Патология

— Ты кто вообще такой? — Смешная шутка, Кей. Нет, подожди, серьезно, ты будешь её теперь каждое утро травить? Запоминание. Хранение. Воспроизведение. Автоматизм. Перегоревший гиппокамп. Дым из ушей. — Достал. Когда Тсукишиме сказали о его диагнозе, он только удивленно вскинул брови, оглянул родственников, стоявших рядом, и хмыкнул. Легко и непринужденно, будто не ему поставили клеймо «пустышка время от времени». Брат буравил тяжелым взглядом пол, а мать закрывала опухшие глаза синим носовым платком. Слишком часто и громко шмыгала носом, словно нарочно перебивая бормотания врача. Её руки беспокойно дергали влажную ткань. Доктор ковырял кончиком ручки белую бумажку, исписанную вдоль и поперек непонятным почерком, и говорил, причем, настолько уныло, что уши закладывало. Мать снова шмыгнула носом. Брат вздохнул. Важен вклад каждого участника игры. Мост. Мозжечок. Гипоталамус. Память согревает человека изнутри. Кея грели только пять с половиной литров крови. Пустышка. Тсукишима вышел из кабинета, хлопнув дверью и перебив доктора на полуслове, когда тот только-только решился огласить список довольно серьезных препаратов, от которых лично у Кея язык сворачивался, и это лишь от одного нежелания выговаривать одну букву за другой. Апогей апофегея. Кей когда-то услышал интересную и забавную фразу, в которой говорилось, что воспоминания — это теплый и уютный шарф, на котором не сразу додумываешься повеситься. Фраза перестала быть забавной, когда он задумался о ней всерьез, просто потому что вынудили обстоятельства. Он не учил узлы. Понятия не имел, как завязывать удавку. Все, что ему оставалось, это сидеть, подперев голову ладонью, устало вздыхать и вытягивать нитку за ниткой из этого шарфа, стараясь не клевать носом от сонливости. По одной. — Только не говори, что не помнишь мое имя. — Я его не знаю. — Ты забыл. — Я и не знал. Он их нашел. Целая куча бесполезных препаратов. Это было нелегко, но он их купил, притащил домой. Продемонстрировал матери, помахал целым пакетом медикаментов перед носом у брата, а потом, когда закрылся в своей комнате, раскрошил таблетки желтоватого оттенка и просто сдул их на пол. Упрямость, пессимизм, презирание фортуны и её подруги надежды, как, якобы, вечной спутницы слабости, сделали свое дело. Сделали свое дело быстрее, просто потому что они заводились с пол-оборота. Одно слово провоцировало холодное извержение мыслей темной стороны парня. Ноль секунд на то, чтобы подумать. Меньше секунды на то, чтобы открыть рот. Автоматизм. Не все области мозга Кея заводились на раз-два. Тсукишима учился завязывать удавку. И все. Вот так просто. Путь в пропасть — мгновение, из пропасти — вечность. На утро он об этом уже не вспомнил. — Забыл. Зачем пить кучу препаратов от заболевания, если есть занятие куда интереснее — можно посмотреть на список побочных эффектов от тех лекарств, что успел прописать врач, чтобы узнать, какой букет патологий Тсукишима успел себе набрать, пока жевал белые круглые таблетки. Пока пихал в себя желто-красные капсулы, чувствуя, как они царапают горло, стоит только попытаться запить водой кучу бесполезной мерзости. Пока его выворачивало наизнанку над унитазом. Светло-желтая крошка на пальцах. Он крошит таблетки на стол. — Кей, соседи. — Что соседи? — Соседи жалуются. Куроо улыбается. Тсукишима вскидывает одну бровь, после чего получает быстрый и точный поцелуй в уголок губ. Он был уверен, что у него глаз дернулся. Парень подскочил на месте и отполз