Греховная и чистая купель

— Ванну, — не дожидаясь помощи, Чезаре с отвращением сдирает с себя грязную одежду, не обращая внимания на протестующий треск ткани. — Горячую. Немедленно. Кликни слугу, Микелетто… — Да, господин. Микелетто велит мальчишке-слуге — Франческо — наполнить бадью, но отсылает его сразу же, как тот сообщает, что всё готово. Слуги, пажи… среди них так много молоденьких и смазливых — и все смотрят на Чезаре со щенячьим обожанием… Как пить дать, были бы рады не только воду для купания согреть, но и герцогскую постель. А Чезаре хоть и развлекается чаще с женщинами, но на хрупких белокурых юнцов порой тоже падок. Как раз на таких, как этот Франческо. И позволить, чтобы он помогал господину мыться? Ну уж нет. — А где Франческо? — лениво спрашивает Чезаре, со вздохом облегчения опускаясь в горячую воду и поглядывая на Микелетто из-под полуопущенных ресниц. — Ты утопил его в ведре с водой, заботясь о моём целомудрии? — Я осмелился решить, что ему не помешает отдохнуть, господин, — невозмутимо отвечает Корелья, пробует воду рукой и подливает ещё немного кипятка. — Я сам помогу вам вымыться. Чезаре издаёт негромкий смешок. У Микелетто своеобразные представления о ревности: он абсолютно спокойно относится к связям Чезаре с женщинами, а сам не гнушается другими мужчинами (к которым Чезаре, в свою очередь, тоже не ревнует) — но от посягательств готовых раздвинуть ноги красивых юношей оберегает своего господина с рвением гувернантки незамужних девиц. Не сказать, конечно, что ему всегда это удаётся — да и, в конце концов, Чезаре никогда не обещал, что не будет брать в свою постель других мужчин. Микелетто Корелья — единственный мужчина, которому отведено место в его сердце (а также единственный, кому он позволяет себя брать), но плотская верность никогда не числилась среди добродетелей Чезаре Борджиа. Порой он ведётся на покорность и свежесть молодых юношей; к тому же Микелетто и сам верен ему душой и сердцем, но не телом. И всё же ревность Микелетто не злит, а забавляет — и сегодня Чезаре отнюдь не против, чтобы верный кондотьер помог ему с купанием вместо Франческо. Вообще, может, и стоит приставить мальчишку к другому делу — а то что-то у него и впрямь в гульфике становится чересчур тесно, когда наготу господина видит… Или нет — один раз всё же осчастливить (пусть вспоминает потом, как герцог Борджиа одарил его ласками), а затем приставить к другому делу. Подальше от капитана Микелетто Корельи. — Мне следовало назначить тебя не своим капитаном, а в дуэньи к Лукреции, — не удержавшись, дразнится Чезаре. — Хотя нет — тогда бедняжке пришлось бы вести до отвращения скучную и добродетельную жизнь… Добавь благовонное масло, Микелетто. Вон тот хрустальный флакон… — Да, господин, — Микелетто берёт маленькую склянку со столика, капает источающее горьковато-сладкий аромат масло в воду, слегка перемешивает рукой. Подначивания Чезаре его не заботят — главное, что тот не гневается… и что сейчас рядом с ним не мальчишка Франческо, а верный Микелетто. — Масло горького апельсина… — Чезаре тоже проводит рукой по воде, размешивая драгоценные капли благовония; голос становится задумчивым. — Есть легенда, что когда Лаура, возлюбленная Франческо Петрарки, умирала от чумы, то всё время просила свою любимую служанку принести ей сок горьких апельсин… и хотела, чтобы та пила с ней из одного стакана — но служанка боялась, не хотела умирать… А ты, мой Микелетто? — Борджиа внезапно поднимает голову, касается ладонью щеки стоящего возле бадьи кондотьера. — Ты бы выпил со мной из одного стакана?.. Микелетто проводит влажной