Трагедия времени

Агенты стареют, иногда даже слишком быстро, пока не превращаются лишь в тени себя прежних. Джеймс Бонд — это сочетание мускулов и ярости в отглаженном дизайнерском костюме, убивающее ради удовольствия и своей страны. Кью не берется определить, какой из двух мотиваторов — решающий для Бонда. Он делает то, что приказывает ему М, пару раз почти умирает, но воскресает — феникс, возрождающийся из пепла и крови. Но Кью из-за своего рабочего стола с компьютерами и прочими гаджетами, творя чудеса с кодами и цифрами, все видит. Агенты «два ноля» ведут разрушительную одинокую жизнь и справляются с подсчетом личного кладбища с помощью искусственно созданной социопатии и злоупотребления различными веществами. Они не собираются жить вечно, даже если кажется, что сами они считают иначе. Кью не может отмахнуться от мысли, что шпионаж сводит людей с ума, когда видит, как 003 притащился из Северной Кореи обратно в МИ-6 живой лишь наполовину — физически и морально. Официально он отстранен от работы, но Кью отлично известны правила для такого рода ситуаций, когда нужно прикрываться официальными речами и добрыми намерениями, но иметь в виду совершенно иное. Он ни о чем не спрашивает, когда M с пустым выражением лица кладет на его стол пистолет 003. Кью не задает вопросов. Это не входит в его обязанности. Его не удивляет, когда М начинает пить так же, как и элегантная седоволосая леди до него. Через несколько лет его руки начнут трястись, и понадобится прилагать все больше усилий, чтобы голос сохранял стальную твердость. Кью видит все это из-за своего компьютера и больших плазменных экранов так же, как и смерть 009 в Колумбии. Получив, наконец, тело, они устраивают похороны под лондонским дождем, впервые за долгое время. Когда Кью направляется в подвалы, где ныне расположен его отдел, ему приходит короткое уведомление о необходимости войти в систему. В отделе он сразу видит Бонда — тот отчаянно пытается скрыть плохо работающую левую руку. Вероятно, ранение, о котором тот так до сих пор нормально и не позаботился. Вполне в его стиле. Кью не идиот, и Бонд знает, что бесполезно скрываться от него, но ведь есть же агентская гордость. Он не показывает слабость и небрежно опирается о стол, хотя в его глазах и мелькает что-то — гнев или, возможно, непонимание. Кью молча проходит мимо Бонда и открывает ноутбук, стоящий на столе. Раздается тихий механический звук, когда тот начинает работать. Бонд заговаривает, и Кью поднимет голову. Голос у него низкий, даже ниже, чем обычно. Кью спрашивает себя, от алкоголя ли это или просто часть шпионского образа. Вряд ли. Остальные агенты «два ноля» даже не пробовали достичь такого тона. — Ты сегодня в черном. Кто-то умер? Кью поправляет очки. Бонд отлично изображает расслабленность — руки в карманах, спина, скрытая идеально отглаженным костюмом, не напряжена. Но Кью замечает легкую натянутость шеи, там, у краешка воротника. Бонд мог бы обвести вокруг пальца кого-то другого, но не его. Кью слишком хорошо знает своих агентов. — Мы похоронили 009. — И кто его заменит? Вопрос задан для проформы, потому что Бонду уже известен ответ. Все знали о 009, видели кровь и мозги, расплескавшиеся по ту сторону экрана. Бонд просто нуждается в ком-то, кто солжет ему, но у Кью нет ни желания, ни сил делать это. Связываться с психическими расстройствами, которые, вероятно, воплощали в себе агенты «два ноля», не входит в его обязанности. — Никто. Бонд оборачивается, и на его лице читается легкий намек на гнев, маленькая деталь, на которую обычно не обращают внимания: небольшое, почти незаметное подергивание нижней губы. Его левая рука напряжена и прижата к боку. Хотелось бы верить, что огнестрельная рана от малокалиберного