чуть назад, сминая одеяло, пальцы его ног подогнулись, он притянул коленки к себе, закрываясь от чужака, сидевшего рядом на кровати. Тетсуро, как ни странно, не отпрянул, да и такой реакции, видимо, совсем не удивился. Кей подумал, это сейчас у него тахикардия проявилась, как побочный эффект от лекарств, которые он, кажется, и не пьет. Понижение артериального давления. Аритмия. Нарушение зрения. — М-мне что с того? — он попытался притвориться, что ничего не заметил. Куроо только фыркнул, поправляя сползшие на нос блондина очки. Те едва держались на вспотевшей переносице. — Давай тише в следующий раз. Тсукишима вышел из его квартиры. Пулей вылетел. Собрал свои вещи, пока искал их, успел намотать пару кругов по дому, обыскать все комнаты. Он нашел свои ботинки под столом на кухне, футболку в ванной, штаны кто-то скомкал и затолкал в кастрюлю с супом, стоявшую на плите. Олимпийка была засунута в наволочку подушки, а куртка преспокойно себе висела на люстре. Приметы — забавная вещь. Если встанешь с правой ноги — день обещает быть успешным. Если встанешь с левой — то ждать остается только неудачи. Особенность Тсукишимы заключалась в том, что он никогда не мог вспомнить, с какой ноги вставал. Хотя, если судить по тому, как идут дела, то у него целых две левых ноги. Не редкость. Такое случается иногда из-за травмы головы. Временами. Могло быть и хуже. Гораздо хуже, чем есть сейчас. Тсукишима знал это, но он понятия не имел, была ли у него травма головы хоть когда-нибудь, или ему просто повезло, и столь болезненный пункт в последовательности действий «как сойти с ума быстро и эффективно» ему удалось пропустить. Внутрь, перед едой. Одна-две капсулы. Три раза в день. — Зачем ты сюда залез? Еще и через окно. Ты совсем рехнулся? Я сказал тебе больше меня не трогать, — Кей с такой резкостью опустил раму, что чуть не прищемил Куроо пальцы. Благо тот успел пихнуть парня в грудь и оттолкнуть его от подоконника. — Откуда ты вообще знаешь, где я живу? — Ты мне сказал. Тсукишима тоже иногда совершал ошибки. — И номер у меня твой есть. Отвратительные ошибки. — Ты хотел мне дубликат ключей сделать. Пожалуй, Тсукишима иногда был на голову отбитым кретином. — Ты сейчас выйдешь отсюда, причем, через дверь. И забудешь меня. Навсегда. Забудешь все, что между нами было, чем бы это ни было. — Как это сделал ты? — Куроо вдруг нахмурился. Кей недоуменно вскинул брови. Тетсуро пихнул его в сторону. Прошел к чужому рабочему столу и наклонился, выдвигая верхний боковой ящик. Долго рылся в нем, раскидывая в сторону ручки и скомканные бумажки, сминая листочки и спутывая кучу проводов. Послышалось тихое громыхание таблеток в пачке. — Откуда ты знаешь, что я… Куроо вытряхнул на ладонь несколько желтых пилюль. Внимательно оглядел коробку от препарата. Он вдруг наклонился к мусорке, стоявшей около того же самого рабочего стола. Тсукишима замер, ощущая, как его сковывает непонятно откуда взявшиеся чувство вины с легкой примесью страха, когда парень напротив вдруг перевернул мусорку и вытряхнул все её содержимое на пол. Высыпалось пара десятков скомканных экземпляров творческого кризиса и неудачных эссе, хладнокровно выброшенных пару дней назад. У ног блондина блеснули желтые пилюли. Куроо поднял одну с пола и пихнул её под нос Тсукишиме. — Это вот так ты лекарства пьешь, да? Совсем сдурел? — Проваливай отсюда, — процедил Кей, отбирая упаковку с препаратом. Он закинул его обратно в ящик, а тот закрыл настолько резко, что на столе задребезжала ложка в стакане. — Нет, сначала ты мне все расскажи. Давай. Ты всю жизнь собрался вот так вот прожить? Лечиться, значит, не хочешь? — Куроо вскинул руками, недоуменно оглядывая блондина. Некоторые вещи у людей не поддаются лечению. Это бесконечная дурость у Куроо и антероградная амнезия у Кея. Можно забыть многое, так считал Тсукишима. Можно. Причем, совершенно случайно. Вдруг вылетело из головы, выключил ты чайник или нет. Куда положил ключи? Где лежит второй носок? А куда там вчера забросил штаны? О, черт, забыл книгу дома, извините. Забыл купить молоко, прости. Вылетело из головы, что сегодня встречу отменили, точно. Ой, забыл, что я гей. Как неловко получилось, мне так жаль! Ах, как же так, забыл, что регулярно меня трахает какой-то парень. Или я его. Вот горе, я даже не помню, кто из нас сверху! Тсукишима сел на кровать, закрывая глаза и вздыхая в унисон с резким хлопком двери. Забывается то, что забыть нельзя. Вспоминается то, о чем хочется забыть. Шарф. Принципы жизни. Вереница её нормативов. Патология. Раздражительность, неуравновешенность, снижение способности к концентрации внимания, нарушение сна, тошнота, снижение аппетита, головокружение, повышение сексуальной активности, возможные аллергические реакции. Лекарства разбирают тебя на кусочки, если не помогают. Тсукишима начал натыкаться на этого Куроо везде. Волей случая или по умышленному издевательству, он пока понятия не имел. Как оказалось, мест, в которых они могут пересечься даже больше, чем мест, в которые по привычке обычно ходит Кей. Он умудрился встретить этого Тетсуро около бара. На остановке. Около спортивного зала. За кинотеатром во вторник. В туалете кинотеатра через несколько недель. Около дома. Около магазина, в который Кей зашел в первый и последний раз в своей жизни. Если у тебя амнезия, жизнь становится сложнее, потому что она становится проще. Не будь у Тсукишимы временами ударяющего в голову заболевания, он бы не понял всей его ужасной красоты. С одной стороны, ты не помнишь какое-то событие, как хорошо. С другой стороны, ты не помнишь какое-то событие, вот ужас. Кей к этому настолько привык, что устал от Куроо, который привыкнуть все еще не успел. Внутрь, не разжевывая, запить большим количеством воды. Продолжительность курса лечения — шесть месяцев. В случае с Тсукишимой время кто-то поставил на паузу. Передозировка бесполезностью. Лекарства становятся чем-то вроде привычного десерта после каждого приема пищи. Самым гадким блюдом меню, если эффекта от них ноль. Тсукишима не мог вспомнить. Куроо сидел за соседним столиком в кафе. Он пялился долго и напряженно, при этом прищурившись так, что глаза казались плотно закрытыми. Кей смотрел на него в ответ прямо и максимально хладнокровно. Тетсуро полез в карман. У Тсукишимы зазвонил мобильник. Когда из твоей памяти выпадают целые куски информации, начинает казаться, что все вокруг лгуны. Напрягает то, с каким терпеливым упрямством и серьезностью они доказывают то, чего ты не помнишь, и вспомнить не можешь. Да, не можешь. К Тсукишиме возвращались воспоминания, да. Иногда. — Ты так и будешь избегать меня? — выпалил Куроо в трубку, смотря прямо на Тсукишиму. Они сидели за соседними столиками. Кей со стуком поставил кружку с кофе на стол. — Избегать тебя? Хочешь сказать, что все наши встречи были не случайными? — Конечно не случайными. Я в этих районах не шатаюсь. Я живу на окраине города, придурок. — Почему ты преследуешь меня? — Может потому что мы вроде