рукой по волосам Чезаре, зачёсывая их назад. — Не задумываясь, господин. Я разделил бы с вами любую чашу… — он берёт тряпицу, смачивает, сыплет на нее измельчённый мыльный корень, вспенивает и начинает неспешно очищать кожу Чезаре ровными движениями от затылка до лопаток, иногда переходя на плечи. — Да… знаю… — Чезаре прикрывает глаза, расслабляясь в тёплой ароматной воде под сильными ласковыми руками Микелетто. — Сок горьких апельсин… горько-сладкий, как наши чувства… — Верно, как наши чувства… — Микелето улыбается, глядя на расслабленного Чезаре, проводит тряпицей ему по горлу. Омывает ключицы, наклоняется и легонько целует Чезаре в висок. — У меня эта легенда в книге была… про Петрарку и Лауру… — Чезаре обнимает одной рукой Микелетто за шею, притягивает его ближе, заставляя наклониться, и целует в губы — долго, сладко, горячо; впускает язык Корельи в рот, гладит своим. Микелетто с наслаждением проводит языком по чувствительному нёбу Чезаре, по острой кромке зубов. — Хочешь, потом тебе почитаю? — Почитайте… — свободная рука Микелетто скользит по груди Борджиа, лаская под водой. Чезаре накрывает его ладонь своей, переплетает пальцы. — Мне нравится, когда вы читаете мне вслух. — Почитаю… Ты очень внимательный слушатель, мой Микелетто, — Чезаре улыбается и тянет кондотьера за плечо на себя. — Залезай ко мне. Только лучше разденься. — Хорошо, — лицо Микелетто тоже озаряет тихая улыбка. Он быстро скидывает сапоги, рубаху и штаны, перешагивает край бадьи. Вода горячая, дымно-ароматная — но тело Чезаре ещё горячее. — Я запомню каждое слово, обещаю… — Корелья смотрит в кажущиеся совсем чёрными в пламени свечей глаза, на приоткрытые губы, замечает, как напряглись тёмные комочки сосков. Его рука скользит на затылок Борджиа, губы снова находят губы; Чезаре обнимает его, притягивает ближе, и они оба погружаются в обволакивающую воду, сплетаются, трутся друг о друга. Часть воды выплёскивается на пол, поцелуй углубляется, становится слаще, яростнее — и у Борджиа вырывается чуть слышный стон. Микелетто поддерживает Чезаре одной рукой под спину, не переставая целовать; удобнее устраивается между его бёдер, трётся напряжённой плотью о гладкий живот. — Да… у тебя хорошая память… — Чезаре ёрзает в бадье, пытаясь прижаться теснее, чувствуя, как наливается тяжёлым жаром низ живота. Микелетто подхватывает его под бёдра — в воде Борджиа совсем лёгкий, — побуждая обвить себя ногами. Сгребает в охапку, жадно гладит. — У нас же есть ещё масло?.. — Чезаре коротко смеётся, сжимая коленями бока Микелетто, обхватывает ладонями его голову, впивается поцелуем в губы. — Или всё в воде? — Кажется, ещё немного осталось… — Микелетто улыбается шально и опьянённо, оглядывается, тянется к столику. — Я возьму лаванду — апельсин может обжечь… изнутри, — он ловко цепляет стоящий на краю пузырёк, смотрит на Чезаре с желанием. — Приподнимитесь?.. — Обжечь изнутри… как наши чувства, да? — Чезаре послушно приподнимается, упираясь руками, ногами и затылком в стенки бадьи — в воде это легко. — Да, давай лаванду… Микелетто окидывает Чезаре быстрым, полным обожания взглядом, щедро плещет лавандового масла себе на пальцы, проводит Чезаре между ягодиц, проникает внутрь, растягивает ритмично и аккуратно. Вытаскивает пальцы, растирает масло по своей плоти, подхватывает Чезаре под бёдра и спину и медленно насаживает на себя. У Чезаре вырывается низкий хрипловатый стон, он до синяков вцепляется в плечи Микелетто — в его изящных тонких пальцах всегда таилась недюжинная сила — и подаётся навстречу проникновению. Корелья смотрит на него обжигающим