пистолета. Кью — гений и самостоятельно овладел почти всеми основными медицинскими процедурами, но никогда не любил заниматься переломанными костями. Возвращение в квартиру Кью в восточной части Лондона проходит в молчании, которое ни один из них не ощущает. Бонд правой рукой ведет небольшую «Тойоту», вцепившись в руль чуть сильнее, чем обычно. Даже странно, насколько неуверенным и неловким он выглядит, когда не находится на задании. Джеймс Бонд, 007, создан для экзотических мест с необыкновенными дамами, разодетыми в элегантные платья. Кью только и остается смотреть на него обманчиво ясным взглядом. Но он кипит внутри. Из-за М, 009, Британии или самого себя — невозможно сказать, но рот его пересекает суровая линия, а в уголках глаз залегли тени. Улицы пусты и мегаполис сияет в ночи, словно абстрактная картина. Кью закрывает глаза и думает о кодах и электронных устройствах, чтобы отвлечься от событий этого дня. М неплохо смотрелся в черном: торжественно-серьезный, он казался на десятки лет старше того человека, который определил Кью в секретную службу в отдел научно-технических разработок. Небо было серым, и дождь заливал гроб, размывая землю вокруг могилы в мутную кашу. Никто из агентов «два ноля» на похороны не пришел. Они никогда не будут присутствовать на подобном мероприятии. Недостаточно блеска или алкоголя. Были только M, Кью и Манипенни — с сухими глазами, одетая в изящное черное платье. В ту ночь Кью снова занимается ранами Бонда в белой ванной его маленькой квартиры. Все заканчивается злым и молчаливым трахом. Такого не было уже несколько месяцев, и Кью не знает, хорошо это или плохо, но ему отчего-то нравится, как Бонд агрессивно целуется, дергая его за волосы, заставляя поднять голову. «Агенты “два ноля” мертвы», — пытаются сказать его глаза, когда он смотрит на Бонда сквозь очки с толстыми стеклами, прежде чем тот обхватывает его член губами. Он смотрит, как движется голова Бонда — вверх-вниз — и чувствует на своей плоти его язык. — «”Два ноля” всегда были всего лишь пережитком прошлого». Он молчит и совсем не удивляется, когда утром просыпается один. Бонд ушел, но его запах еще свеж в постели, а чашка с Эрл Греем медленно остывает на тумбочке. Кью не идиот и никогда им не был. После смерти 009 прошло чуть больше года, и жизнь продолжается. Он расширяет пределы пространства с помощью строчек кода, взламывает системы и наблюдает за миром сквозь безмолвные «глаза» спутников и камер видеонаблюдения. Это дарит ему ощущение силы, такое упоительное, но порой, когда Бонда нет в Лондоне и он проводит долгие, безрадостные ночи в одиночестве в своей слишком большой постели, то едва может дышать, вспоминая все. Но это не длится долго. М и Бонд топят горечь своей работы в выпивке. Кью делает то же, но его наркотик — не алкоголь, а простая и грубая сила, которой МИ-6 может наделить обычного человека, и он знает, что это так же разрушительно, как виски, спрятанное у М в столе. В какой-то момент Бонд возвращается из Украины, и он стар, старше, чем когда умер Сильва, старше, чем Кью вообще когда-либо видел его. Тело отказывает ему, и неважно, сколько он тренируется и пьет, чтобы заставить себя забыть о тенях прошлого. Он все еще трахает на миссиях симпатичных мужчин и женщин, и каждый раз они все моложе и красивее, просто потому, что Бонд еще может их заинтересовать. Кью ничего не говорит — он никогда не говорил. Не потому, что это не заставляет его сердце сжиматься от боли (заставляет, особенно когда он стоит один в душе и вспоминает поцелуи своего агента на шее), но ведь Бонд не меняет своих привычек. Старую собаку новым трюкам не научишь. Бонд возвращается из Украины уставшим, и Кью даже не пытается поцеловать его, когда