Tokio Hotel — Feel It All
Для Чонгука мир запахов с детства был ярче и ближе, чем весь остальной. Он мог к запахам прикоснуться, мог попробовать их на вкус, он видел их так четко, что они стали точкой отсчета миллиона его вселенных. Терпкий запах корицы, без которой Хосок-хен никогда не пьет свой кофе, хен сам пропитался корицей и кофе, Чонгук видит его — легкого, изящного, со смуглой кожей и кофейными глазами, с волосами цвета корицы и тонкими аккуратными запястьями. Запах свежего постельного белья, кондиционер и порошок, Чонгук сотню раз пытался спросить у мамы, чем она стирает, но мама лишь загадочно улыбалась, пропахшая улицей и книгами, свежей выпечкой и любовью. Лучший друг Хосок-хена, Ким Тэхен, пахнет медом и вереском, спрятанными в никуда взглядами, наполненными безответной любовью, и спрятанными в карманы кулаками, полными желания обнять. Запахи открывают Чонгуку даже то, что очень хочется скрыть. Сеул пахнет для Чонгука кофейнями и гостиницами, цветущими деревьями и торопящимися людьми, Сеул пахнет жизнью и движением, и вряд ли Чонгук любит в этом мире что-то сильнее, чем Сеул. Разве что свою собаку. Собака, вопреки всему, пахнет для Чонгука свежестью и утренним туманом, Чонгук путается пальцами в мягкой шерсти и широко улыбается в ответ на дружеское повизгивание.***
— Ты куда? — голос Хосока раздается слишком неожиданно. Чонгук вздрагивает и пугается, и собака оскаливает на Хосока зубы, на что тот только смеется. — Прости, Джейн, не буду больше пугать. Он опускается на колени и чешет ее за ухом. — Я прогуляюсь по парку, — отвечает Чонгук, обматывая вокруг шеи шарф, и с наслаждением втягивая носом запах пропитавшего его розового масла. — Погода сегодня обещает быть отличной. — Отличной? — скептично хмыкает Хосок. — Обещали пасмурно и сильный ветер. — Я и говорю, — пожимает плечами Чонгук, цепляя собаку на поводок и нащупывая на тумбочке ключи, — отличной. В пасмурную погоду запахи обретают черты. А у тебя какие планы на день, хен? — Думаю познакомить Тэхена со своей девушкой. Он слишком долго этого избегал, — смеется Хосок. — Я хочу, чтобы моя девушка и мой лучший друг дружили. Чонгук хмурится и хватает Хосока за тонкое запястье. Запах корицы и кофе щекочет ему ноздри. — Ты такой жестокий, хен, — на выдохе шепчет Чонгук и выскальзывает за дверь прежде, чем Хосок успевает хоть что-то сказать. Пропитанный стеклянными многоэтажками и людскими чувствами уличный воздух протрезвляет Чонгука и заставляет его растянуть губы в широкой улыбке. — Так хорошо, правда, Джейн? Собака согласно тявкает ему в ответ. Он идет вперед, по знакомому пути к парку, что находится недалеко от их дома. Чонгук любит этот парк, потому что он далеко от дорог, и запахи в нем не мешаются с выхлопными газами, дымом от сигарет и краской. Он проходит к своей любимой скамейке, расположенной под широким дубом, и тут же протягивает раскрытую ладонь, тайком улыбаясь в шарф. На ладонь плавно опускается лист дерева, Чонгук подносит его к носу, с наслаждением вдыхая прелый запах осени и желудей. Собака у ног беспокойно возится и поскуливает, и Чонгук сдается. — Ладно, — бормочет он, спуская ее с поводка. — Только не уходи далеко, малышка, хорошо? Она послушно тыкается носом ему в ладонь и исчезает в глубинах парка с радостным визгом. Чонгук откидывается на спинку скамейки и прикрывает глаза, не в силах надышаться воздухом. Запахи остывающего осеннего солнца, хруста опавших листьев под ногами, фруктов и овощей мешаются в безумно приятный коктейль, и улыбка просто не сходит с лица Чонгука. — Чудная у тебя собака, — говорят рядом, и Чонгук