А бабочки в животе существуют

Мне было около тринадцати или четырнадцати, когда я впервые ощутил тянущее чувство в животе и в груди. Я не понимал сначала, что это, но потом все больше и больше стал углубляться в тему влюбленности и симпатии. Меня трясло, когда человек был далеко и встряхивало, когда он был рядом. Мои ладони потели, когда я волновался, а конечности предательски дрожали, выдавая мое волнение. Я влюбился по-своему, не “как девчонка”. Долго я не принимал словосочетание "бабочки в животе", потому что я не чувствовал ничего такого. Я чувствовал тяжесть в груди и в животе, не более. Может, в четырнадцать я не мог познать все чувства, но так я и сидел несколько лет со своим мнением о неестественных насекомых внутри. Моя первая любовь, как ни странно, прошла, оставив после себя неприятный и приторный одновременно осадок, который просто показал, что остается после любви и отношений. И мне это не понравилось. Но ни этот осадок, ни пройденный поучительный этап не отгородили меня от новой симпатии, которая почти что была похожа на любовь, если бы не одно "но" – я не чувствовал того же, что чувствовал в первый раз. Это была Полина. Она красивая и цвет ее глаз, кажется, навсегда запал мне в память, я не думаю, что однажды смогу забыть ее взгляд и цвет глаз. Мы расстались по моему хотению. Но прежде чем у многих возникнет вопрос "зачем ты так сделал, если самому не нравится осадок?", я скажу, что мои чувства просто... предали меня самого и запутались. – Нам стоит... расстаться. Я не хочу сказать, что мне что-то в тебе не нравилось, просто я довольно сильно запутался. Мне нужно время. И я сейчас вовсе не вру, это не отговорки. Ты же понимаешь, Полин? Поль? — я держу девушку за ладони и смотрю ей в глаза. Как и многие, она перенесла расставание не очень хорошо: со слезами и продолжительной грустью и пустотой глубоко внутри себя. Мы остались друзьями, которые вряд ли теперь когда-нибудь выйдут вместе погулять или позовут друг друга в гости. Так всегда: вы остаетесь друзьями, но это фальшь. Вам зачем-то нужно успокоить друг друга и поэтому вы соглашаетесь на дружбу. Глупость несусветная! — Не молчи, пожалуйста. Иначе я сейчас тоже... замолчу. – Тебе бы уже пора это и сделать, Дань, — она хмыкает и одергивает свои руки. — Надеюсь, что ты будешь счастлив. Я понимаю, что ты просто не ощущал ко мне ничего. Совсем ничего. Это была симпатия, никак не переходящая в любовь и во что-то высокое. Она глубоко вздыхает. Ей не нравится ситуация и разговор, мне — тоже. Стук в дверь отрывает меня от мыслей. Миша был как раз кстати. Полина ушла, пожелав удачи мне снова. И снова сказала, что надеется на мое счастье. Сколько же "спасибо" я должен ей сказать за все эти пожелания — со счету сбился. Долгий разговор с Мишей выбил меня из колеи привычных мыслей. То, что ранее могло втянуть меня в депрессию — испарилось на глазах. Могу ли я поблагодарить в этом Совергона? Естественно. Только он и поспособствовал тому, что сейчас я пью чай, смотрю с ним фильм и улыбаюсь из-за очередной американской шутки. С Мишей я знаком достаточное количество времени, он проверен временем. Пацан, который стал для меня очень близким и значимым другом. Он был умным не по годам, а мысли умел расставлять по полочкам мозга. Миша был человеком, недостатков которого я не видел. И я всегда сходил с ума, задумываясь о том, что я действительно не нахожу ни единого минуса в мелком. Наше общение началось так спонтанно, что я и заметить не успел, как оно продолжилось. Мы часто оставались на ночные посиделки для того, чтобы обсудить видеоблогинг, поговорить о фильмах, о книгах, о нашей любимой еде и животных. Наше узнавание друг друга не было никаким отличающимся от других людей. Мы долго присматривались друг к другу, и это стоило