как встречаемся? — О, да? Встречаемся. Надо же, как интересно, — Тсукишима ухмыльнулся и шумно отхлебнул горячий напиток. Куроо только сжал кулак свободной руки, демонстративно положив его на стол. — Чем же докажешь? Он был уверен, что доказательств нет. Он знал, что проснулся в захламленной квартире Куроо. Но информация о том, что он открыл глаза именно в чужой кровати вдруг куда-то испарилась. Пару дней назад. — Тсукишима Кей. Не беси меня, — Куроо ткнул пальцем в блондина. Между парнями прошла официантка, но их зрительный контакт не прервался. — Ты мой. Не веришь? Ты серьезно мне не веришь? Кей покачал головой. Побочные действия. Противопоказания. — Ладно. Тогда от чьих ладоней у тебя синяки на заднице? Кто оставил тебе целую вереницу засосов на шее, а? Тебе нужны доказательства? Я тебе еще достану. Ты принадлежишь мне, Тсукки. Целиком и полностью, нравится тебе это или нет. Он ухмыльнулся, наблюдая за тем, как сжимаются пальцы на горячей кружке. Как белеют чужие костяшки. Взгляд расфокусировался за считанные секунды. — Помнишь ты это или нет. Мой, — Куроо шепнул это в трубку и расплылся в довольной улыбочке. Бросил трубку и уставился на Тсукишиму. Тот нервно сглотнул, стараясь проглотить вместе с вязкой слюной и напряжение. Гудки били в барабанную перепонку. А чужая ухмылка по глазам. Тахикардия. Телефон отправился в карман. Блондин на улицу. Влево по дороге, в проход, по переходу, поворот, прямо до третьего дома. Черная крыша. Белое крыльцо. Тсукишима помнил, где он живет. Иногда. Он стянул футболку. За столько времени он каким-то поистине чудесным образом умудрился не заметить несколько фиолетовых отметин, которыми была покрыта его шея и ключицы. Нет, быть может он это и заметил. День назад. Два. Неделю. Но забыл. Парень тяжело вздохнул и заставил себя повернуться к зеркалу спиной. Долго и напряженно пялился на свое лицо, побелевшее от страха, после чего закрыл его одной рукой, а другой стянул резинку на белье вниз. Глянул в зеркало. — Твою же мать. На самом деле, он был уверен в другом. Чувствовал подвох. Понимал. В таких вещах нельзя никак ошибиться — так он считал. И уж тем более такие вещи нельзя никак забыть. Непосредственная память. Кратковременная память. Долговременная память. Дым из ушей. На самом деле люди редко когда придают большое значение воспоминаниям. Это что-то, что есть рядом всегда, и заморачиваться по поводу этого не приходится. Автопилот. Вы точно помните, как вас зовут, где вы живете, кем работаете, кто ваши близкие друзья. Вам не придется долго пыжится, вспоминая, кто вы вообще по образованию, или, например, как зовут одного из ваших родителей. Тсукишима мог в один момент забыть добрую половину из этого. — Когда ты успокоишься? Кей оттолкнул Куроо в сторону, чтобы тот не стоял прямо на проходе со своим чересчур заботливым подходом и при этом невообразимой наглостью, переходящей все допустимые границы. Он перегибал палку последние несколько дней. Если быть точным, ломал уже шестую. Упрямый купидон. Озверевшая фея любви. Эрос со странной прической. — Когда ты вспомнишь меня. — Исключено, — Кей попытался обойти надоедливого парня, но тот вылетел прямо перед ним через несколько секунд, снова преграждая путь. — Значит, когда ты запомнишь меня снова. — Миссия выполнена, проваливай. — Вот уж нет. Ты ведь любишь меня, — Куроо вдруг нахмурился. На очередной шаг чрезвычайно упрямого Тсукишимы он вдруг ответил агрессивно. На этот холодный взгляд. На цоканье языком. На