вздрагивает, по привычке опуская руку, чтобы схватить Джейн за ошейник, но Джейн рядом нет. — Бегала вокруг меня, как сумасшедшая. — Кто ты? — голос Чонгука хриплый из-за страха. Джейн рядом нет, а ветер дует в другую сторону — он не чувствует незнакомца, не видит его. — Мин Юнги, — говорят ему в ответ, и ветер внезапно стихает, и Чонгук внезапно тоже. От парня пахнет зеленым мятным чаем, льдом и морскими волнами; звездным небом и вишневыми лепестками сакуры; нотными тетрадями и клавишами пианино. Чонгук дышит, и дышит, и дышит, так громко, что незнакомец одаривает его подозрительным взглядом — он этот взгляд кожей чувствует. — Ты тоже чудной, — после паузы сообщает он. — Как и твоя собака. И Чонгук слышит его голос так ясно и отчетливо, словно он звучит прямо в его голове. Чонгук хочет слышать этот голос по утрам и пить его, как крепкий чай, по вечерам. Мин Юнги протягивает руку — Чонгук даже не отшатывается, когда его обдает запахом фисташкового мороженого — и снимает у Чонгука с головы листок. — Осень тебя любит, — улыбается он и поднимается, а Чонгук тянется за ним, как цветок тянется к солнцу. Парень замирает, молчит с секунду, за которую Чонгук успевает обругать себя всеми известными словами, а потом пожимает плечами. — Я собирался кофе выпить. Пойдешь со мной? Знаю одно очень ламповое местечко. И Чонгук соглашается сотню тысяч раз.***
— Ты очень вкусно пахнешь, — внезапно говорит Чонгук, не успев подумать. Сильный запах кофе и круассанов не перебивает мятного запаха Юнги. — Я стараюсь мыться чаще, — по-доброму смеется Юнги, и у Чонгука мурашки, мурашки, с головы до ног. Смех у Юнги тоже пахнет по-особенному, и Чонгук пока не понимает, чем именно. Наверное, любовью. Они с Юнги знакомы чуть больше недели, а для Чонгука — чуть больше бесконечности. И он, кажется, чуть больше бесконечности в Юнги влюблен. — Нет, — рьяно качает головой Чонгук, — ты не понимаешь. Ты пахнешь особенно. Всем, что я люблю. Юнги молчит подозрительно долго. Так долго, что Чонгук перестает чувствовать его рядом совсем и начинает паниковать. Он вертит головой по сторонам, стараясь увидеть его, но Юнги вдруг оказывается так близко, что запах зеленого чая щекочет Чонгуку ноздри. Юнги, наверное, хочет что-то сказать, его дыхание обжигает губы Чонгука, но передумывает. Чонгук так рад, что он передумал. Поцелуи Юнги пахнут малиной и совсем немного — табачным дымом. У Чонгука на губах сладость мешается с горечью. У Чонгука в душе горечь тонет в сладости.***
Чонгук лежит рядом с Юнги на огромной кровати последнего, рука Юнги тонет в чонгуковых волосах, и весь мир сейчас пропитан спокойствием и бесконечной, приторной нежностью. — Я хочу знать, как ты выглядишь, — говорит Чонгук, приподнимаясь на локтях. — А ты не знаешь? — удивляется Юнги. — Расплывчато, — хмурится Чонгук. — Ты худой и хрупкий, как бабочка. Черные глаза, мятные волосы. Расплывчато. Юнги обхватывает пальцы Чонгука своими и приближает к лицу — дыхание первого мягко ложится на прохладную кожу. — У меня маленькие глаза, — улыбается Юнги, пальцами Чонгука ведя по тонким векам и длинным ресницам. Чонгук задерживается и видит — глаза Юнги глубже чертового космоса. — Высокий лоб, — продолжает Юнги, и пальцы Чонгука скользят по коже и бровям. Под этим лбом — о, как ясно Чонгук видит, — океаны хоронят в своих водах миллионы прекрасных идей. — Большой нос, — в голосе Юнги появляется смущение, но Чонгук не думает смеяться — он так влюблен. — Очень проблемная кожа, — продолжает Юнги, прислоняя пальцы Чонгука к щекам. Чонгук осторожно поглаживает мягкую, тонкую-тонкую кожу и не может сдержать