они в сумерках трахаются у того в квартире. Кью, закрыв глаза, движется на его члене и кусает губы, лениво поглаживая себя. Солнце заходит, и город зажигается огнями. Тогда квартира словно приобретает сюрреалистические цвета и формы, и Бонд обхватывает бедра Кью своими большими ладонями. У него всегда остаются синяки — Бонд любит оставлять на нем свой след и запах. Он действительно ничем не отличается от старой собаки, чьи славные годы прошли десятилетия назад. М пока не сказал ни слова, еще нет, но Кью знает по нахмуренному выражению лица Бонда, что его взгляд уже все объявил. Бонд стар, слишком стар, чтобы носиться по всему миру и уверенными руками с недрогнувшим лицом убивать для королевы. М ничего не говорит, потому что понимает — не нужно сомневаться в своем лучшем агенте, но это не меняет того факта, что его глаза кричат то же, что и когда он в первый раз встретился с наемным убийцей. Это игра для молодых, и Бонд знает об этом. И всякий раз, когда он гладит лицо Кью кончиками пальцев, какое-то очарование сквозит в этом жесте. Он проводит пальцем по линии подбородка, сжимает в кулак волосы и опускает его голову вниз к своему члену. Кью старается не слишком задумываться об этом, потому что каждый раз ощущает мрачную, злую жалость, и внутри у него все переворачивается при взгляде на Бонда. Тот скучает по молодости с немой яростью, которая порой превращается в молчаливое отчаяние. Когда они лежат в постели — выдохшиеся и расслабленные, — Бонд рассеянно покусывает и покрывает легкими поцелуями шею Кью, и тот надеется, что так он ласкает только его. Эта нежность только для него. Но знает, что, вероятно, это самообман — Бонд никогда не был сентиментальным. Это не должно настолько сводить его с ума. Он в некотором роде привык и покончил с этими мыслями после того, как Бонд вернулся из Эквадора, усеянный засосами и с одним лишь пожатием плечами в качестве объяснения. — Я всегда хотел поехать в Шотландию, — говорит Кью. Голос его звучит фальшиво, но он знает, что Бонд всегда верит в его ложь. — Ты можешь отвезти меня туда? 007 хмурится. Конечно, он знает, что Кью прочитал его досье, все читали, и совершенно очевидно, почему тот хочет оправиться туда. Знает ли Бонд истинную причину или нет, Кью не может сказать. Бонд встает с постели, прикрывшись простыней, и Кью уже не может касаться губами его кожи. В послеполуденном свете его глаза кажутся еще голубее, и на лице проступает так много морщин — десятилетия службы Ее Величеству Королеве. Кью знает, насколько эгоистична его просьба, но ему также известно, что Бонд не откажет. Он по-своему заботится о них, о том, чтобы они были друг у друга. Это не любовь, потому что Бонд не влюбляется — его вторая половина мертва и зарыта в землю, об этом между строк написано в досье. То, что есть у них, наиболее близко к этому чувству из всего, что может предложить 007. У Кью сжимается желудок, когда Бонд целует его в лоб и говорит «Да» своим спокойным, ровным голосом. Кью улыбается, но у него перехватывает горло. М легко и без разговоров дает им отпуск на две недели, и Бонд от этого удивленно поднимает бровь. «Два ноля» умерли, и уже давно, но Бонд до сих пор не понял, потому что не хочет смотреть в лицо фактам. И Кью не станет сообщать ему об этом, по крайней мере, не напрямую. М бросает на него один из тех усталых, понимающих взглядов, когда они сталкиваются друг с другом в подземных коридорах. Кью оставляет сервера и прототипы на Р — круглолицего, с детским лицом и в халате. Он надеется, что ему не хватит времени на то, чтобы придумать какие-нибудь нелепые и бесполезные гаджеты вроде невидимой машины, пока Кью будет отсутствовать. Они выезжают засветло. Дорога исчезает под колесами «Астон