Шанс

      Хуан смотрел волком, Пако перестал понимать талиг и только Кончита тихо вздыхала, принося Ричарду в комнату завтрак, обед и ужин. Есть, правда, совсем не хотелось. Хотелось разреветься или спрятаться в самый дальний угол. Потому что это из-за него, из-за Ричарда, монсеньор сейчас находился между жизнью и смертью.       Его эр, который как-то узнал о проклятой дуэли и приехал, чтобы его, Ричарда, спасти. И спас. Только вот вместо того, чтобы в минуту раскидать навозников-молокососов, а потом гордо удалиться домой (вместе с Ричардом, разумеется), эр Рокэ получил тяжелейшую рану. Из-за него, из-за Дика!       Ну, почему он такой невезучий?!! Всего-то надо было – стоять в стороне и не вмешиваться! А он перепугался и кинулся защищать монсеньора. Идиот! Только толкнул того под руку и.. и… и монсеньор не увернулся.       Колиньяр сам перепугался до полусмерти, когда увидел, как первый маршал Талига оседает на плиты двора. И убежал. И все его приятели тоже убежали. А Дик кричал, звал на помощь, пытался перетянуть рану своей рубашкой. А потом держал за руку бледного как мел Ворона. Всю дорогу, пока его везли в особняк на подвернувшейся телеге. А потом Дик смотрел в глаза Хуана и понимал, что ничего страшнее он в жизни не видел.       И к эру Рокэ его не пустили. Зато лекарей примчалось сколько. И курьеры ещё… От короля, кардинала, кансильера и… королевы. Все хотели знать только одно – что случилось и выживет ли Ворон. А до него, до Ричарда Окделла, никому не было дела. Хотя нет, было... Было, когда его пришли арестовывать. Только вот Хуан сказал, что оруженосца монсеньора никто не тронет. И не тронули. А Дик хотел его поблагодарить. А тот так посмотрел… И вот теперь остается только сидеть у себя в комнате и тихонько плакать. Потому что плакать нельзя. Потому что он Окделл. А это Алва. Его враг, кровник, главная угроза великой Талигойе. И королева ещё… Совсем не плакать не получалось.       Пошли уже третьи сутки, а новостей всё не было. Потому что курьеры сидели у ворот и только менялись каждый час, а из дома к ним никто не выходил. Значит всё плохо. И эр Рокэ умрет. И виноват будет он, Дик.Потому что даже если накажут Эстебана, то всё равно… А матушка, наверное, будет им гордиться. И эр Август. Ну почему-то это совсем не радует.       — Герцог, соберано просит вас к себе.       Как у Хуана получается так неслышно подкрадываться? И дверь открыть. И «герцог», а не «дор Рикардо»… Значит всё совсем плохо…       Завитки на темной двери пугали и манили. От них хотелось бежать. И к ним хотелось прикоснуться. Прямо как к эру Рокэ… Только так думать нельзя. Совсем нельзя. Надо просто взяться за ручку, повернуть её и увидеть умирающего человека. И молиться за его выздоровление. Ох, а ведь Дик все эти дни не молился! Переживал, боялся, плакал, но совсем не подумал о силе святого слова! Но разве можно молиться за безбожника? Вдруг это страшный грех? Вдруг его за это осудят? Разве можно молиться за убийцу собственного отца?       — Входите, герцог.       Ах да, ручка. Её надо повернуть. Вот так. И войти…       И споткнуться, встретив синий взгляд.       — Эр Рокэ! Вы живы? Вы живы… А я… А я думал… Простите меня! Пожалуйста! Я так виноват! Я не хотел!!! Я хотел… а потом…       — Тише, юноша. Подойдите поближе. Садитесь. Да, можно на кровать. Вашими стараниями я теперь стал посмешищем всего Талига. Первая шпага королевства проиграла наглому щенку. Представляете, какой это позор?       Конечно. Хуже не придумаешь. Зато он живой. И, хоть и говорит тихо, но уже не такой бледный.       — Вы поправитесь, эр Рокэ?       — Разумеется, юноша. Но речь сейчас не о моем драгоценном здоровье, а о моей репутации. Что вы можете предложить для её спасения? Предупреждаю, вырезать всю семерку не предлагать — это решение от Хуана.       —Я… я не знаю…       — Не знаете, значит. Что ж, в таком случае, решение принимаю я. Полагаю, раз уж вы стали причиной подобного конфуза, то вам его и исправлять.       — Да, конечно, но как?       — Просто признать, что во время дуэли вы предприняли попытку меня убить. Отомстив, таким образом, за отца, Надор и святого Алана.       Вот значит как. Солгать. И не просто солгать, а оболгать себя. Чтобы спасти репутацию эра. Да, ведь «ваша честь теперь моя честь». Но ведь это покушение. Покушение на Первого маршала. И … Занха. И казнь. Но по-другому, наверное, нельзя? Ведь если бы был другой способ, то… и потом, это ведь его вина. Все эти дни он думал о том, чем готов заплатить за то, чтобы всё исправить. Плата озвучена. Жизнь. Это, наверное, честно.       — Да, эр Рокэ. Я согласен.       Впервые, кажется, со дня знакомства прямо взглянуть в глаза Рокэ Алвы. Такие красивые, оказывается… И...смеющиеся?       — Балбес! Жертвенный барашек! Ты слышал, Хуан? Герцог Окделл готов отправиться на плаху ради чести своего монсеньора.       — Да, соберано.       — Запомни это. И больше не запугивай мне ребенка.       Ребенка? Он не ребенок! И не барашек. И почему Хуан улыбается и совсем не страшный?       — Эр Рокэ.       — Монсеньор! Или господин Первый маршал. Услышу ещё раз эра — выпорю!       — А…ага… а куда мне теперь?       — А куда бы вам хотелось? Уж, кажется, точно не в Занху? Ну значит отправимся в другое место.       — Эр… монсеньор. Я не понимаю.       — У моих родичей морисков есть поверье — если ты спас кому-то жизнь, то теперь отвечаешь за этого человека. Вы спасли мне жизнь, Ричард. Правда сначала чуть было её не лишили, но да это уже детали. Так что вы теперь за меня отвечаете. Да не бледнейте. Не будет никакой Занхи. Колиньяр с приятелями уже всем всё рассказали и публично покаялись. Кардинал теперь держит в узде наместника Эпинэ. А Манрики в ужасе от коварства и ловкости властителя Надора. Его Величество изволили гневаться и, под горячую руку, приняли решение развестись. Так что ваша обожаемая страдалица скоро будет на свободе выращивать маки и вышивать закладки для эсператии. Сможете её навестить как-нибудь.       — Н-не надо. Это.. это же… я не буду.       — Конечно не будете. Вам будет просто некогда. Вам за меня отвечать. Следить за моим нравственным обликом. И за здоровьем. У вас теперь будет очень много обязанностей, Ричард.       Ворон смеется. Он бледный, похудевший, лежащий на кровати весь в бинтах. Но он смеется, а не сердится. И говорит, что Дик теперь за него отвечает. Наверное это правильно, раз традиция. А вот матушка будет против. Или нет? Вдруг Ричарду удастся перевоспитать Ворона? Ему, наверное, просто не объясняли, что так жить как он — плохо. А Ричард объяснит. И они вместе будут изучать священное писание. И подружатся с эром Августом. А Катари… Она будет счастлива в Эпинэ. А Дик будет держать монсеньора подальше он неё.       — Да, монсеньор, я согласен.       — Отлично. Ну что ж, тогда начнем прямо сейчас. Процесс моего перевоспитания непростой, так что лучше вам не отлучаться. Сегодня же переедете в мою комнату. И, Ричард…       — Да?       — Вы даже не представляете, как сильно я хочу … перевоспитываться. Так что будьте готовы к сюрпризам…