Трещинки на стекле

Он настойчиво целует ее губы, упиваясь их вкусом, умирая, воскресая снова и снова, и уже в который раз задается вечным вопросом, грызущим корку его головного мозга: «Когда все это началось?». Может быть тогда, когда он, раздраженный и разозленный после очередной светской встречи, где мелькают одни жирные, хитрые морды стариков и сухие, со впалыми щеками лица их спутниц, половина которых не являются их женами, столкнулся с ней на заснеженной улице. Может быть тогда, когда он, еще больше раздраженный и злой, выплюнул ей грубое: — Смотри, куда прешь, нищебродка. Может быть тогда, когда она подняла на него испуганные и — блять, цвета топленого шоколада — глаза. Может быть тогда, когда он противно скривил губы, проходя мимо нее, и стараясь больше не разглядывать человека, стоявшего на самой низкой ступени финансовой лестницы. А может быть, и чистоты крови. Может быть тогда, когда он остановился, вдруг заинтересованный своей мыслью, оборачиваясь к ней. Дрожащей рукой, она водила палочкой по воздуху, поднимая книги с белоснежного снега, успевшего намочить ее драгоценное сокровище. Игривые снежинки, спускаясь с темного неба и закручиваясь в веселом танце, запутывались в ее волнистых, растрепанных, каштановых волосах. Дурацкая вязанная шапка с глупым помпоном и такие же дурацкие варежки. Ему захотелось сорвать их с ее головы и рук, чтобы кинуть на землю и поджечь поджигающим заклятием. А заодно поджечь эти раздражающе-непослушные космы. Руки противно зачесались, уже готовые потянуться к карману, где лежала палочка, но он лишь стиснул зубы, грозно нахмурившись. — Грязнокровка, — хрипло слетело с его губ. Ее прямая спина предательски вздрогнула, плечи понуро опустились, а он понял, что попал в самую точку. Издевательская усмешка расцвела на губах, а внутри груди завыли и зацарапали ребра его дьяволы. Ей было больно, а ему от этого осознания становилось так хорошо, что хотелось унижать ее снова и снова, снова и снова, пока она не разрыдается, находясь в унизительной истерике. Чертов моральный садист. Он углубляет поцелуй, проникая языком в ее ротик, и она тихо стонет, прогибаясь в спине, как гибкая кошка. Как только он касается ее языка, в голове что-то взрывается, и он опять умирает, чтобы снова воскреснуть и обнять ее так крепко, как только можно. Это было неправильно, так чертовски неправильно, что хотелось закричать или пульнуть себе в голову Аваду, лишь бы больше не терзать себя этими мыслями. Отец бы кисло скривился, плюнул бы прямо в лицо, оскорбил, унизил, растоптал, убил… Но ему было все равно. Он был готов принять любое оскорбление, любое заклятие, любую судьбу — лишь бы продолжать целовать эти любимые губы, наслаждаться ее невероятным вкусом, ласкать стройное, легкое тело, слушать тихие стоны и то, как она шепчет твое имя. Прямо как сейчас. — Драко, — она опять выгибается, пытаясь прижаться к нему голой грудью, а ее руки судорожно пытаются расстегнуть маленькие пуговицы на его рубашке. Он готов разбиться в лепешку, чтобы услышать еще хоть раз ее тихий шепот-стон. Удивлен? Ни капельки. Все так, как и должно быть. — Грейнджер, — он целует ее ключицы, поднимаясь поцелуями вверх, к лицу, а холодные руки обжигаются о такую горячую кожу. Она была его личным огнем. Согревающим, единственным, настоящим. И снова этот страстный поцелуй, будто он боится его прервать, словно стоит оторваться от таких сладких и манящих губ, как он тут же задохнется от недостатка кислорода. Стоп, что? Боится? Захотелось злобно расхохотаться, подняв голову к небу, и хохотать, хохотать, пока не раздерешь глотку. Пока не поймешь и не примешь то, что происходит