Мартина», и Кью наблюдает за пейзажем, проплывающим перед глазами: туман и горы. Какое-то время назад они миновали город с его асфальтом и небоскребами, и теперь на много миль вокруг их лишь двое. В кармане брюк Кью лежит позабытый им телефон, и мельтешение символов и цифр у него в голове замедлилось, почти затихнув. Он сорвался с работы, но работа никогда не отпускает его, так же как Бонда, М или других агентов. Он ловит себя на мысли — когда такая жизнь, наконец, убьет его? Бонд не болтлив, изредка бросает пару замечаний о погоде, и Кью улыбается, потому что есть нечто ужасно милое в его попытках притвориться чем-то кроме начиненной тестостероном машины для убийства. Он смотрит на Бонда, на его профиль на фоне заката, пока они едут через всю страну. Красивый. И на мгновение он кажется лишь на день старше, чем тогда, когда вернулся в штаб на вертолете с телами М и Сильвы. В тот день он толкнул Кью к стене и поцеловал с жадностью и привкусом алкоголя и отчаяния. Они не слишком часто останавливаются, только чтобы купить немного еды, хотя ни один из них не ощущает голода. Кью засыпает, и снятся ему говорящие коты и бесконечные библиотеки. Когда они прибывают, на Скайфолл уже опускается ночь. Перед ними старый дом в руинах и безрадостный пейзаж нагорья. Туман придает открывшемуся виду черты сюрреалистичности. Бонд выходит из машины, поправляя пальто, и выглядит здесь чужим — одинокая фигура на горизонте. Кью разминает затекшие от езды ноги прежде, чем, все еще полусонный, открывает боковую дверь. К ним выходит старик, одетый в теплое коричневое пальто. В одной руке он держит ружье, другой приветственно машет им. Он много улыбается и называет Бонда «Джеймсом», и это странно, ведь никто больше не зовет его так. У него сильный северный акцент, а еще руки, говорящие о тяжелой работе. Он отпирает для них дом и все время извиняется, когда говорит о состоянии особняка после того инцидента, и благодарит Джеймса за деньги, присланные на восстановление дома. Имя все еще звучит странно для Кью, но он старается не показывать этого. Они бросают сумки в спальне, немного болтают за поздним ужином, который Кинкейд приготовил к их приезду. Старик как-то странно насторожен, словно не слишком уверен, как вести себя с ними. Кью не знает, что рассказал тому Бонд о характере их отношений, и надеется, что шотландец будет из вежливости обходить эту тему. 007 сидит рядом с ним, улыбается и вставляет пару слов в разговор. Кью, как всегда, ест как птичка и вертит вилку между пальцами. Он отвечает на вопросы Кинкейда полуправдой и безобидной ложью. В первую ночь Бонд беззвучно лежит рядом с ним, и даже сон не смягчает его черт. Лицо твердое, словно вытесано из камня, и Кью некоторое время наблюдает за ним. У него бессонница, и нет Wi-Fi, чтобы скоротать ее. Он смотрит на Бонда и думает, что это странно — они оба уже три года не могут заставить себя назвать свое полное имя. Кью до сих пор не знает больше того, что рассказывает досье, о мальчике-сироте, который вырос здесь, в туманах Шотландии, много лет назад, а Бонду все еще неизвестно настоящее имя Кью. Может быть, он считает его лишь призраком технического отдела, который не ест, не спит и, кажется, никогда не покидает подземелий Лондонской штаб-квартиры. Собственные мысли доводят его до головной боли, и он решает прогуляться, подышать свежим воздухом. От холодного пола мерзнут босые ноги. Кью молча вздрагивает, выхватывает одежду из своей сумки и переодевается. Глаза привыкли к тусклому ночному свету, и ему даже не приходится щуриться, чтобы отыскать внизу фонарик и пальто, не разбудив Кинкейда. Луг пахнет старой, гниющей древесиной, и Кью вдыхает морозной воздух. Это позволяет ему почувствовать себя живым и