Часть 1
25 октября 2016 г. в 20:56
Посетителей не было — впрочем, как обычно — и мальчишка маялся от скуки, решительно не зная, чем заняться. Хозяин уехал за какой-то недостающей деталью для полетевшего генератора, починкой которого занимался уже второй день, а Стивена оставил присматривать за баром. Стивен полюбовался на отполированные до блеска бокалы, протер стойку бара и в который раз повернул голову к окну.
Старик уже час сидел не шевелясь, подперев щеку кулаком и внимательно вглядываясь в штормовое море. Пиво так и стояло перед ним на столике нетронутым, только шальной ветер сдул с него шапку густой пены, швырнув несколько белых комков на рукав, видимо, когда-то сочно-голубой, а нынче совсем выцветшей и не совсем свежей рубашки. Стивен вдруг остро ощутил, как же он соскучился по ярко-синему небу Техаса с редкими белоснежными облаками, не спасающими от палящего солнца. Здесь нечасто случались солнечные дни, а сейчас осеннее небо и вовсе было затянуто косматыми сизыми тучами — до самого горизонта…
Стивен невзлюбил этот бар с того самого дня, как пришел устраиваться сюда на работу. Пару недель назад. Хозяин показался ему скупым на слова и эмоции занудой, обстановка явно не кричала об успешности и больших прибылях, так что о хороших чаевых мечтать не приходилось. Он не собирался сюда возвращаться, но вечером позвонила мама и разрыдавшись в трубку сказала, что отчим опять запил и она сможет отправить Стивену только половину суммы в этом месяце. Да и выбор, чего уж там, у него был невелик — расписание пар в университете какой-то олух составил так бестолково, что окна между занятиями разрывали день и лишали студентов возможности устроиться на нормальную работу. А в «Голубой устрице» хозяину нужен был не постоянно присутствующий персонал, а приходящий на несколько часов в день помощник.
Стивен снова бросил взгляд на старика. Седые волосы трепал ветер, несколько прядей прилипли к изрезанному глубокими морщинами лицу, мутные глаза не мигая смотрели вдаль. И если бы не слегка подрагивающие скрюченные артритом пальцы и не нелепо дергающийся разношенный башмак, выбивающий странный ритм по дощатому полу летней веранды, Стивен подумал бы, что Старик уснул. Или умер.
Ураган усиливался, первые крупные капли ударили в стекло. Хозяин оказался прав — надвигался шторм. Нужно сложить зонты над столиками, пока их не порвало в клочья. Стив накинул куртку, выскочил на улицу и на несколько секунд перестал дышать, захлебнувшись хлестнувшим по лицу порывом ветра, влажным и горьковато-соленым.
Зубы стучали от холода, пронизывающий ветер проникал под одежду, а Стив никак не мог справиться с завязками последнего зонта, которые то и дело выскальзывали из мокрых ледяных пальцев. Ему почти удалось затянуть узел, когда в кармане вдруг завибрировал телефон, заставив его вздрогнуть от неожиданности и выпустить проклятые веревки. Стив выругался сквозь зубы и тут же вздрогнул снова — поверх его окоченевших рук легли огромные горячие ладони и длинные узловатые пальцы ловко стянули веревки, завязав их каким-то замысловатым образом. Потом его грубо схватили за шкирку, как нашкодившего котенка, и поволокли к дверям бара.
— Говорил ему сколько раз — не бери на работу молодых, от них нынче вовсе нет толку. Сплошь косорукие неумехи. Нет же — этот старый упрямец всё всегда делает по-своему.
Продолжая ворчать и на все лады распекать бестолковую молодежь, Старик распахнул тяжелую дверь и втолкнул Стива в уютный полумрак, сразу окутавший их обоих спасительным теплом и ароматом крепкого кофе. Стив рванул в сторону, выкрутившись из цепких пальцев, и обернулся, сжимая кулаки и яростно вращая глазами:
— Вы! Да вы… Я не…
— Ишь ты… Какой грозный коротышка!
Старик возвышался над ним на добрых шесть дюймов, кустистые седые брови его были сурово сдвинуты, но в глазах плясали черти, а подрагивающие плечи и закушенная нижняя губа выдавали еле сдерживаемый смех. Наконец, старик не выдержал и расхохотался, откинув голову назад и обнажая длинную смуглую шею.
Отсмеявшись, он вытер выступившие слезы и миролюбиво проговорил неожиданно молодым и бархатистым голосом:
— Ответь на звонок, а то я оглохну от этих сатанинских плясок, а тебе телефон дыру пробьет в кармане.
Стив вынул мобильник и отойдя к окну нажал кнопку. Звонил Джейсон. По обыкновению, не стал заморачиваться приветствием, а сразу начал тараторить, будто боясь не успеть сообщить все самое важное и интересное. Стив рассеянно улыбался, пропуская мимо ушей половину ненужной информации, и украдкой следил за Стариком, который тем временем без спросу налил себе пиво и устроился за стойкой, с трудом взгромоздившись на высокий барный стул.