между вами. Но он ведь уже все давно понял, принял. Тогда в чем же дело? Он просто все еще не верил. Когда все это началось? Может быть тогда, когда он, спустя несколько дней, сидя на семейном ужине, в поместье Малфоев, окруженный приглашенными гостями и светскими людьми, выслушивая очередные унижения грязнокровок и нищих, вдруг вспомнил ее. Ту девчонку. Вспомнил ее дрожащую руку с волшебной палочкой, дурацкую шапку, дурацкие варежки. Вспомнил ее бледные губы, сжатые в тонкую полоску, немного курносый нос с несколькими веснушками. Вспомнил эти идиотские растрепанные волосы, в которых запутались снежинки, и эти блядские карие глаза. Он фыркнул и скривился в лице. Так, как сделал бы это его отец. «Нищебродная грязнокровная сука. Попадись мне еще раз — убью». Что она делала рядом с этим гребанным местом встречи всех светских кругов их волшебного общества, где никто даже не слышал таких слов, как: «пожалуйста» и «нет»? Ему было плевать. Ведь так? — Драко? — Отец? Люциус Малфой был хладнокровен и беспощаден к таким, как она. Он по жизни шел по головам остальных, не думая о других, не заботясь ни о ком. — Почему ты молчишь и не участвуешь в разговоре? — если бы его взгляд обладал физической силой, Драко бы уже давно превратился в ледышку. — Я просто задумался, — холодно ответил он, смело глядя в глаза отца. Такие же серые, равнодушные и пугающие. — Откинь прочь свои размышления и вступи в разговор. Он ушел, привествуя каких-то старых знакомых натянутой, фальшивой улыбкой. Его трость громко стучала по блестящему мраморному полу, звонко отдаваясь в ушах. Драко отвернулся в сторону, стараясь отвлечься. Он не собирался идти и присоединяться к компании этих старикашек, чтобы обливать грязью «низких» людей. С нищими и грязнокровками и так все было понятно, ему уже надоело каждый раз обсуждать одно и то же. Он понимал, что потом получит за это от отца, но ему было плевать. Так же, как и на его мнение. На мнение всех тех, кто крутится в светском обществе. Он помог ей стянуть с него рубашку, и маленькие ладошки тут же прижались к его груди, поглаживая и легко царапая. Он зарычал сквозь сжатые зубы, напрягаясь всем телом. Она шумно задышала, стоило ему обхватить ртом ее сосок. Она схватилась за его плечи, вонзив в них ногти, оставив царапины на спине. Ему это всегда так нравилось. Ему нравилось, что он был только ее. Что она было только его. С ее прокушенной губы стекла маленькая струйка крови, которую он тут же словил языком. Грязная. Грязная кровь. Грязная кровь грязнокровки. Его грязнокровки. Нет, она теперь не была грязнокровкой. — Драко, — тихий шепот, слетевший с губ. Она была его… — Гермиона Грейнджер. Нарцисса положила газету на стол, перед этим аккуратно ее сложив. Люциус отвлекся от своих бумаг, взглянув на нее недовольным взглядом человека, которого оторвали от важной работы. — Кто? Драко крутил в руках палочку, уставившись в свободное место, не заставленное тарелками еды, на столе. — Гермиона Грейнджер. Маглорожденная волшебница, которая участвовала вместе с Гарри Поттером в создании «Волчьего противоядия». — Эти грязнокровки вечно лезут туда, куда не надо, — проворчал Люциус, снова углубляясь в свои документы. Драко незаметно передернулся, но продолжал все еще смотреть в ту же самую точку, не отрываясь, не прекращая покручивать в руках палочку. — Они сделали просто масштабный прорыв в зельеварении. Их даже пригласили на встречу к Хорнби. — Что? — голос Люциуса повысился на октаву, а в глазах блеснула злость. — Сам посмотри, — взмахнув волшебной палочкой, Нарцисса отправила по воздуху газету, направив ее к мужу. Люциус выхватил ее, тут же раскрыв на