восхищенного вздоха. Такая хрупкая, надави — порвется. — Бесформенные губы, — говорит Юнги, оставляя поцелуи-бабочки на каждом пальце Чонгука, но Чонгука не обманешь — он видит розоватые, полные чувственности изгибы рта Юнги лучше его самого, и, о боже, любить сильнее просто невозможно. — Слабая шея, — голос Юнги понижается до шепота, и Чонгук затаивает дыхание и убирает руку. Дальше он сам. Аккуратно, боясь навредить. Не пальцами, а губами. Губами — изящные изгибы тоненьких ключиц. Губами — узкую грудную клетку. Губами — горошины темных сосков. Губами — ниже, туда, где распробовать Юнги можно лучше всего. Юнги выгибается и стонет низко, красиво, Чонгуку хочется больше. Потом они меняются местами, Чонгук ложится на спину, доверчивый и раскрытый, позволяет Юнги нависнуть сверху, кожа к коже. Юнги стягивает с парня джинсы, поглаживая пальцами острые тазовые косточки, и целует внутреннюю сторону бедра, словно осторожно спрашивая разрешения. И Чонгук разрешает. — Я еще… — выдыхает он, хватая Юнги за запястье. — Еще ни разу… Юнги целует его в уголок губ, осторожно вводя первый палец. Я знаю, хочет сказать он. Я знаю тебя так хорошо. Чонгук похож на трепещущую бабочку, аккуратно балансирующую на самых кончиках пальцев. Юнги открывает Чонгуку абсолютно новый мир, раскрашенный красками, которых даже не существует в природе.***
Чонгук вертится на крутящемся кресле, а Юнги вертится у стола, наскоро нарезая бутерброды, чтобы перекусить. — Какую музыку ты создаешь? Юнги вздрагивает и роняет нож. — Откуда ты… Черт возьми. Ты все знаешь, да? Чонгук кивает, счастливо улыбаясь, и повторяет вопрос. — Погоди секунду, — говорит Юнги и выходит из комнаты. Чонгук откидывает голову, пропитываясь запахом квартиры Юнги. Тут беспорядок, все разбросано, не так, как у Чонгука, у которого для каждой вещи свое определенное место, но в этом беспорядке есть своя идиллия, и Чонгук от нее в восторге. Он хочет проникнуть в нее, потеряться в ней, запомнить, вырезать у себя в памяти. Квартира Юнги — идеальный мир для Чонгука. Его личная страна Чудес. Юнги — его личная страна Чудес. Он возвращается и надевает на Чонгука большие, обтянутые кожей наушники. — Это еще сырая песня, — предупреждает он, прежде чем нажать на плей. Прежде чем Чонгук начинает тонуть. Мягкие звуки фортепиано мешаются с хриплым голосом Юнги, и Чонгук не знает, есть ли во вселенной что-то прекраснее. Он вцепляется пальцами в подлокотники, но удержаться все равно не в силах — музыка Юнги уносит его в небо. Резкие слова, положенные на гармоничную мелодию, проникают под кожу, обнажая нервы, и Чонгука сносит запахом свежего ветра, полета, слез, криков. — Хей, — тихо говорит Юнги, снимая наушники и осторожно стирая слезы с лица Чонгука. — Ты чего? — Твоя песня пахнет свободой, — шепчет Чонгук, хватая Юнги за руку и прижимая ее к щеке. Юнги кивает, Чонгук видит. «Она твоя».***
Голос Юнги в квартире Чонгука кажется таким неожиданным, что Чонгук сначала не верит. Он бросается в комнату Хосока, по пути случайно задев ногой собаку, но обиженный скулеж его не останавливает. — Кто исполняет песню? — почти кричит Чонгук, и его прожигают двумя удивленными парами глаз. — Это Мин Юнги. Один из самых известных современных корейских рэперов. Выступает под псевдонимом «Шуга», — осторожно поясняет Тэхен, и тут же испуганно подбегает к осевшему на пол Чонгуку. — В чем дело, малой? Тебе плохо? В этот момент что-то черное начинает рождаться в душе Чонгука, и да, ему очень плохо. Оно растет и поглощает все внутри Чонгука с каждым днем все сильнее. Чонгук ненавидит это, но не может остановить. Он не достоин Юнги. У Юнги впереди — слава, целый мир, фанаты. У Чонгука впереди только тьма. Юнги нечего делать с ним. Чонгук ненавидит эти мысли. Чонгук все больше начинает верить им.***
