Комната

Тик-так, тик-так — мерно отсчитывают время большие часы в холле. Скрип-скрип — вторит им сорвавшаяся с крючка ставня. Тик-так, тик-так… Скрип… Люциус спускается в подвал, ступает по потрескивающим от времени ступеням старинной лестницы с лампой в руках. Лампа зачарована особым образом — керосин в ней никогда не кончится. Что такое «керосин» Люциус не знает, но в лампе всегда теплится огонь, и ему это нравится. Разумеется, можно использовать Люмос, но ОНИ не любят, когда кто-то кичится магическими способностями. ОНИ колдовать не могут. Хорошо, что здесь он проводит не больше часа в сутки. В Комнате всё приходится делать руками. Люциус ненавидит это. Ему кажется, что домовики посмеиваются за его спиной. Хочешь вина? Приходится откупоривать бутылку кривым штопором и наливать янтарную жидкость в бокал так же, как это сделал бы маггл. Руками. Желаешь умыться после Ритуала? Проси домовиков нагреть воду, а после самолично отправляйся за ней на лестницу и неси тяжелый таз в комнату, стараясь не пролить ни капли. Проголодался? Иди в холл, забирай у домовиков подносы с канапе. Представь, что чувствуют рабы. Нравится? Нет, разумеется, домовики проводят большую часть своего времени в этой части дома. Без их помощи невозможно обойтись, но время домовиков — день, когда ОНИ спят. Время Люциуса — ночь. Эльфы в это время нерасторопны, работают неохотно и совершают слишком много ошибок. Комната встречает Люциуса скрипом дверей, шорохами книг, стрекотанием одинокого сверчка и ворчанием углей в камине. В сущности, кроме домовиков и хозяина сюда никто не ходит, потому что проход в самую мрачную часть подземелий надежно скрыт чарами иллюзии. Если бы незнакомец обогнул лабораторию, прошел мимо чулана для старых метел и ветоши, резко свернул налево и спустился на шесть ступенек, он уперся бы в старую кирпичную стену, поросшую мхом и плесенью. Это всё, что он смог бы увидеть. Для Люциуса же кирпичная стена — лишь умело созданная кем-то из его предков иллюзия. За ней прячется деревянная дверь — когда-то на ее месте была старая и скрипучая, но Абраксас несколько лет назад поставил новую, надежную и тихую. И только старый амбарный замок сохранился со времен самого Арманда. Люциус отпирает замок кривым железным ключом и входит. В Комнате не так промозгло, как в подземельях мэнора, здесь горит камин. Керосиновая лампа встает на полочку слева от выхода. В комнате она не нужна — здесь горят сотни свечей, домовики меняют их по несколько раз на дню. В год на них уходят баснословные суммы, но свечи — традиция этого места. А традиции здесь лучше не нарушать. Ведь любые перемены могут затронуть судьбу хозяина поместья. Не каждый рискнет удачей. Это сейчас Люциусу двадцать один год, он молод, богат, известен среди чистокровных магов и не только, а завтра всё может измениться. Люциус набирает в легкие побольше воздуха. Здесь у него даже вкус особенный — пыль, плесень и... луговой клевер. Он знает, что нужно делать. Знает с одиннадцати лет, когда отец впервые привел его сюда на рождественских каникулах. Так поступают все Малфои — приводят старшего сына, наследника мэнора, чтобы рассказать о его обязанностях на предстоящую сотню лет. Если повезет. Или не повезет? Кое-кто из Малфоев дожил до ста пятидесяти. Той зимой Люциус опоздал в Хогвартс на две недели. Именно столько потребовалось отцу, чтобы рассказать о приемах и званых обедах, правилах проведения магической встречи, о традициях и Ритуале. Ритуал. Впервые он увидел его в тринадцать лет, увидел со стороны, не будучи участником действа. В тот раз Люциуса вырвало прямо на пол — от волнения или страха, а может быть, от отвращения перед увиденным. Он ждал, что получит от отца выволочку, но тот молча обнял его. Тогда-то Люциус и понял, что рассказы отца – не волшебная сказка, а реальная жизнь. И когда-нибудь ему предстоит стать полноправным хозяином поместья, а значит, Ритуал станет неотъемлемой частью его жизни. И вот спустя восемь лет Люциус остался один. Абраксас скончался четыре дня назад от драконьей оспы. Больше никто в доме не заразился. Это удивляло колдомедиков, но совсем не удивляло Люциуса. Его спас Ритуал. — Люциус Малфой Второй, — представляется Люциус. — Доброй вам ночи! Сердце стучит размеренно и глухо. Тишина. Лишь камин пожирает свежие угли. — Мой отец, Абраксас Малфой, прибудет к вам завтра вечером. Завтра же запланирован прием в его честь. В груди что-то сжимается. Десять лет назад он представлял, как это будет. Он выйдет в центр Комнаты и скажет, что отца больше нет, а потом организует прием с закусками и самым дорогим вином, потому что