первой странице, начиная пробегаться глазами по тексту. С каждой прочитанной строчкой, его лицо становилось все кислее и кислее, словно он съел десять лимонов. Фыркнув, он со злостью кинул ее на стол. — Этого гребанного зельевара Хорнби нужно отучить от любви к грязнокровкам. Совсем крышу снесло. Приглашать на светскую встречу этих мерзких отродий! — Ты ведь не откажешься от его приглашения? — Нарцисса спокойно пила кофе, устремив свой взгляд за спину мужа, глядя в большое окно, за которым падали крупные хлопья снега. — Еще чего, — огрызнулся мужчина. — На этой встрече будет Джонсон, мы давно планировали встретиться и все обговорить. — Не волнуйся, дорогой. Просто держись от нее подальше, вот и все. — Постараюсь, — рыкнул Люциус, попытавшись снова переключить свое внимание к бумагам, как вдруг он снова посмотрел на газету с ненавистной ему статьей и большой колдографией. — Спасибо за ужин. Я пойду к себе, — Драко встал изо стола, спрятав палочку в карман мантии. — Стоять! — приказной тон мужчины заставил его остановиться и замереть. — Да, отец? — он взглянул на него, ожидая какого-то поручения, вопроса или упрека. Но вместо всего этого, Люциус, как и ранее Нарцисса, с помощью волшебной палочки, отправил газету к Драко. — На, взгляни на эту грязнокровку, сын. Запомни ее лицо и не смей к ней даже на метр приближаться, ты меня понял? Драко взял в руки газету, опустив глаза на колдографию. На секунду, его сердце подпрыгнуло, а в голове что-то треснуло. Эти бесившие волосы. Лицо. Нос. Губы. Блядские глаза. Это была та самая нищебродная грязнокровная сука. Он ведь хотел ее убить, если она попадется ему еще раз. За что? За то, что он натолкнулся тогда на нее. За то, что она взглянула на него своими глазами топленого шоколада, которые хотелось выколоть и навсегда забыть. За то, что в ее растрепанных, каштановых волосах запутываются снежинки. За то, что она нищебродка. За то, что она грязнокровка. За то, что она — это она. — Понял, отец. — Отлично, — взмах волшебной палочки, и газета вылетела из рук Драко, мигом загоревшись. Прежде чем она сгорела дотла и оставила после себя лишь пепел, он успел последний раз увидеть улыбающееся и немного смущенное лицо Грейнджер. Тогда он еще не знал, что на эту встречу Хорнби она придет под ручку с знаменитым Поттером. Грязнокровка и полукровка — чем не парочка? Драко следил за ними издалека, не пытаясь даже подойти ближе, чем на двадцать метров. Она улыбалась, обнажая свои белоснежные, ровные зубы. На ее губах красовался нежно-розовый блеск, на ресницах было немного туши и… и все. Она пришла открытая, словно книга. Не замазанная и заштукатуренная, как все эти девушки и женщины, а искренняя и натуральная, если так можно выразиться. Дешевое красное платье чуть выше колен и такое же дешевое ожерелье с маленьким зеленым камнем. Волосы уже не торчали в разные стороны, а были красиво уложены, закрепленные заколками с двух сторон. Она не отходила от Поттера ни на шаг, крепко сжимала руки на его локте до побеления костяшек. Взолнована? Скорее, напугана. К ним подходили разные люди, все хотели пожать руку без того знаменитому херову полукровке, который был сыном известного аристократа Джеймса Поттера, и поцеловать — поцеловать — руку грязнокровки. Да они все и дышать раньше не могли с такими, как она, а тут они улыбаются ей, сверкая золотыми зубами, пораженные блестящим умом и невероятной красотой. Лицемерные ублюдки. Кажется, где-то на другом конце Земли, пингвины вдруг решили смотаться в Африку. Драко скривился, отворачиваясь от этого жалкого и противного зрелища. Чтобы он, Драко Малфой, наследник семейного бизнеса и денег, аристократ и чистокровный волшебник с вековой династей, целовал руку какой-то там грязнокровки? Да он бы ее сломал или заколдовал так, чтобы она осталась без костей, но ни за что бы даже не прикоснулся к грязной грязнокровке. Ему казалось, что одно только присутсвие с ней в одном помещении могло его испачкать. Люциус, как и хотел, даже близко не подходил к этой незванной, с его взгляда, парочке. Он оставался в стороне, разговаривая с нужными ему людьми, и иногда косясь в сторону Поттера и Грейнджер. Драко окинул усталым взглядом зал, богато украшенный к такому случаю, считая про себя минуты до того, как он отсюда наконец-то смоется, забыв этот ужасный вечер. — Извините, Вы бы не могли, пожалуйста, отойти в сторону? — раздался рядом с ним милый голосок, заставивший пробежаться мурашкам по спине. Драко развернулся, уже собираясь вежливо отойти, как вдруг он увидел ту, кто его об этом попросила. «Нищебродная грязнокровная сука». Она, видимо, тоже его узнала, потому что вздрогнула и сглотнула, испуганно на него взглянув. Драко не сдвинулся с места, лишь оглядел ее с ног до головы ледяным и высокомерным взглядом. — Грязнокровка много о себе возомнила. Ему захотелось блевать. Она ничего не ответила. Просто закусила нижнюю губу, показав свои белые зубы и немного испачкав их блеском. Просто опять заставила его скривить лицо и почувствовать бег мурашек по спине. — Чего молчишь, грязнокровка? Проглотила свой грязный язык? — Зачем Вы так? — ее голос немного дрогнул, но она упрямо взглянула прямо в его глаза. Смело. Дерзко, но немного напугано. — Да потому что ты должна была сдохнуть, как только родилась, — он практически выплюнул ей это в лицо, издевательски усмехнувшись. — Такие, как ты, только позорят волшебников. Мерзкие грязнокровки, да вы не достойны своих способностей, вы всего лишь жалкие тараканы, которых надо истреблять. — Гермиона? Драко поднял злой взгляд на подошедшего, испортившего такой любимый момент втаптывания в грязь. Ему хотелось довести ее до слез, до той самой истерики. Больше боли. Больше унижений. Поднятый взгляд и кривой оскал. — Поттер. — Малфой. Драко испепелял взглядом стоящего перед собой парня. Им доводилось встречаться несколько раз, даже переброситься парой колких фраз, после которых они поняли, что с первой минуты знакомства не выносят друг друга. Гермиона вцепилась в локоть херова полукровки, как за спасательный круг. Потому что сейчас она тонула. — Как дела, Поттер? Смотрю, завел себе новую подружку? — Драко стрельнул взглядом в сторону девушки. — С выбором у тебя, конечно, полная хрень. — Закрой свой рот, Малфой, — Поттер грозно нахмурился, глядя на Драко немного снизу вверх, так как тот был выше его на полголовы. — А то что? Заставишь меня вылизывать твои ботинки? — Гарри… — тихо прошептала Грейнджер. — Пойдем отсюда. — Правильно, слушай свою грязнокровку, Поттер. Убирайтесь отсюда, — Драко продолжал сверлить в глазах парня бесконечные дыры, стараясь заглушить в себе желание долбануть его башкой о стол. — Ты считаешь себя выше и лучше других, Малфой, — Поттер шагнул вперед, а Грейнджер, не выпуская его локтя, осталась стоять немного позади, боясь шевельнуться. — Но на самом деле, ты самый жалкий из всех этих людей. Счастливо оставаться. И после этих слов, парень потянул за собой девушку, скрываясь вместе с ней в толпе, а Драко стискивал зубы от злости, ощущая, как руки чешутся задушить этого сукина сына. Но это было тогда. А сейчас он вдруг понял, что, наверное, Поттер был прав. Драко оказался самым жалким из всех. Пробегаясь прохладными пальцами по вздрагивающей груди, он изнывал от желания снести себе голову, но все было