того. Миша рассказывал свои мысли и секреты, а я отвечал ему тем же. И какое-то время все шло, как по маслу, пока, однажды, поздно ночью я не посмотрел на Мишу и не подумал о некоторых вещах, о которых не думают, смотря на лучшего друга. Миша спал на полу на небольшом матрасе, который пришелся ему по душе (на диван он отказался ложиться, ибо не принято, чтобы хозяин квартиры, то бишь – я, спал на полу). Я всегда был человеком добрым. Рассудительным, понимающим, добрым, толерантным. Я ненавидел многих. Бывало, я ненавидел людей кучками. Но те, кого я терпеть не мог, заслуживали этого, потому что являлись полнейшими ублюдками. Но суть вовсе не в этом. Так как я был толерантным и рассудительным, я абсолютно адекватно относился к людям нетрадиционной ориентации, но к ним напрямую не относился. Миша же изменил мое "напрямую не относился". Я не смог и осознать, что стал одним из лгбт-сообщества, но мог сказать, что чувствовал невообразимое влечение к Совергону. Да и не мог я отнести себя к лгбт-людям, потому что я ощущал недружеские чувства лишь к одному парню, который в нужные моменты был рядом, и не в нужные тоже был рядом. И почти всегда был рядом. Господи, он же просто всегда был рядом. Если бы я мог, я бы заполнил все свое естество одним Мишей, спрятав от внешнего мира совсем, потому что я не доверяю внешнему миру. Не знаю, доверяет ли мне сам Миша, но думаю, что да. Но собственнические чувства очень часто оказываются эгоизмом. Ты не хочешь, чтобы тот, кого ты любишь, общался с кем-то еще и уделял внимание кому-то еще, кроме тебя. Меня очень часто передергивает, когда я вижу Мишу с кем-то, с кем он очень тесно общается. Что-то во мне вздрагивает и устраивает небольшое землетрясение, которое переворачивает все изнутри. Ощущение, словно органы встают не на свои места и остаются так. Тяжело дышать. Организм словно умирает от ревности. Он воет и дает знаки о том, что пора бы лечить нервы и запрятать свой эгоизм далеко да надолго. Но есть люди, которым это по силам, а есть я. Миша хрупкий. И это знают все, кто с ним знаком и кто вообще видел его. Но они видят это внешне, а я знаю состояние его души. Хрупкий сосуд, способный разбиться в любую секунду. Он уже много раз был разбит, но снова склеивался. Миша старался вставать на ноги быстро, пусть с горем пополам. Я чувствовал к Совергону то, что чувствовал в своей жизни лишь один раз. Но на данный момент чувства сильнее, а в животе я ощущаю... Бабочек. Мой живот разрывается, когда я близок к Мише. Ничто так меня не беспокоит, как живот. Все внутри рвется, но мне не больно, а приятно. Я тяжело дышу, когда обнимаю его или трогаю. Но самое страшное, что долгое время я не мог сам себе признаться в том, какое у меня отношение к Мише. Я настолько становлюсь мягким и... чувственным рядом с Совергоном, что меня можно сравнить, как бы глупо не было, с липким тестом, которое можно плющить, раскатывать, мять, а оно будет липнуть к твоим рукам, словно так и надо. Никак по-другому не могу это объяснить. Мы встретились в странный период времени. Однажды, я представлял, как, может быть, буду признаваться Совергону в своих чувствах. И каковы могут быть его слова. Но о его реакции я не мог быть в курсе, то есть я не знаю, какой она может быть. Лишь предположения, а они — одно из страшных недостатков нашего сознания, потому что они часто не дают нам волю признаться, ведь мы уже предполагаем, что скажет человек, и боимся. И это ужасно. Не нравится осень в целом, но люблю ее лишь потому, что теперь каждую осень я буду влюбляться в тебя снова. Я действительно сначала считал Мишу лишь другом, который с каждым днем становился все ближе и ближе, а потом что-то, что — я до сих пор не понял, сломалось. Во мне что-то переломилось, и я увидел в Совергоне того, кого