демонстративный пофигизм. Это все летело в лицо, как пощечины. Одна за другой. Тетсуро вдруг толкнул Кея, да так, что тот едва устоял на ногах. Фармакологическое действие на целом нуле. Бесполезность в капсулах. — Любишь. — Ты скоро добьешься того, что я буду тебя ненавидеть, — блондин снова закатил глаза, поправляя очки. — Да что с тобой не так?! — Я парень, — Тсукишима сказал столь очевидную вещь таким тоном, что Куроо ничего не осталось, только наигранно и весьма драматично округлить глаза. — Да что ты говоришь? Серьезно что ли? — молчание. — На этом все? — А этого разве не достаточно? — Что с того, что ты парень? — Ты тоже парень. Куроо нахмурился. Он почесал затылок, выпрямляясь. На момент он даже перестал наступать на блондина. Теперь он искренне недоумевал. — Ты, конечно, симпатичный. Но я больше по девушкам, извини. Куроо был уверен, что его подбородок ударился о землю. Он раскрыл рот, смотря на мягко улыбающегося Кея. Такого искреннего. Даже виноватый тон. Взгляд извиняющийся. Можно забыть, где вся твоя одежда. Можно забыть, где ты живешь, допустим. А Тсукишима каким-то образом забыл свою ориентацию. Минус два к вменяемости. Плюс три к списку препаратов. Патология. Клинч. Когда Кей сказал, что его парни не интересуют, он говорил вполне откровенно, потому что сказал первое, что в голову пришло. Если ты говоришь первое, что пришло в голову, то ты говоришь то, что думаешь. Вот Кей и сказал. То, что чувствовал. Он почему-то решил, что это будет хорошей идеей, или, о, чудо, выходом из крайне неприятной сложившейся ситуацией. Секундная жалость. Улыбка Куроо. Две левые ноги. Когда ты забываешь, на какие грабли наступал, то налетаешь на них снова. Хорошие идеи вообще были не в стиле Тсукишимы. — Ты думаешь, что сможешь мне что-нибудь доказать? Куроо вертелся перед компьютером. Кей лениво листал новостную ленту, снова и снова проводя пальцем по экрану смартфона. Когда он подумал, что хорошей идеей будет согласиться на последнее желание Куроо перед тем, как их пути действительно разойдутся навсегда, он ошибся. Он серьезно просчитался. Облажался. И понял он это, когда, усевшись поудобнее, убрал телефон в сторону, а подняв взгляд, увидел двух целующихся парней на мониторе. Куроо с довольной ухмылочкой развалился рядом с блондином. Его рука опасно замелькала поблизости. Это заставило Тсукишиму съежиться. Он сбросил со своего плеча чужую ладонь. Заставил себя посмотреть на двух парней. Они целовались, да, серьезно целовались. Отвращения это не вызывало, но и особого воодушевления Тсукишима не почувствовал. Он долго смотрел на экран, думая, в чем же подвох, пока один парень не запустил руку в штаны другого. Лжецу нужна хорошая память. — Нет, ты серьезно? — Кей прикрыл глаза ладонью, но Куроо грубо схватил его запястье и прижал к дивану. — Шутишь что ли? — Внимательнее смотри. — Я не гей, еще раз повторяю. — Ты гей, — Куроо хохотнул. — Ты очень даже гей. Тсукишима упрямо пялился в монитор, заставляя себя не закатывать глаза на каждый слишком откровенный вздох. Он бы шлепнул себя по лбу. Или может ущипнул себя, чтобы убедиться, что это все не сон. Он серьезно предпринял бы хоть что-нибудь, кроме вздохов и недовольных цоков, чтобы выразить все свое отношение к происходящему, но Куроо все еще с силой сжимал его запястья, не давая поднять руки и закрыть глаза. Все было хорошо. До третьей минуты. Тсукишима почувствовал, как его тягучей волной накрывает скука. Бледная и медлительная, она вдруг выползла пеленой