слишком идеально и прекрасно, чтобы терять это. Жалкий. Жалкий. Жалкий. Ты, всего лишь жалкий Драко Малфой, наследник семейного бизнеса и денег, аристократ и чистокровный волшебник с вековой династией, сейчас целуешь и с наслаждением ловишь губами стекающие капельки крови с губы грязнокровки. Черт, да весь мир уже перевернулся с ног на голову. Как и твой мир. Ты все еще пытаешься вспомнить, но путаешься в многочисленных воспоминаниях и мыслях. Когда все это началось? Слишком быстро, спонтанно и невероятно. Наверное тогда, когда после своего знаменитого прорыва в зельеварении с Поттером, она стала чаще присутсвовать на светских встречах. Наверное тогда, когда он не переставал следить за ней, неосознанно замечая, как меняется ее гардероб и улыбка. Как все начинают принимать ее, чуть ли не за свою в своих кругах, а она продолжает бояться и вздрагивать, даря каждому, кто подойдет, свою новую, фальшивую улыбку. Наверное тогда, когда он заметил, как Нарцисса на одной из таких встреч разговорилась с ней, отведя в дальний угол помещения, чтобы не попасться на глаза мужу. Как она тогда расцвела, как будто нашла близкого по духу человека, сняв с лица эту маску, и раскрывшись его матери. Наверное тогда, когда после знакомства с Нарциссой, она немного раскрепостилась и стала увереннее, больше не сжимая так сильно локоть Поттера, у которого на том месте уже остались синяки. Наверное тогда, когда он перестал кривиться и фыркать каждый раз, когда видел ее, проклиная про себя и мучительно убивая. Наверное тогда, когда стал замечать, как сексуально она смотрелась все в новых и новых платьях. Они не отличались по цене от тех, которые она носила до этого. Все те же дешевые тряпки, но, черт бы его побрал, она в них смотрелась так привлекательно. Куда же она девает все свои заработанные деньги, если все никак не может купить себе платье подороже? Ха, наверное, такая нищебродка, как она, даже и не знает, как ими пользоваться. Наверное, все началось тогда, когда он увидел, как к ней пристают старые и молодые ублюдки. Как она мило краснеет и что-то смущенно им отвечает, отводя взгляд сторону. Как потом появляется Поттер и уводит ее от них, обняв за талию. В те моменты Драко не замечал, как трескался в его руках бокал. Наверное тогда, когда она стала сталкиваться с ним взглядами. Когда ее блядские карие глаза цвета топленого шоколада заставляли его сходить с ума. Зачем ты смотришь? Зачем ты смотришь так? Наверное тогда, когда он вдруг понял, что ему не будет противно и мерзко трахнуть грязнокровку. Жестко, быстро, закрутив ее каштановые, бесившие волосы на кулак и трахать до потери пульса. Пока она не выдохнется и, наконец, не сдохнет. Не перестанет смотреть на него своими глазищами. Раньше бы его стошнило от такой мысли, но сейчас лишь чувствуется теснота в штанах и небывалое желание владеть ею. Ее телом. Мыслями. Душой. Что бы на это сказал отец? Думать совсем не хотелось. Хотелось лишь действовать. И вот, когда она входит в незнакомую для нее комнату, любопытно и немного настороженно оглядываясь по сторонам, зовет своего Поттера, надеясь, что это именно он позвал ее сюда, за ней захлопывается дверь, тут же закрывшись на замок. Она напугана. Опять. Но на этот раз ее страх больше. — Мышка попала в мышеловку, — Драко выходит из темноты, издевательски усмехаясь. Она вздрагивает всем телом. — М-малфой? — Ты все еще помнишь меня? Это впечатляет. — Что тебе от меня нужно? Где Гарри? Выпусти меня! — Не думай, что ты так легко отделаешься, грязнокровка, — слетает с его губ. Руки тянутся к шее, ловко и быстро развязывая галстук. Глаза Грейнджер вот-вот вылетят из орбит. — Сначала