and I will give you rest

- Иди ко мне, - сказала она и протянула руки. Он шел долго – так долго, что сбил ноги в кровь. Кровь была у него на руках, на плаще, багровая, липкая, въедалась в ноздри неистребимой вонью. Но черного страха больше не было. Был только белый мир, прозрачный пол, в котором он с трудом узнавал собственное отражение, и белая женщина впереди. - Все кончилось, - сказала она ему, и снова: - Иди ко мне. Она была белая и совсем холодная, ничего общего с загорелой взъерошенной девчонкой, которая когда-то придумала ему имя. Но это было все, в чем он сейчас нуждался, много больше, чем посмел бы просить. Он шагнул к ней, склонился перед ней и упал к ее ногам, и она подхватила его своими ледяными хрупкими руками – какая сильная! - Все кончилось, - повторила она, и в этот раз он ей поверил. Она подняла голову при звуке шагов. Пришелец, остановившийся в нескольких шагах перед ней – не из уважения; может, потому, что ему не дано было пройти дальше? – щурясь, глядел на нее. Он был весь в черном, как и тот, что наконец обрел долгожданный покой у нее на груди, и так же, как тот, был с ног до головы покрыт засыхающей кровью; но на этом были добротные ботинки, которые не дали ему подойти незамеченным по стеклянному полу, а на груди огнем горел золотой крест. Пришелец заговорил первым. - Отпусти его, гомункул, - произнес он низким голосом, который, звонко отражаясь от пола, не терял своей силы даже в этом бесконечном пространстве. – У него осталось еще дело на земле. - Оставь его, палач, - отозвалась женщина. Она глядела на стоящего перед ней прямо, без страха, только с какой-то затаенной растерянностью: как ты вошел? – Он достаточно страдал, и не тебе его судить. Тот, кого она назвала палачом, усмехнулся. - Есть высший судия. И мы все в ответе перед ним, в неоплатном долгу, каждым днем нашей жизни. - Тогда он оплатил свой долг, - твердо ответила женщина. Несмотря на то, что третий участник этой сцены, пока безмолвный, крепко прижался к ней и зарылся лицом в складки ее белоснежного платья, кровь к ней не приставала. Только глаза гневно вспыхнули алым. – Он заслужил свой покой; а ты – возвращайся, если хочешь. - Значит, тебе все равно, если он продолжит убивать? Женщина не ответила. Она обняла прильнувшего к ней, будто хотела защитить его от непрошеного обвинителя. - Впрочем, ты ведь не человек. Как и я. Ты выполнила свое назначение, я когда-нибудь выполню свое, только, боюсь, мой последний сон будет не похож на твой. Там будет гораздо жарче. Тогда ответь мне ты, - он впервые перевел взгляд на того, чьего лица никак не мог увидеть, - думаешь, на этом все? Ты уничтожил существо, предлагавшее тебе мир, но всемогущий Грааль свое возьмет. Не твоим желанием, так твоим страхом. Я прошел его насквозь, чтобы добраться сюда. Я видел все. Его размеренный голос дрожал интонациями, отражаясь от стен. Воздух сгущался. Даже женщина, единственная константа этого мира, заволновалась. Но она не останавливала палача, молча поглаживая лежащего по волосам. - Если ты не выйдешь отсюда сам, он тебя выкинет, - говорящий повысил голос, и он был не так спокоен, как хотел казаться, - только ты уже не будешь собой. Оболочкой, послушной марионеткой, потому что твое сердце останется здесь. Хочешь доживать свой век, глядя на то, что натворил Грааль по твоей милости? Хочешь сдаться? Он сжал кулаки. Лезвия света вспыхнули меж пальцев. - Хватит! – сказала женщина – негромко, но с этим словом мир как будто остановился. Палач, уже поднимавший оружие, замер; застыла и странная гримаса на его лице – смешение ярости с какой-то дикой, непритворной обидой. Но женщина больше не смотрела на него: все ее внимание сосредоточилось на том единственном, кто еще мог на что-то повлиять во всех возможных мирах. Срок гомункула короток, и хотя она обещала себе, что не будет ни о чем жалеть, все-таки