нарушать традиции нельзя, они незыблемы. То было десять лет назад. Сейчас всё иначе. И чувства другие: боль, тоска, смирение, обида на судьбу. Только нужен ли отцу этот праздник? Традиция, тянущаяся корнями вглубь веков, традиция, больше напоминающая безумие. Люциус кланяется. Сначала вперед, затем направо и налево. — Приветствую Основателя, сына его и его внука. — Поприветствовал их, значит, поприветствовал всех остальных, — говорил отец. — Не забывай. Каждый раз, когда входишь в Комнату, нужно громко назвать свое имя, а затем поклониться. Да не так, сын, ниже, ниже, не жалей спины. И Люциус не жалеет. Когда-нибудь он будет учить кланяться своего сына. Комната ничем не напоминает подвал, скорее одно из жилых помещений дома, настолько дорого она обставлена. Впереди полукругом стоят кресла из японской вишни и парчи — мягкие, легкие и удобные, рядом с ними — столики с витыми ножками, на каждом канделябры и салфетки с гербом рода. Всё древнее, немного пахнущее плесенью и нафталином, запыленное несмотря на то, что домовики убираются здесь регулярно. Эту пыль невозможно стереть, ей сотни и сотни лет. Вдоль стен — книжные шкафы с глубокими полками, а на них множество книг: они выставлены в два, три, четыре ряда. Для того, чтобы достать одну из них, приходится вынимать соседние. Предки Люциуса начали собирать эту коллекцию в двенадцатом веке. Время от времени и он сам приносит сюда что-нибудь новое. Вот и сегодня… Он вынимает из-за пазухи книгу в красной обложке — «Искусство и музыка эпохи Возрождения», — открывает стеклянную дверцу и ставит ее на свободное место. На полках нет ни одной магической книги, только маггловские, впрочем, за долгие годы здесь скопилось множество редких изданий. В маггловском мире за них можно было бы выручить неплохие деньги. Зачем нужна эта коллекция, Люциус не знает. В библиотеке мэнора найдутся по-настоящему дорогие и редкие книги. Похоже, то, что один из его далеких предков задумал как шутку, с годами превратилось в очередную традицию. От одного упоминания этого слова к горлу Люциуса подкатывает тошнота. — Я надеюсь, вы не против выпить со мной? — Он шагает к большому столу у камина. — Сегодня я приготовил вам нечто особенное. Мерло тысяча восемьсот пятого года. Хочу, чтобы мы почтили память отца. Люциус опускается на колено перед запыленным деревянным ящиком и замирает. Домовики не вскрыли его и не оставили никаких инструментов, чтобы отнять крышку. По спине пробегает неприятный холодок. — Они очень не любят ждать, — говорил отец. — Любая задержка может выйти тебе боком, потому всегда спеши, всегда. Но не так, чтобы они поняли, как ты торопишься или боишься. Часы подскажут тебе, если они раздражены или им скучно. Слушай часы, но не позволяй им пробить полночь. Люциус дергает крышку, и ничего не выходит — гвозди, забитые по углам, сидят крепко. Их ржавые шляпки торчат наружу, но ухватиться за них не получается. — Тик-так. — Оживают часы над его головой. Единственная магическая вещь в комнате. Они всегда показывают, если беседа перестает быть оживленной, если хозяева или гости неожиданно замолкают. А ОНИ беседуют. Живые их разговоры услышать не могут, но Люциус точно знает: они говорят о делах, политике, семье… О чем еще могут говорить чистокровные? Пальцы Люциуса начинают подрагивать. Он хватается за шляпку гвоздя, пытается раскачать его и тянет. Кажется, он поранился, потому что занозистые доски ящика окрашиваются нежно-алым. Зря он так рано сказал про вино, просто не терпелось похвастать, что для отца он добыл редкий напиток. Стоило сначала открыть ящик! — Тик-так, тик-так. — Маятник раскачивается, стрелки движутся. Без двух минут полночь. — Мерлин, помоги, — бормочет Люциус. Все его пальцы давно изрезаны в кровь. Еще два гвоздя. Он дергает крышку, она качается, но все еще держится. — Мерлин… помоги. До полуночи минута. Отец никогда не доводил до такого, он заранее продумывал каждый свой шаг. — Папа, — шепчет Люциус, — папа, пожалуйста… Что мне делать? Но Абраксаса нет. Он в фамильном склепе у озера, чуть в стороне от сада. Туда ведет дорожка из серых камней. Два дня назад его похоронили, гостей было немного — многие испугались, что подхватят драконью оспу. Оно и к лучшему, ведь фамильный склеп — всего лишь фарс, пустышка… Дедушка называл это место «переходный этап» и был во многом прав. Еще минута, и что-то произойдет. Что именно – он не знает, отец предпочитал не распространяться о таких вещах. Да и теперь он помочь не сможет, Абраксас вообще больше не на его стороне. Последний гвоздь ломается напополам, крышка отлетает в сторону. — Прошу прощения за