удовлетвори меня, а потом я подумаю над твоей просьбой. — Ч-что? — она пятиться назад, натыкаясь на кровать. — Ты ненормальный! Я не собираюсь с тобой спать! — И не нужно, — пуговица за пуговицей, и вот он уже кидает расстегнутую рабашку в сторону. — Я могу и сам все сделать. Она молчит. Ее глаза прикованы к его открывшемуся телу. Красивому, рельефному и подтянутому. Идеальному. — Давай же, сделаем это быстро. Это херова удача — переспать с самим Драко Малфоем. Он уже стоит рядом с ней, вглядываясь в карие глаза, которые она смело устремляет в его, и не понимает, почему медлит и тормозит. Но как только ее дрожащие руки обнимают его шею, наклоняя и притягивая к себе, он уже не собирается останавливаться. Впивается в ее губы страстным, грубым поцелуем, на который она тут же отвечает, немного трусливо и неопытно. Он сминает ее губы своими, тут же толкая на кровать и нависая сверху. Она не плачет, не сопротивляется и не просит остановиться. Она отвечает на его поцелуй, выгибая спину и цепляясь за его плечи. Это была лучшая ночь в его жизни. Это был лучший секс, который у него когда-либо был. Страстный, горячий, местами грубый и даже нежный. Ведь осознание, что ты у нее первый, пробуждает в тебе какие-то непонятные мужские действия и мысли. Медленнее. Аккуратнее. Меньше боли и больше стонов. Да, вот так. А придя в себя после всего произошедшего, он вдруг осознает, что она свернулась калачиком, прижавшись к его груди, голова покоится на его руке, а ладошка лежит там, где бьется сердце. А разве оно вообще бьется? Тихонько сопит, погрузившись в глубокий сон. Нос щекочет запах ее цветочного шампуня. Первый. Ты у нее первый. Какого?!.. Он совсем не хотел лишать ее девственности. Все должно было быть не так. Он не должен был сейчас лежать и терзать себя этими мыслями, слушая упреки совести, которая, оказывается, еще не сдохла в нем. Не должен был наблюдать, повернув голову, за тем, как ее ресницы едва заметно вздрагивают, и как она смешно морщит тот самый немного курносый нос. Он должен был быстро, грубо и жестко ее трахнуть, насладившись разрядкой и ее разбитостью. Но все получилось наоборот. Теперь это он разбит. На следующее утро ее не было в кровати, когда он проснулся. Лишь смятая постель и запах на подушке. И воспоминания. Драко не бросился ее искать, не стал даже ничего делать. Он просто встал, умылся, оделся и вышел из номера гостиной. Глупая девчонка. Зачем ты пришла? Как ты не догадалась, что это чистая подстава? Вот бы можно было повернуть время вспять. Он бы тогда нашел другую грязнокровку. Грязную грязнокровку. И с чистой совестью трахнул бы ее, вот и все. Хотя, может это и к лучшему. Будет знать. Будет проверять, прежде чем действовать. И тем более, она должна радоваться, что во взрослую жизнь ее ввел не какой-нибудь там нищебродный сученыш, а сам Драко Малфой. Да, правильно. Но потом стало еще хуже. Он не мог смотреть в ее сторону, не мог больше думать о ней, потому что голова уже настолько была забита ею, что хотелось пойти и спрыгнуть с высокой горы. Против своей воли, он все-таки продолжал следить за ней, ловя на себе ее растерянные и смущенные взгляды. Что это такое? Что это такое? Почему она продолжает отвечать на ласки, выстанывая его имя и царапая его плечи? Почему он продолжает делать это снова и снова — уделять ей время? Почему она больше не боится его? Почему она стала больше разговаривать с ним, как только они оба слетают с небес наслаждания? Почему он стал отвечать ей, перестав обзываться и оскорблять, как делал это до этого, когда лежал рядом в постели? Почему он больше не мечтает ее убить или унизить? Почему он все больше сторонится