К режиссерам

У вас никогда не было ощущения, что вот сейчас, именно здесь и именно с вами все идет совершенно не так, как должно бы? Ну вот просто в какой-то момент вы не встретили нужного человека, не прошли по нужной улице, не пнули нужный камушек, в конце концов. И теперь все идет как-то незапланированно и неправильно, совершенно по дурацкому сценарию, который, кстати, написан какой-то абсолютной бездарностью. Криворукие режиссеры не потрудились состряпать вам что-то стоящее, и поэтому вы живете «ну, по тому, что было в наличии». У Феликса такая дрянь творится уже месяца полтора. Потому что Бриджит махнула рукой и теперь даже не донимает его, просто поводя плечами «Да достала я его уже, чего навязываться-то?». А Ледибаг вообще не появляется на патрулях. Так, изредка, только при нападении, когда ему одному ну никак не обойтись. Оправдывается, мол, «Дел слишком много». А Феликс-то думал, что это он халатно к должности героя относится. Да и, собственно, кому она врет. Он же насквозь ее видит. Поймала акуму и домой, «Некогда мне, кому говорю, глупый кот!» Ей вечно некогда делать то, что она обязана. Зато ей есть когда купить билеты в другую страну, буквально за пару минут объяснить Нуару, что вот так и так, я Бриджит Дюпен-Чен, а ты Феликс Агрест, я не слепая, и у меня поезд в пять сорок, а там уже курсы послезавтра в семь двадцать три начнутся. Вот так в момент, совершенно спокойно рассуждать о том, что он по крупицам из нее все эти два года вытрясал. Он, как последний дурак, собирал всякие мелочи, копил каждую секундочку их встреч, а теперь она все это раскрошила, как обычно печенье на пирожные крошит. Молодец, Бриджит, браво. Да и ты, Феликс, тоже хорош. Овации. Когда Бриджит прямо на вокзале сует в руку все-таки пришедшему Феликсу коробочку со своими серьгами и просит передать мастеру, — она просто иначе не успевает, а кто за нее мир спасать будет — это уже Феликса забота, а не ее, — у того сухой ком к горлу подкатывает и такое чувство, что либо он ей сейчас вмажет пощечину, либо он просто не знает, что делать и как себя вести. И вообще, как дальше жить — а вот черт его знает. Не вмазал. Выдержка у него просто дьявольская, научился, кажется, у отца. Пока Аля причитает, что «шапка у тебя криво, не июнь на дворе, застегни куртку, куда ты без нас поедешь, да ты ж там одна одинешенька скукожишься», Феликс просто смотрит на это дурацкое табло с цифрами, датами и прочей чушью, подсчитывающей, сколько у него осталось там минут, или секунд даже, на то, чтобы встретить того человека, пройти по той улице или пнуть нужный камушек. Надавать по кривым рукам неумелым режиссерам и подыскать подходящий сценарий, короче. Чтобы Бриджит там никуда не уезжала, и чтобы сейчас он от нее за стеллажом с книгами прятался, а вечером они вместе, — лучше всего не зная, кто есть кто, — будут бежать по крышам, а может даже заведут какой-нибудь философский разговор, насмотревшись на багрово-кровавый закат. И чтоб вообще не было этих чертовых поездов, и курсов послезавтра в семь двадцать три тоже не было, а если б и были, то без нее, пожалуйста. Чтоб она послезавтра в семь двадцать три его в библиотеке нашла и плевать, он даже дастся выудить себя в парк или кино. Да он идиот просто, что до сих пор не понял, что нуждается в ней не только Париж. Феликс не знает, что вот сейчас должно так кардинально поменяться, чтобы ноги махнулись с головой местами, и вообще мир крутанулся на сто пятьдесят шесть градусов, а лучше вообще на сто девяносто три, и все бы стало точно на те места, как по хорошему сценарию планировалось. Эй, там, наверху, да куда вы смотрите, сейчас немного не время менять что-то, сделайте как было, я запятую в сценарии пропустил, у меня там теперь «помиловать нельзя», а быть наоборот должно, там сейчас Бриджит должна по физике тест на два написать, а не в куртке ярко-фиолетовой у пятнадцатого вагона стоять, паспорт и билеты протягивая. Сейчас все наперекосяк как-то пошло, верните, верните, как было, я, честное слово, пну нужный камушек, и даже человека, какого скажите, найду, и хоть весь город оббегаю, в поисках подходящей улицы. Сделайте, пожалуйста, так, как правильно должно быть, не подпускайте к моей жизни таких режиссеров. Феликс обещает, что он исправится, и признает, что эгоист неисправимый, потому что в своей Бриджит нуждается куда больше Парижа. Ау, небесная канцелярия, доставь там запятых пару штук, ну что тебе стоит?! — Феликс Агрест, ау, ответ-то какой? Пока зрачки парня пытаются сконцентрироваться на хоть какой-то определенной точке, мадам Менделеева закатывает глаза. — Мое терпение лопнуло, я вызываю отца. Уснуть в школе вам — это просто нонсенс! Сработало. Вау. Пока на перемене взбудораженный Феликс ловит Бриджит по коридорам и вытрясает из нее ну хоть что-то кроме в край обалдевшего взгляда, а она и слова выдавать не может, на часах стрелки передвигаются к пяти сорока, и поезд где-то там, кажется уходит, а Бриджит послезавтра на физике в семь двадцать три двойку схлопочет. И лекции в другой стране тоже, кажется в это время начнутся, только почему-то без нее. Возвращаясь из школы, Феликс улыбается. Потому что сегодня вечером, любуясь на багрово-кровавый закат и философски беседуя с напарницей, он в одну минуту вывалит ей на голову все то, что чисто в теории собирал по крупицам. Вот так за минуту объявит, что так и так, я Феликс Агрест, а ты Бриджит Дюпен-Чен, я не слепой, и если ты надумаешь куда-то там уехать, или билеты на пять сорок взять, чтобы у тебя лекция в семь двадцать три начиналась, знай, я буду первым, кто тебе голову откусит, и вообще, ты теперь моя девушка, и мне как бы плевать, что у тебя сейчас взгляд такой ошарашенный, потому что это не обсуждается. И кстати, совсем забыл сказать, я в тебе гораздо сильнее Парижа нуждаюсь. И сейчас, по дороге домой строя великие планы и перепинываясь с Бриджит каким-то камушком, Феликсу отчего-то кажется, что он как никогда нужный. И идут они по крайне подходящей улице. И Бриджит, пожалуй, и есть самый что ни на есть «тот самый, для таких случаев» человек.