задержку, — бормочет Люциус, не обращая внимания на окровавленные пальцы. Это мелочи. ОНИ даже не заметят, ОНИ ждут вина. — Я надеюсь, что фрукты подчеркнут легкие нотки шоколада в этом чудном напитке. Часы замолкают и останавливаются, скрипит пружина, и стрелки возвращаются на свое первоначальное положение — на без трех минут двенадцать. Люциус открывает запыленную бутылку и разливает вино по бокалам — их еще днем приготовили домовики. Бокалы на длинных ножках, стоящие ровными рядами на одинаковых черных подносах. Значит, это они сделали, а открыть ящик не догадались?! — Вам не кажется, что следует включить музыку? Его руки дрожат. Никто не отвечает, но Люциус знает правила. Он вручную запускает старый патефон. Пятна крови от его пальцев остаются повсюду, но домовики уберут все завтра же днем. Чертовы домовики! Мерзкие твари! За оплошность с ящиком они заплатят. Патефон играет полонез. Люциус разносит бокалы, ставит их на круглые столики, рядом с каждым из сорока девяти кресел. Все они расположены полукругом в одной просторной комнате. Сорок девятое кресло пока пустует. ОНИ не пьют вино, но по неведомой причине наутро бокалы опустеют. Их веки плотно сомкнуты, а на щеках застыли морщины. Не лица, а посмертные маски. — Приятного вечера, господа! — Люциус заискивающе улыбается и шагает к выходу. В гостиной он долго поливает пальцы зельями, но боль не отступает. — Хозяин Малфой, что с вашими пальцами, сэр? — интересуется Добби, поджав уши. Люциус вспыхивает: — Ах ты мерзкая тварь! Он выхватывает из рукава палочку и швыряет в домовика заклятием снопа искр. — Хозяин! Простите! Простите! – выкрикивает Добби. Люциус толкает домовика и ставит ногу на его грудь. — Погубить меня хотел?! Ты притащил ящик с вином, но не принес инструменты, чтобы его открыть! — Хозяин… Добби не хотел, Добби не хотел! Добби просто забыл! — Домовик дрожит и рыдает, сжавшись в комочек. — Замолчи. Вся усталость трех бессонных ночей вырывается наружу. Люциус с трудом может дышать, а контролировать свои действия не может совсем. И ведь убьет, обязательно убьет. Он уже несколько раз ходил по грани, исполняя волю Темного Лорда. А теперь готов через нее переступить. — А что дальше? — спрашивает голос в его голове. — Азкабан? Люциус знает, кому принадлежит этот голос. Его совесть всегда говорит с ним голосом отца. — Хозяин Малфой… Люциус морщится, направляя на Добби палочку. — Хозяин Малфой… Сквозь шум в ушах и лихорадочный стук сердца Люциус слышит тонкий голосок домовика, но не Добби, нет. Тот лежит на полу и даже уже не дрожит, он давно приготовился к смерти. — Хозяин Малфой, пришла ваша невеста, — щебечет Дикси, Тонки или Парди. Люциус оборачивается. Позади него стоит бледная Нарцисса, а из-за ее юбки выглядывает Тонки. — Нарцисса. — Люциус отступает в сторону, испуганный Добби аппарирует, то же самое делает и Тонки. — Что здесь происходит? — Нарцисса кажется испуганной. Ее можно понять. Наверняка со стороны Люциус выглядит безумцем. — Прости. Домовики вывели меня из себя. Всё в порядке? — интересуется он нарочито будничным тоном. Она молчит и не двигается с места. Люциус старательно перебирает в голове все возможные оправдания, но никак не может выбрать подходящее. — Что это? — наконец интересуется Нарцисса. Она смотрит на его руки обеспокоенно. — Мерлин мой, Люциус… Что с твоими пальцами? Они изрезаны. — Это домовики. — Домовики? Домовик никогда не навредит хозяину. — Нарцисса уже тянет его к дивану, усаживает и колдует над неровными разрезами на коже. Старательно колдует, так что раны перестают кровоточить. — Твоя жена должна знать обо всем, что происходит в этом доме. А лучше всего, если она станет помогать тебе. Твоя мать умерла, так и не узнав, что мы прячем в подвале. Она презирала меня за недоверие. Не бери пример с меня, — покаялся отец перед смертью. — Скажи ей сразу, как только она впервые останется на ночь в этом доме. — Ты что-то скрываешь от меня? — Нарцисса накладывает на его руку повязку. — Что происходит? — Эти мерзкие рабы уронили мне на руки бутылку с вином, она разбилась и… Я почти час потратил на то, чтобы вытащить осколки. Нарцисса смотрит ему в глаза несколько секунд, но Люциус точно знает – она поверит. Даже мать не научилась распознавать его ложь, а она с рождения была рядом. Их отношения с Нарциссой длятся чуть больше года. Она знает его хорошо, но недостаточно. — Тебе нужно в Мунго. — Уже всё в порядке. — Люциус осторожно целует ее руку и едва заметно улыбается. Нарцисса обеспокоенно хмурится в ответ. Отец учил, что между мужем и женой не должно быть секретов. Но ведь пока они не женаты?