перед глазами. А он ведь даже подумал, что продержится больше. Он мог и начать клевать носом, если бы не усилившаяся хватка Куроо. Три кита запоминания. Витамины C, E, В. Прах гиппокампа. Кей уставился на покрасневшего парня, недоуменно кривя брови. Руки вдруг захотелось резко выдернуть из чужой хватки. Куроо чересчур глубоко дышал. Что-то было не так. Явно не так. Косой взгляд в сторону. Сдерживаемая ухмылка. Пальцы, барабанящие по спинке дивана. Трясущаяся в нетерпении нога. Когда блондин опустил взгляд ниже, то сразу же заметил натянувшуюся ткань брюк. — У тебя… — А у тебя нет? — Куроо вдруг повернул голову к Тсукишиме. Тот поправил очки, прокашлявшись, когда из колонок раздался первый полноценный стон. Они смотрели друг на друга. Коварно улыбающийся Куроо и чрезвычайно напряженный Кей. Стон. Серьезный взгляд в такой ситуации был неуместен. — Не думаю, — вдруг буркнул блондин, опуская взгляд. — Да неужели? Брюнет вдруг потянул парня на себя. Тот резко выдохнул и тут же покраснел, понимая, что попал этим в самым вздохом в унисон со стоном парня на экране, который уже уже стоял с бесстыже оттопыренной задницей. Плюс один к засосам. Плюс два к температуре. — Чувствуешь? — Ни черта я не чувствую, кроме отвращения, — Кей попытался выхватить очки, которые с его носа стащил Тетсуро, но тот отложил их в сторону.— Куроо, прекращай. Я серьезно тебе говорю. Мне не нравятся парни. — Да плевать я хотел. Тебе нравлюсь я. С этими словами он снова наклонился. Тсукишима попытался вырваться, но чужие пальцы грубо схватили его за волосы. Кей упрямо уворачивался от чужих рук. Он пинался и хрипел, пока Куроо расстегивал его ширинку. Кусался и ворчал, пока брюнет покрывал поцелуями его живот. Плюс один к стонам. Минус два к вменяемости. Руки Тсукишимы в волосах Куроо. Его одежда в комнате Тетсуро. Тсукишима понял, что хорошие идеи — не его стиль. — К черту твою память. Что тебе говорят твои инстинкты, а, Тсукки? Он провел ладонью по выпуклости на чужом белье. Кей запрокинул голову, хватаясь за подушку. Думай о вулканах. Что там по планиметрии? О чем угодно, только не об этом. Тсукишима оставил следы от зубов на собственных костяшках пальцев, стоило Куроо поцеловать его снова, промазав на несколько десятков сантиметров вниз от губ. Нотная грамота. Кей замотал головой из стороны в сторону. Куроо вытянул язык. — Инстинкты? Стон на заднем плане. Стон в голове. Тсукишима толкнулся бедрами вперед. Амнезия. — О, черт… — Я предупреждал. Амнезия. Амнезия. Амнезия. Кому вообще нужна дурь? Центр лимбической системы. Борозды, парная структура. Конвертирование. Рефлексы. Не помню, но знаю. Такие фокусы иногда случаются. Когда хочешь заснуть на века, обнаруживаешь у себя бессонницу в степени зиллион, а когда пьешь литрами кофе, чтобы не заснуть, жизнь впадает в кому. — Люблю тебя. — Я помню. — Правда? Патология души. Образ на границах памяти. Привычка. Плацебо наоборот. Пустышка. — Нет. Когда Тсукишиме сказали о его диагнозе, он только удивленно вскинул брови, оглянул родственников, что стояли рядом, и хмыкнул. Когда он рассказал о диагнозе Куроо в первый раз, тот только рассмеялся. Он смеялся долго и громко, пока не увидел справку. — Откуда ты знаешь? — Ты мне сказал. Если у тебя амнезия, жизнь становится сложнее, потому что она становится проще. С одной стороны, ты не помнишь какое-то событие, как хорошо. С другой стороны, ты не помнишь какое-то событие, вот ужас. — Ты кто такой, к чертовой матери? — Пошел ты, Тсукки.