взглядом, едва сдерживая низкий стон; перехватывает поудобнее, замирает, давая Чезаре возможность привыкнуть, — и начинает двигаться, то плавно толкая Борджиа вверх, то снова опуская на себя до упора. Продолжая держаться одной рукой за стенку бадьи, Чезаре обвивает второй шею Микелетто, крепче обхватывает ногами его бока, чувствуя, как от глубоких толчков начинают расходиться по телу сладкие волны наслаждения. Корелья поддерживает его под спину, смотрит в тёмные омуты глаз, в которых отражается нега, толкается в горячее тело, ловит губами губы — целуя, лаская, легко прикусывая. Чезаре откровенно наслаждается грубоватыми поцелуями и неистовой страстью Микелетто, движениями в своём теле, чувством растянутости в заднем проходе. Пахнущая апельсином и лавандой тёплая вода плещется вокруг них, пальцы Борджиа царапают стенку бадьи, когда он пытается уцепиться за неё сильнее. Микелетто чуть смещается, подхватывает Чезаре под ягодицы, снова и снова опускает на себя, жарко целует шею, пахнущую апельсиновой сладкой горечью и прохладой сиреневых лавандовых полей, шепчет что-то почти неразборчивое, но ласковое. Чезаре лихорадочно гладит одной рукой его спину, ощущая под чуткими пальцами оставленные им самим шрамы, слушая хрипловатый страстный шёпот, в котором наравне с нежностями проскакивают богохульства, которых герцог Борджиа даже не слышал. Горячий твёрдый ствол двигается внутри, каждый раз почти выходя полностью и снова погружаясь по основание; растянутые, скользкие от лавандового масла стенки заднего прохода отдаются тянущей сладкой болью. Микелетто продолжает вбиваться в Чезаре, иногда выплёскивая воду из бадьи; то отрывисто целуя куда придётся, чуть царапая зубами, то просто уткнувшись лбом в плечо. Потом его рука скользит вниз, обхватывает плоть господина, начинает ласкать по всей длине то в такт, то вразрез с толчками. Чезаре хрипло стонет, когда жёсткая ладонь Микелетто касается нежной кожи члена. С силой процарапывает ногтями дорожку вдоль позвоночника кондотьера — и Корелья прогибает спину, отзываясь таким же низким стоном, сильнее толкается в Чезаре, полуцелует-полукусает его шею, плечо, продолжая ласкать. — Обожаю вас… обожаю… люблю… — И я… мой Микелетто… мой горячий Микелетто… Чезаре редко признаётся Микелетто в любви. В основном в моменты наивысшей близости — телесной или духовной. И сейчас один из таких моментов; пахнет апельсином и лавандой вода, Микелетто шепчет о любви и одновременно толкается в его тело с такой силой, словно пронзает мечом… и кажется, что их души едины так же, как и тела. Микелетто ловит губами ухо Чезаре, слегка прикусывает мочку. Потом смотрит в лицо, на губы, выдыхающие его имя хриплым прерывистым шепотом, полным наслаждения. От голоса, взгляда, их движений по телу Корельи прокатываются сладкие острые волны. Самые сокровенные мгновения, когда они могут не держать дистанцию, могут любить друг друга, шептать нежности или ругательства, которые тоже полны любви. Микелетто обхватывает член Чезаре у основания, слегка сжимает, начинает дразнить подушечкой большого пальца головку, раскрывая чувствительную щель. Впивается в приоткрытый жаркий рот неистовым поцелуем, глотая новый, более громкий стон Борджиа, резко двигаясь в его таком отзывчивом теле. Любовь. Любовь всей его жизни… Чезаре обхватывает Микелетто обеими руками, чуть не уходит с головой под воду, потеряв опору в виде стенки бадьи — но Корелья легко удерживает его одной рукой под спину, сильнее насаживает на себя, грубый мозолистый палец трёт нежную плоть члена. Чувствуя всё приближающийся момент экстаза, Борджиа пылко отвечает