Он заходит в квартиру Юнги тихо, почти неслышно — тот, как всегда, забыл запереть двери. Чонгук просто поговорит. Он не хочет ругаться. Он хочет услышать от Юнги правду. Вот только Юнги не один. Из гостиной слышатся два голоса, и Чонгук замирает у стены, прислушиваясь. — Какой он? — допытывается незнакомый голос. Чонгук слышит запах алкоголя, развлечений и задымленных клубов. — Расскажи, что ты ломаешься-то! — Слепой, — отвечает Юнги, и Чонгук холодеет. — Этот парень слепой, Намджун, а теперь отъебись от меня. Чонгук почти может потрогать удивление вперемешку с отвращением, пропитавшие воздух гостиной. Что-то черное внутри него поглощает его с головой, и Чонгук с трудом может сделать вдох, хватаясь пальцами за горло и приказывая себе дышать. — Ты сумасшедший? Или мальчики-инвалиды — это твой новый фетиш? — смеется незнакомец, и Чонгук не выдерживает, бросается на выход, не потрудившись захлопнуть за собой дверь, не потрудившись даже обернуться, чтобы увидеть — почувствовать — боль в глазах Юнги.***
— Пропусти меня, — просит Юнги у оскалившейся Джейн. Та только рычит в ответ. — Скажи ей, чтобы она меня пропустила. Чонгук раскинулся на кровати, всунув в уши наушники — пусть псина хоть съест Юнги. — Я знаю, что у тебя не играет музыка, — вновь пытается Юнги. — Позови ее. Чонгук равнодушно смотрит в потолок, но видит лишь стоящего в дверях парня и огромную овчарку, преградившую ему путь. Собака, наверное, больше раза в два. Чонгук лениво прикидывает шансы Юнги на победу. — Тогда поговори со мной так! — не оставляет попыток Юнги. — Нам не о чем говорить, — спокойно говорит Чонгук. — Кого ты видел во мне? Забавного мальчика-инвалида? Нет, погоди, как ты тогда сказал? Чудного? — Это не так, — рычит Юнги, и Чонгука обдает запахом кипящей смолы — он злится. — Отзови ее, дай мне поговорить! — Джейн, — сдается Чонгук, и собака послушно отползает в сторону, подозрительно косясь в сторону гостя. Юнги в два шага преодолевает расстояние между ними, хватает флегматично лежащего на кровати Чонгука за плечи и встряхивает, слишком резко, Джейн оскаливает зубы во враждебной улыбке. — Я видел в тебе абсолютно другой мир, — шипит Юнги Чонгуку в лицо. — Я вижу его в тебе сейчас. Мир, свободный от жадности, денег, лицемерия. Мир, полный свободы, любви, самовыражения. Я видел в тебе человека, благодаря которому впервые за долгое время смог написать что-то большее, чем просто пару несвязных нот. Я видел в тебе отражение себя до того, как мир сделал меня безбашенным ублюдком-рэпером. Как ты смеешь, как ты смеешь говорить мне это?! Чонгук не двигается сначала, а потом вжимается лицом в изгиб плеча Юнги, вдыхая запах зеленого чая и ночного неба, вдыхая запах любви, и плачет — слепая тьма становится влажной. — Но тот парень… — приглушенно шепчет он. — Тот парень понятия не имеет, что значит настоящее вдохновение. Он понятия не имеет, сколько вдохновения способна подарить любовь. Юнги одной рукой достает из кармана наушники и плеер, тут же вставляя капельку в ухо Чонгука, а другой рукой продолжает крепко обнимать младшего за плечи. — А мое вдохновение — это ты, — говорит Юнги, прежде чем включить музыку.***
— Как я выгляжу? — говорит Чонгук. — А ты не знаешь? — удивляется Юнги. — Нет, — качает головой Чонгук, — каким я выгляжу для тебя. — О, — выдыхает Юнги и наклоняется над Чонгуком, касаясь губами его лба, — как любовь. Удивительным. «Самым прекрасным на свете».