готов любить очень долгое время. Очень. Долгое. С каждой нашей встречей мне становилось в какой-то степени лучше, но и в другой — хуже. Я чувствовал неприятное жжение в груди, когда не мог даже прикоснуться к Мише не так, как принято. И не будь это именно жжением, я бы и назвал это по-другому. Люди не могут долго молчать, они начинают задыхаться от количества эмоций и мыслей, они умирают от тяжести всего, что копится, поэтому-то они признаются объекту своего... любожания. И я не смог держать свой язык за зубами. – Слушай, Миш, я, конечно, идиот, но продолжать обманывать и себя, и тебя я не очень хочу. В общем-то, ты давно задавал вопрос, который гласил, почему я отношусь к тебе не так, как к остальным нашим друзьям. — то был летний день. Моросил дождь, мы сидели в домашней обстановке моей квартиры. Не романтика, а жестокая правда жизни: я не очень люблю мотыляться бесцельно по улицам, а Миша — хикка. А еще мы в Санкт-Петербурге. — Я никогда не думал, что будет так тяжело, но... Ух. Извини за то, что я растягиваю момент. Просто это действительно достаточно тяжело. – Попей водички, Дань. Мне кажется, ты слишком взволнован, — Миша пожимает плечами и кладет ладонь на мою руку. Он смотрит карими глазами мне в душу, точнее пытается. Но у него не выйдет. Проблемы с доверием, поэтому теперь сложно рассмотреть все только по моим глазам. – В общем, ты нравишься мне. И я понятия не имею, почему именно ты, ведь вокруг меня были люди, казалось мне, лучше, но ты оказался... лучше всех их вместе взятых. Со временем я понял, что к тебе одному мое сердце лежит так, как ни к кому. Поэтому теперь я хочу спросить: чувствуешь ли ты что-то подобное ко мне? Он обомлел. Замерев и замолкнув, Миша ошарашенно смотрел в мои глаза. Его ладонь так и накрывала мою. Он словно не дышал, сам побледнел, и я перестал понимать его эмоции. Тогда бабочки в моем животе начали биться об внутренние стенки. Больно. Скрутило. Желудок как будто прилип к спине изнутри. Свою эмоцию я без промедления распознал — страх. – Не молчи, пожалуйста. Я понимаю, что такое трудно переваривать, но молчание очень сильно угнетает. Ооочень, Миш, — смотрю на наши ладони. Как и ожидалось — он сначала не ответил на мои чувства. Мы просто друзья, тыры-пыры. Нам лучше не быть вместе. Я люблю тебя, как друга. Липкая обида прилипла ко мне. Но я воспринял это спокойно. Долгое время я с ума сходил, видя, как Миша контактирует с другими парнями. Жмется, танцует в шутку, обнимается, его гладят. Моя ревность была такой... Такой сильной, что я старался меньше общаться с Совергоном, но ему это не понравилось и он делал все с точностью да наоборот — выводил меня на беседы и на улицу все чаще и чаще.

Киса, киса, мяу-мяу, Киса, киса, мур-мур, Я тебя люблю и ко всем котам ревную.

* Очень часто бывает в жизни так, что человек, не отвечающий ранее тебе на твои чувства, медленно, но верно начинает влюбляться в тебя. Он смотрит на тебя иначе и думает, а как бы было, если бы мы... Как правило — именно это влияет на дальнейшие чувства человека к тебе. И вскоре Миша, краснея, держа меня за рукав, смотрел в пол и старался набраться смелости, чтобы потом я услышал заветные слова, которых ждал настолько долго, что бабочки чуть ли не раздирали в кровь мое нутро. И когда Совергон несмело так, поцеловал меня, мои губы растянулись в улыбке, подсознание запело, и насекомые неестественные успокоились. Я часто обращал внимание на шипперов, на людей, которые приняли участие в моей влюбленности по отношению к Совергону. Но я не желал признаваться во всем официально, поэтому делал это обычно намеками, думаю, что многие это понимали. Мы с Мишей боимся мнения окружающих насчет этого совсем немного, но на все нужно время, оно нужно и нам. Нужно время, чтобы признаться без страха.