приостанавливает бешеный хоровод мыслей в голове. Он смотрит на звезды, сидя на одной из старых скамеек во дворе. Когда он возвращается с холодным от ночного воздуха носом, Бонд сидит на кровати и смотрит на него нечитаемым взглядом. Кью методично раздевается, наблюдая за жестким выражением на лице Бонда, которое никогда его не покидает. Кью подползает к нему, они целуются, и Бонд снова со странной мягкостью касается его губами и руками. Это сводит Кью с ума, и он выдавливает из себя улыбку. Бонд не замечает ее фальши, и они просто засыпают, переплетаясь друг с другом руками и ногами, а у Кью горчит во рту и сжимается желудок. Следующие несколько дней медленно проходят, пропитанные влажным шотландским воздухом. Они охотятся, взяв старые ружья у Кинкейда, и Кью неохотно стреляет — это совсем другое дело, ведь он привык разрабатывать оружие, а не стрелять из него. Всего лишь вопрос физики, прицелиться под нужным углом, учесть ветер — его силу и направление. Бонд неуклюже хохмит про меткость и Манипенни, и Кью смеется, не столько потому, что ему смешно, а скорее из необходимости отреагировать на шутку. Они быстро целуются на болотах, и Бонд улыбается ему одной из тех неискренних улыбок, предназначенных для девушек на работе, которых он соблазняет, даже не прикладывая усилий. Не то чтобы Бонд не был по-настоящему счастлив — в некотором смысле он доволен, но никогда не сможет почувствовать полного удовлетворения, которое испытывает лишь на миссиях, когда убивает и ловит последний взгляд своего противника. Кинкейд по-прежнему не задает вопросов об их отношениях, но Кью думает, что теперь тот уже все понял. Он смотрит на него с тихим непониманием, которое отчаянно пытается скрыть всякий раз, когда они разговаривают. Рассказывает о «Джеймсе» (имя по-прежнему звучит странно для ушей Кью, и этого, вероятно, уже не изменить); о сироте в слишком большом доме, семнадцатилетнем и озлобленном; о Бондах до их смерти. 007 позволяет ему говорить и ничего не добавляет, молча наблюдая с непонятным выражением на лице. Кью смотрит искоса, но не знает, что творится у него в голове. Секс в ту ночь оставил после себя жутковатое ощущение, Бонд казался рассеянным и целовал его с отсутствующим видом. Мозолистые руки сжимали член Кью без особой чувственности и поглаживали резко, то и дело сбиваясь с темпа. Через неделю все рушится. Спокойный вечер, и они собираются в постель. Бонд ласкает лицо Кью и смотрит на него с выражением, очень напоминающим любовь. Это — предел желаний Кью на это краткое мгновение. В дальнем уголке его разума вспыхивает, что, может быть, все получится, у них двоих все сложится в нечто большее, чем случайный секс и время, не дольше мгновения, кажется, проведенное вместе между миссиями. Кью спрашивает о Веспер, ведь, похоже, пришло время, но они ужасно ссорятся и бьют друг друга по самому больному. Это глупо, но он не в состоянии трезво мыслить, поэтому продолжает кричать, что 007 закончит также, как М в той церкви, которую Бонд снес от бессильной злобы. Кью беспощаден в словах — они клубятся у него на языке и на вкус горьки, словно яд. Потом Бонд уходит, хлопнув дверью так, что едва не срывает ее с петель. Кью выжидает, запирается в спальне и смотрит в окно. Когда наступает ночь, он остервенело прокручивает в голове коды для нового центрального компьютера, который разрабатывается в отделе, и печатает их на дрянной клавиатуре своего смартфона. Так проходит два дня, Кинкейд приносит ему в комнату еду и смотрит на него с чем-то вроде жалости или легкого недовольства на лице. Но у Кью нет сил обращать на это внимание. Он не ест и слишком много спит, принимает обжигающе-горячий душ, который оставляет на коже у бедер широкие красные