Дилижанс

Солнце пялится с белесого неба слепым глазом. Ни ветерочка. Ни тени. Полдень. Пыль скрипит на зубах. Лето. Техас. Пот стекает по спине, надо головой уныло жужжит муха. Кони стригут ушами. Здесь можно зажариться в собственном соку. Даже гремучник по такой жаре прячется под камень. Пайк Бишоп — наоборот. Торчит на самом солнцепёке в черной куртке и разве что не мурлычет. И смотрит в подзорную трубу — где же наш долгожданный дилижанс? Должен ведь проезжать. Вот как раз в полдень и должен. — Уэллс Фарго! — плюет в пыль Фредди Сайкс — Вот раньше они не опаздывали. А сейчас — быстрее помереть, чем их дождаться. — Тебе точно быстрее помереть! — фыркает кто-то из братьев Горт. — А когда ж это они точно ходили, а? До Войны Между Штатами? — скалится Дач Энгстром.  — Да если даже они будут развозить грузы самолетом, то они и тогда опоздают! — авторитетно заявляет второй Горт. — Не будут. Такое количество денег и сейф и охранника самолет не поднимет, — Бишоп дергает плечом. — Так надо двигатель мощнее, тогда поднимет, — Дик Торнтон чиркает спичкой о штаны, затягивается. — Вот и иди к братьям Райт и предлагай им мощный двигатель! — Бишоп не отрывает взгляда от дороги. — А вот я одного не могу понять — как это самолеты летают, а крыльями не машут? — Энгстром задумчиво глядел в небо. — У меня такое ощущение, что я на курсах авиаторов! Один Анхель сидит и молчит, как нормальный человек, — Бишоп сложил подзорную трубу, развернулся к своим людям — Но дилижанс уже на походе. На крыше чемоданы, сейфа не видно. — Вот тебе и точная информация от клерка компании, — Торнтон бросает окурок в пыль, затаптывает, садится верхом. Разномастные кони ступают вперед. — Ты б замаскировался, — Сайкс завязывает на затылке концы шейного платка. — А штаны мне не снять? — Бишоп пожимает плечами — Был ведь такой дурень, который грабил дилижансы в раздетом виде, чтоб его не запомнили. Так этому дурню не помогло, его все равно поймали. Да и дышать мне тоже надо. Дилижанс не останавливается — дорога ведь пустая, дикарей здесь уже нет, до города еще далеко, только заросли чапараля при дороге. И из этих зарослей дружно и слаженно, как расстрельная команда, бьют револьверы и винтовка. Охранник слетает вниз, под копыта лошадей вниз, разбрызгивая кровь из простреленной груди и живота, и копыта дробят ему череп в кровавую, блестящую кашу. Кучер, старый негр, отчаянно хлещет коней, пытаясь проскочить. Бесполезно — Анхель молча и быстро снимает его пулей и с змеиной быстротой вылетает из кустов. Встает в седле и легко забирается на козлы. Поводья натягиваются. Шестерка, сытые гнедые, останавливается. Горты умело потрошат багаж на крыше: платье. Платье, платье, еще платье. Белье, пиджак, носки, пояс для чулок, крахмальная рубашка — все лежит в жирной красной пыли. О, денежки — три доллара мелочью. Пойдет! Книжка — оба брата не умеют читать, им она без надобности. Книжку надо Бишопу отдать. Дач и Сайкс умело распрягают лошадей. Кони хорошие, сытые, чистые — смотреть приятно, не то что на эти ваши самолеты! Самолет не съешь, когда жрать охота! Торнтон распахивает двери дилижанса. Кучка пассажиров жмется друг к другу — восемь человек: два старых хрена, вроде Сайкса, три тощие бабенки, два толстяка, сопляк. И кто-то обделался, потому что такую вонь ни с чем не спутаешь. Бишоп смотрит на сопляка. На перепуганного, капающего соплями на пол сопляка в беленькой рубашечке и модных брюках с лаковыми туфлями. — Это ограбление. Деньги и драгоценности мне в руки. И слезьте с сейфа. Сопляк трясется еще больше. И что-то пищит. — Повтори погромче, сынок. Только не говори, что у тебя денег нет. Один из толстяков стучит зубами громко и часто, как телеграфист ключом. — Это не ограбление, —повторяет сопляк, — нас тут всех положат! Мы же их увидели, — и протягивает Бишопу часы. Стальные часы, дешевка. Но крепкие — ронять можно хоть на камни. — Умный какой, — Бишоп улыбается. Одна из женщин пытается снять кольцо с пальца. Кольцо вросло и не двигается дальше. — У вас серьги есть? Владелица кольца мотает головой. Ее шляпка падает на пол, в лужу. Вторая женщина всхлипывает. Третья отстёгивает от платья брошку — якорь и сердце, маленькая золотая вещичка. — Мэм, у вас что-нибудь ценное есть? — вежливо спрашивает Торнтон с другой сороны. Плачущая женщина в нему ближе. — Брошюры «Общества Трезвостти» вам подойдут?  — Нет. Разве что на курево, потому что у вас отвратительная печать! Краска такая, что хоть в министрел-шоу выступай. — За типографию я не отвечаю! Торнтон хмыкнул. И весьма профессионально снял у одного из стариков запонки. — Да подавись ты ими! В первый раз в жизни купил запонки — а они позолоченные! Коммивояжёр проклятущий, кто б его стрельнул! Второй старик мрачно отдал такие же запонки и булавку для галстука. Толстяк-пассажир тихо мочился под себя и проклинал тот день и час, когда решил съездить по делам. — Деньги, запонки, часы? — Бишоп обошел лужу и уткнул дуло револьвера в жирный бок. — Чтоб ты сдох! — Толстяк пытается отползти на сиденьи подальше, но сиденье слишком маленькое, а бандит нависает над ним. — Все там будем — и Пайк Бишоп нажимает на спусковой крючок. Выстрел чуть приглушается могучим жиром, но пуля раздирает и жир, и мышцы и уходит куда-то в желудок коммивояжёра. Тот верещит, пронзительно, жалобно, как задавленный телегой заяц. Пайк разносит ему череп вторым выстрелом, стряхивает с себя кусочки плоти и мозгов, сплевывает чужую кровь. Сопляк — следующий. И он молчит. Получает свою пулю в грудь, булькает кровью и молчит. — Ему всего пятнадцать! — визжит женщина с кольцом. — Надо же, — Пайк всаживает пулю ей между ключиц. Она смешно сучит ногами в луже. Две женщины хватаются друг за дружку, прикрываются от пуль. Торнтон всаживает в них по пуле. Женщины валятся друг на друга, бьются пойманными рыбами, у одной из них задирается платье и ее красные шелковые панталончики украсят любую знакомую шлюху. Старик вскакивает с сейфа, и его лысый череп разлетается от еще одной пули Бишопа, вымазывая белесыми мозгами и яркой кровью второго толстяка. — Зачем? — толстяк закрывается руками, как испуганный ребенок. — Просто так, — Бишоп опускает револьвер, вытирает пот со лба тыльной стороной руки, — вечером будет гроза, парит. Толстяк молчит. Бишоп еще раз нажимает на спусковой крючок. Толстяка швыряет назад так, что дилижанс трясется, а потрепаную стенку украшают яркие, лаковые брызги крови. С крыши падает чемодан. Дешевый, тряпочный — там чьи-то подштанники и три яйца вкрутую в бумажном пакете, на радость Гортам. Оставшийся в живых старик на удивление резво выскакивает из двери, оттолкнув Торнтона и попадает под пулю Анхеля, которая разворачивается в его внутренностях свинцовым цветком. Торнтон одной рукой поднимает сейф —железный ящичек с простым замком. Горты выволакивают трупы наружу. Анхель ловко сдергивает кольцо с пальца и выдергивает у активистки «Общества Трезвости» дешевые серьги из ушей. — Невесте? — Сайкс шарит по карманам толстяка, которого застрелили первым. Анхель кивает. — А чего это с ним? — Дач роется среди вещей. — Зуб застудил, — Пайк Бишоп садится в тени дилижанса и внимательно рассматривает часы, — и всего-то десять минут прошло. Дик Торнтон открывает сейф обычным ключом. — Двести долларов. Еще где-то десятка за запонки и брошку, плюс за лошадей тоже двести будет, если хорошо поторговаться. Расходимся. Как всегда — Сайкс — на тебе кони, я надеюсь купить себе этот новомодный армейский пистолет, там на один патрон больше, сразу не тратим, языками не ляпаем, — Пайк Бишоп вытряхивает гильзы в пыль и набивает каморы барабана новыми патронами. — А что это за книжка? — Горты вспоминают про свою находку. — «Прерия». Про поселенцев и гибель наивной и честной души, — Бишоп сует книгу в седельную сумку и садится верхом.