на поцелуй, стонет в рот кондотьера, чувствительно прикусывая ему нижнюю губу и давая кусать себя. Микелетто кусает его губы легко, но ощутимо, тут же зализывает потревоженную зубами нежную кожу, мелко потирает раскрывающуюся щель на вершине члена, обводит пальцем по кругу, щекочет. — Давайте, господин… ещё немного… давайте вместе…. — Да… да, ещё немного… я скоро… — Борджиа хрипло и прерывисто дышит сквозь зубы, выгибается, держась за плечи Микелетто — намокшие тёмные волосы плывут по воде, — и подаётся вперёд, пытаясь одновременно толкнуться в ласкающую руку и до отказа насадиться на член. Корелья снова и снова подбрасывает его в воде, насаживая на себя до упора, продолжает рвано ласкать, чувствуя, как и в его теле подступает обжигающая волна. Он прижимает Чезаре к стенке, навалившись на него, но всё же стараясь не опрокинуть бадью; прикусывает плечо Борджиа — и чувствует, как мышцы ануса начинают сокращаться вокруг члена. — Мой… Микелетто… — обжигающая сладость ударяет в тело разрядом молнии, и Чезаре изливается — в руку Микелетто, в плещущуюся вокруг них всё ещё тёплую воду, судорожно сжимаясь на толкающемся внутрь твёрдом стволе. Микелетто ловит его, прижимает к себе, ещё несколько раз подбрасывает вверх — и выплёскивается в сжимающийся вокруг его члена проход, в глубину любимого тела, обхватывает тяжело дышащего Чезаре, сам дыша столь же сбивчиво. Вода плещется вокруг них в схожем ритме; Чезаре обмякает в объятиях Микелетто, откидывается, опирается затылком о стенку бадьи. Ответно обнимает Корелью и, постепенно выравнивая дыхание, прижимается губами к его влажному плечу. Микелетто тихо выдыхает, обнимает Чезаре, баюкает его в воде, их греховной и одновременно чистой купели. Отводит со лба влажные пряди, смотрит в затуманенные наслаждением глаза. — Мой Микелетто… — тихо и почти нежно говорит Борджиа, вкладывая в эти слова гораздо больше, чем их смысл, и обвивая руками тело любовника. — Ваш… — отвечает Корелья, привлекает голову Чезаре к своей груди, утыкается подбородком в макушку. Он готов держать его в объятиях всю жизнь, нести на руках через все дороги, что им суждены, — если понадобится. Своего господина, своего возлюбленного. Чезаре чувствует то же — сейчас их мысли едины и сердца бьются в унисон. Он прижимается щекой к груди Микелетто, вдыхая запах его тела, смешанный с исходящим от воды ароматом масел, и ощущает непривычное умиротворение. Их греховная и чистая купель… — Переберёмся в постель? — спрашивает Чезаре и, нащупав в воде бедро Микелетто, проводит по нему ладонью. — И — спать… на сегодня ты меня уморил… Поверит ли кто-либо, что есть человек, способный утомить меня в любовных утехах? — он ласково смеётся и ловит губами губы Корельи. — Может, и не поверит… но я горд, что это так, — Микелетто улыбается обычно несвойственной ему счастливой улыбкой. Вылезает из бадьи, помогает выбраться Чезаре, вытирает его чистой простынёй. — Я отнесу вас в постель на руках… можно? — Можно… тебе — можно, — Чезаре смыкает руки на шее Микелетто, когда тот подхватывает его на руки, склоняет голову к плечу кондотьера. Микелетто несёт его к кровати, опускает на простыни и чуть медлит — но Чезаре уже тянет его за руку к себе. — Ложись со мной. Поспим… и возьмёшь меня ещё раз, мой Микелетто. — Да, — подтверждает Микелетто. Тоже забирается в постель, обнимает Чезаре — сладко пахнущего благовонными маслами и недавним соитием — и укладывает головой себе на грудь. — Мой Чезаре, — совсем тихо шепчет он, касаясь губами влажных после мытья тёмных кудрей. — Твой, — так же тихо и сонно откликается Борджиа. — Навсегда.