оглохну, если услышу это из твоих уст. Уст, которые раньше помнили только мое имя, в такие моменты. Рукой ты быстро доводишь меня до разрядки, расцеловывая мою шею. С пачкой сигарет в руках выбегаешь на балкон. I wanna go deaf When I hear you say «I love you» To the other man*** Выношу тебе простынь, чтобы ты как-то прикрыл наготу и не замерз. Сигаретный дым как спасение, мне сложно смотреть на тебя, потому что глаза начинают слезиться, но, в любом случае, я бы не стал делать этого. Один взгляд в твои зеленые омуты, и я начну умолять тебя все забыть и начать сначала. Остаться. — Заходи внутрь, пожалуйста. — Ты любишь его? — Луис, иди в комнату. Почти падаю на тебя, наплевав на все, за волосы втягивая тебя в полный отчаянья поцелуй со вкусом горечи сигарет, прижимаюсь так крепко, как могу, пока твоя рука не проскальзывает между нами и не отталкивает меня в сторону. Я сразу же отворачиваюсь к тебе спиной. — Когда ты уезжаешь? — Сейчас. — Не возвращайся. Ты заходишь внутрь, одеваешься, а я заворачиваюсь в пропахшую твоим запахом простынь, поглядывая на оставленный тобой укус на моем плече, который потом раздеру до крови, и жду пока ты уйдешь. Навсегда. I only want the best for you Yet I suffer Unlike the other man****