я в тебя влюблен

Это странно. Они смотрят друг на друга стеклянными глазами, заёбанными взглядами, они говорят одной улыбкой «боже, как я устал», хотя, кажется, никто из них не верит в бога. Орлову плохо, нет, Орлову настолько дерьмово, что впору лезть на стену, потому что у них только тур-тур-тур впереди, и ничего больше. И эта долбанная неопределенность пугает и бесит одновременно, потому что Никита привык, чтобы всё по полочками, чтобы знать свой план на ближайший час по минутам, а тут ты знаешь вроде, что через четыре часа уже другой город, время концерта… и все равно там, через несколько месяцев — пустота. Никита спрашивает себя — а что, мальчик, ты будешь делать, когда закончится этот танцевальный рай (ад), когда пройдёт твоя мнимая популярность? Никита думает об этом двадцать четыре на семь. Но когда Антон в своем грёбаном пиджаке цепляет пальцами подбородок, вынуждая приоткрыть рот, когда Никита боковым зрением видит собственную сгорбившуюся фигуру и вытянувшегося Антона в зеркале, крышу сносит так, что никакие загоны уже не волнуют. Они чёртовы противоположности — Пануфник и его ехидные улыбочки, холодный взгляд Орлова, да даже руки у них (смешно подумать) разной температуры. И Никита не может отучить себя греть одну в тёплых пальцах, докуривая в перерывах очередную пачку на пару с вихрастым парнем. Они оба поломанные, оба уже сцепившиеся с жизнью и явно проигрывающие. Оба уставшие после прошлых попыток, сначала рвутся в бой, уже борются привычно за право вести, поздно осознавая, что каждый готов уступить. Орлову просто хочется нормальной жизни. Не путешествий по стране, не целевой аудитории из визжащих одиннадцатилетних девчонок, а нормальной, обычной жизни. Походов в клубы. Вечеринок и ужасного похмелья. Вечерних посиделок у телевизора. Ему просто хочется быть самым обычным, потому что, ну, ему всего девятнадцать. Антон просто устал. Второй подряд тур, изматывающий после шоу, эта приевшаяся маска аля «я так хорош, аж сам от себя балдею», когда каждый раз, выходя на сцену, ты мелко дрожишь, потому что а вдруг не выйдет? Хочется перестать быть шаблонным. Залезть под одеяло и проспаться. Пробежаться по набережной в четыре утра, крича «я люблю его» и не боясь, что это попадёт в чей-то инстаграм. Потому что, ну, ему уже двадцать пять. — Последний, в кого я влюбился, охуенно целовался, — говорит однажды Антон после очередного «ментолового» поцелуя. Никита хмурится и пытается выбраться из объятий, — А ещё он выбрал девушку. — Последний, в кого я влюбился, делал восхитительные фото, — забирая из чужих рук айфон и пытаясь как-то исправить положение, улыбается однажды Никита. Пануфник разворачивается, поджимая губы, — А ещё он любит парней поувереннее. И что это, если не идеальные отношения? Антон кричит, пуская вдогонку измотанному Нику кроссовок, что он не собирается меняться, но в тот же день переступает через себя, стучась в знакомый номер с открытым vsco на экране. Никита шипит сквозь зубы, что он не нанимался в няньки к ёбаному взрослому ребенку, но всё равно ничего не говорит, ставя заботливо помытые ещё вчера кроссовки перед дверью с утра. Антону приходится терпеть и тихо стонать в уголок подушки, потому что Орлова загнали, изуродовали изнутри, оставив потом лежать на краю, пока он играет с псом. Никите приходится терпеть и не возмущаться, потому что Пануфника буквально лишили нежности, простоты юных отношений, навалив груз чужой жизни и ответственности, пока она развлекалась. *** Антон улыбается, скашивая взгляд на стоящего где-то сбоку Никиту. Вся усталость сходит на нет, когда зал кричит и аплодирует, когда смеющаяся слева Николаева забирает букет откуда-то снизу, а Нестерович справа громко свистит, подстегивая публику. — Я в тебя влюблён, — наконец произносит самые сложные слова Антон за кулисами. Потому что сто раз уже произнес это «ятебялюблю», но теперь готов говорить правду. Никита целует, выдыхая «я тоже» прямо в губы.