жалела – о том, что им не было отпущено больше. - Осталось совсем немного, - шепнула она ему, - но я буду с тобой до конца. Для нее «конец» и правда означал конец. Для него… она не знала, но надеялась, что будущее, которое увидел палач, было лишь отражением его собственного сердца в черной грязи, которая составляла суть всемогущего Грааля. Потому что если он прав… - Не бойся, - вдруг сказал он, тот человек, который лежал, уткнувшись ей в колени. Он поднял голову и повторил уже более внятно: - Не бойся. Я знаю, что надо делать. Если он и плакал, по его лицу этого сейчас никак нельзя было сказать. Она заглянула ему в глаза и ощутила знакомый трепет, смесь восхищения и ужаса – последнему ее научили эти дни короткой, ненужной и яростной войны. Она хорошо знала этот взгляд. - Куда ты пойдешь? – спросила она, почти ожидая ответа. - Назад. - Но ты не вернешься… Он покачал головой. - Я вернусь, - сказал он так же серьезно, как обещал ей, что добьется Грааля и исполнит свою мечту. – Я найду тебя. Я найду Иллию. И я не позволю больше никому погибнуть из-за меня. - Ты не знаешь дороги. Не шути с этой силой. Даже то, что ты видишь сейчас перед собой, может быть ловушкой, - она опустила голову и закончила: - Даже я. Он оглянулся через плечо и посмотрел на застывшую фигуру, которая не исчезла, не рассыпалась в прах, когда он пошевелился. - Я знаю, что – правда, потому что иначе бы его здесь не было. – Он поцеловал ее. – Обещай, что дождешься меня. Он тяжело поднялся, руки его были пусты. Она смотрела на него, кусая губы. Она шепнула только: - Иди скорей. Путь назад оказался не легче. Они шли, увязая в песках, проваливались в бездонные расщелины, смертные ветры кружили над их головами, призраки фантастических чудовищ появлялись и пропадали, стоило к ним приблизиться. Только небо было всегда одно и то же. Тучи кружили над их головами, набухая грозой, и отчего-то казалось, что если дать этой грозе прорваться, то ничего уже не станет. Поэтому они спешили, предпочитая продвижение вперед разговорам; и только однажды он спросил у своего спутника: - Откуда мне знать, что ты меня выведешь? У него в руках по-прежнему не было оружия, но тот, другой, почувствовал угрозу. - Хотя бы потому, - ответил он, не глядя в глаза (он вообще предпочитал смотреть исключительно вперед), - что у тебя передо мной долг. - Какой? - Ты убил меня. Ты и этого не помнишь? Когда они вывалились в реальный мир, там было тихо и темно – темно, потому что наступила ночь, и тихо, потому что кончилась война. Где-то золотоволосая королева рыдала над телом верного рыцаря, из груди которого торчал ее проклятый меч; где-то красноглазый король уходил прочь от едва держащегося на ногах последнего верного вассала своего последнего достойного противника. Им было суждено встретиться вновь. Звезды в небе ослепляли. Двое, оставшиеся на руинах бывшего концертного зала, переглянулись. - Что теперь? - Ничего. Грааль проявился, но остался без хозяина. Подумай лучше, что ты скажешь Айнцбернам. Он сделал шаг вперед, споткнулся, машинально посмотрел себе под ноги. Конечно, не босиком. Даже думать глупо. Но боль почему-то не проходила. - Я отведу тебя в церковь. Он поднял взгляд. Тот, другой, стоял прямо перед ним. И был по-прежнему весь в крови. Даже золотой крестик был испачкан кровью. - На себя посмотри. - Это ничего… теперь. А вот тебе понадобится помощь. Я неплохо освоил духовное исцеление. Кроме того, формально ты – победитель, а я – единственный оставшийся представитель Церкви. Мне же надо как-то отчитываться. Он молчал. Золотая пыль оседала на пальцы, что-то рвалось в груди, там, где было сердце. Звезд на небе меньше не стало. До замка Айнцбернов два дня пути. А больше никого не осталось. И надо суметь расплатиться. Священник, палач или кто он там, терпеливо ждал его ответа. - Хорошо, будь по-твоему. Веди.