пятна. Бонд так и не вернулся, и Кью вызывает такси, садится на поезд до Лондона и ненавидит Бонда, Веспер, МИ-6 и себя самого. Его не удивляет, когда Манипенни говорит, что Бонд уехал в Таиланд на задание, уничтожать новую цель. Она старается не показывать, но в ее глазах сквозит жалость, и при этом у Кью все переворачивается внутри от отвращения. Она не виновата, просто пытается быть милой, но это лишь сильнее раздражает. Он кивает головой и возвращается в свой отдел к обычному, размеренному и рутинному темпу работы. Его руки сжаты в костлявые кулаки, но выражение лица остается нейтральным. Он работает с выверенной точностью, почти как робот, когда собирает и разбирает «Магнум» для 002 — чтобы быть уверенным, что все детали идеально совпадают друг с другом. Кью любит пистолеты, их твердость и то, как они ложатся в ладонь, когда он стреляет по целям, тестируя оружие. Возможно, у Фрейда было бы что сказать по поводу двух его навязчивых идей — компьютеров и оружия, — но Кью никогда не позволяет себе слишком тщательно обдумывать это. Он не спит нормально почти две недели, зато уже через несколько дней после его возвращения новый центральный компьютер готов к работе. Иногда Кью смотрит на свое отражение в окне ванной комнаты, снимает очки и массирует виски, спрашивая себя, не на это ли похоже старение? Не нужно зеркала, он и так знает, как сейчас выглядит. Из своего окна он видит восход солнца над городом и решает открыть створку, чтобы впустить внутрь свежий воздух. Это не Шотландия, и он убеждает себя в необходимости написать письмо Кинкейду с извинениями. Но не делает этого, потому что в Скайфолле нет подключения к интернету, а у Кинкейда — электронной почты. Бонд возвращается из Таиланда, бесстрастно просит новую «Берету», бросая старую на стол. Кью молча принимает ее и быстро проверяет — не потому, что не знает, как на этот раз 007 удалось сломать ее. (Следы песка. Вероятно потому, что Бонд всегда находит время сменить запонки, но зато даже не пытается держать свое оружие в чистоте). Он собирает свои мысли в кучу, но это трудно, ведь он продолжает думать о Шотландии, ледяных на ветру поцелуях на болотах и сером небе над головой. Он открывает рот. — Это не из-за тебя, да? Это все я? Он не хотел, чтобы это прозвучало как обвинение, но именно так и получилось, и лицо Бонда каменеет. Он опускает ладони на стол Кью и подается вперед. Его тело излучает агрессию. Кью впервые осознаёт, каково это — быть убитым Джеймсом Бондом, и отстранённо задумывается, пришёл бы Бонд за ним — пришёл бы убить его, — если бы он до сих пор занимался своей прежней, не вполне легальной деятельностью. Он никогда не узнает. Глаза Бонда похожи на голубое небо, а над Лондоном дождь. Над Лондоном теперь всегда дождь. 007 бросается резкими, короткими предложениями. Когда он уходит, все заканчивается. После этого Кью не может заставить себя вспомнить, что именно он говорил. Это действительно не имеет значения. Агенты стареют с каждым годом, а потом в одночасье умирают, не оставляя после себя ничего, кроме пустого дома в Лондоне, разбитого на куски пистолета на столе и номера, который передадут другому. Бонд не доживает до пенсии и в этот раз не воскресает. Может быть потому, что эта игра не для стариков, и М наконец-то доказывает свою правоту. Бонд мертв и тело его лежит на дне Индийского океана, или, вероятно, половина тела — Кью не сообщили подробностей. В этот день Манипенни целует его в щеку, говорит то, что больше не важно, а М молчит. Кью вводит имя и дату в системе с абсолютно новым интерфейсом, прикрепляет фотографии и видеодоказательства. Это произведение искусства, и он гордится своей работой, так, как и должен. Все кончено, никаких слез. Замены 007 нет.