ее на встречах, но стоит им остаться наедине — ему тут же сносит крышу. Почему она тянется к нему? Почему он тянется к ней? Почему? Ответ очевиден. Потому что он — жалкий Драко Малфой. Потому что он наблюдает за тем, как она спит, наговорившись с ним вдоволь. Потому что ему нравится, как звучит ее голос. Потому что он готов слушать ее стоны и шепоты вечность. Потому что когда она спит, он перебирает руками ее спутанные волосы. Потому что он всегда смотрит ей в глаза, наслаждаясь этими минутами. Их минутами. Потому что он запомнил ее любимую книгу и любимый чай. Потому что он выучил наизусть эту дурацкую магловскую песенку, которую она вечно напевает себе под нос. Потому что он ненавидит котов, но снисходительно кивает и ухмыляется, выслушивая ее очередную реплику про чертового Живоглота. Потому что он узнал, что практически все деньги, которые она зарабатывает, она вносит в благотвортельные фонды. Потому что он стал чаще ее целовать и греться холодными руками о горячую кожу. Потому что она каждый раз тихо шепчет ему: «Я люблю тебя», заставляя дрожать и сходить с ума. Потому что он понял, что Нарцисса все знает, когда она тепло ему улыбнулась на семейном ужине, прошептав тихое: «Ты молодец, сынок. Я горжусь тобой». Потому что ему плевать на мнение отца, который ничего не знает. Никто ничего не знает. И ему от этого хорошо и свободно. Да, он жалкий трус, что боится признать всем, как обстоят дела на самом деле. Но ведь они ни разу не говорили об этом. О раскрытии своих отношений. Своих отношений? А разве они есть? Закрыв глаза, Драко мог точно сказать — да, они есть. Потому что если бы их не было, он бы просто ушел, забыв обо всем, продолжая также ее унижать и мысленно убивать. Он медленно вошел в нее, и Гермиона опять выгнулась ему навстречу, вонзив ногти в его плечи. Он зашипел, начиная двигаться в ней. Тесно. Мокро. Жарко. Необыкновенно. — Моя, — он наклоняется, оставляя яркий засос на ее шее. — Грейнджер… Моя. — Драко, — тихо выстанывает она, прикрывая свои невероятной красоты карие глаза. — Я люблю тебя, Драко, — зарывается рукой в его волосы, начиная их теребить и пропускать сквозь пальцы. Он рычит, начиная двигаться в ней быстрее. Гермиона толкается бедрами ему навстречу, закусывая нижнюю губу и тяжело дыша. Он сгорает вместе с ней, сгорает дотла, как та никчемная газета, которую сжег когда-то отец, дав ему взглянуть на нее. На Грейнджер. Он взглянул. И потерялся. Потерялся в ней, в ее душе и мыслях. И надеется, что сможет когда-нибудь произнести эти же слова, которые она говорит ему, не про себя, мысленно, а вслух: «Я люблю тебя, Грейнджер». Когда все это началось? Тогда, когда он увидел ее дрожащую руку с волшебной палочкой, белую шапку, и серые варежки. Когда увидел ее бледные губы, сжатые в тонкую полоску, немного курносый нос с пятью веснушками. Когда увидел эти растрепанные волосы, в которых запутались снежинки, и эти невероятной красоты карие глаза. Цвета топленого шоколада. Почему он это не останавливает? Потому что если он все это остановит, он умрет мучительной смертью. Потому что он вдруг понял, что это он грязный, а она чистая. Не физически. Душевно. Потому что ее кровь, оказывается, такая же чистая и красная, как его. Что на вкус она с тем же металлическим привкусом. Потому что он пытался. Правда, пытался. Отгораживал себя стеклянной стеной. Стеклянной, чтобы было видно. Видно ее, видно со стороны, издалека, за стеной. Но она оказалась непрочной. Трещинки. На ней стали появляться трещинки. Трещинки на стекле из-за нее. Чтобы он не делал, они все разрастались и разрастались. Трещинки на его, когда-то жалкой и никчемной жизни.