— Стиви, ты меня слушаешь вообще?!
— А?
— Я говорю, ты попал! Старый козел на этот раз нашел способ тебя достать
— Что ты такое говоришь? Я опоздал только два раза, а второй — всего на пять минут…
— Да какая разница? Ты же знаешь, что профессор ненавидит опоздания, а за пропуски спустит с тебя шкуру на экзамене с милой улыбкой аллигатора.
— Я не пропускал.
— Неважно. Ты опоздал. А значит виновен, — Джейсон невесело рассмеялся. — Могу поклясться, что видел, как у него текли слюни от предвкушения. Тебе не жить, приятель.
— Черт!
— Да-да. Как раз он тебе и поможет. Только запросит взамен твою прекрасную светлую душу.
— Джейсон…
— Прости, не удержался. В общем, или добудь интервью, или…
Джейсон многозначительно помолчал. Потом заговорил совсем другим тоном:
— Вечером заехать за тобой, малыш?
— Не надо, сам доберусь. И я тебе не малыш.
— Как знаешь. Увидимся.
Стивен сунул телефон в карман и со злостью впечатал кулак в стену, тут же заскулив от боли.
— Неприятности? — Старик смотрел очень внимательно, и в его взгляде не было даже тени насмешки. Только участие.
Стив вздохнул и прошел за стойку бара, стягивая с себя совершенно мокрую куртку.
— Ещё какие! Кажется, в этот раз я влип по-крупному.
— Нет никаких неразрешимых проблем, сынок. Поделишься со мной? Вместе помозгуем — глядишь, и найдем выход.
Стив закатил глаза и покачал головой:
— Вы просто не знаете нашего профессора, сэр.
— Ну, а все-таки…
Стив глянул на кружку с ледяным пивом, к которому Старик снова так и не притронулся.
— Хотите, я сварю вам кофе? — и не дожидаясь ответа принялся заправлять автомат.
Когда помещение наполнилось густым ароматом арабики, Стив поставил на стойку две чашки, обошел её и устроился возле Старика. Отхлебнул, обжигая губы.
— Я опоздал на лекцию к профессору Доусону. Дважды.
Старик крякнул и пробормотал:
— Экое преступление.
Стив только горестно вздохнул.
— Наша группа должна написать очерки про какие-нибудь малоизвестные факты об американских героях времен второй мировой. А мне как злостному нарушителю дисциплины досталось особое задание — разыскать хотя бы одного из оставшихся в живых ветеранов и взять у него интервью. «Если мистер Корнуэл не удивит меня, пусть даже не надеется пережить эту сессию» — закончил Стив дребезжащим голосом, делая вид, что поправляет сползающие с носа очки.
Старик расхохотался и в точности копируя то, как Стив имитировал голос профессора, проговорил:
— И в чём же проблема с выполнением задания у мистера Корнуэла?
— В том, что теперь ветеранов днем с огнем не сыскать. Они давно покрылись плесенью или превратились в труху.
Старик неожиданно перестал улыбаться и со всей силы стукнув ладонью по стойке бара буквально зарычал:
— Что вы себе позволяете, молодой человек?! Я, конечно, уже не тот резвый жеребец, каким был в молодости, да и красота моя слегка подувяла. Но труха с меня не сыплется, поверьте, а плесенью покрываться я не собираюсь ближайшие пару десятков лет.
Стив подпрыгнул на стуле, поперхнулся кофе и неверяще уставился на своего собеседника.
— Вы… хотите сказать… Сколько вам лет?!
Старик обиженно засопел:
— Ты оскорбил меня, и я не желаю больше с тобой разговаривать.
Стив застонал, мысленно проклиная себя за бестактность, сложил руки перед грудью и, состроив умильную физиономию, которая должна была передать все его раскаяние, отчаянно задвигал бровями.
— Я приношу вам тысячу извинений. Просто вы не выглядите так уж… старо.
Старик изогнул одну бровь и презрительно хмыкнул.
— Это самый нелепый комплимент, который мне делали за всю жизнь. Я выгляжу ровно на свой возраст и не собираюсь ничего с этим делать. Я не какой-нибудь там педик.
Он резко развернулся на стуле и уставился на Стива горящими глазами.
— Кстати о педиках. Несмотря на то, что ты невоспитанный коротышка, я дам тебе интервью и расскажу одну историю. И уж будь уверен, твой профессор будет немало удивлен.
Стив замер, боясь пошевелиться и спугнуть так неожиданно свалившуюся на него удачу. Старик пожевал губу, побарабанил пальцами по столешнице, потом запустил их в волосы, взлохматив и без того косматую гриву. Наконец, прикрыв глаза, заговорил.
Я расскажу тебе о двух закадычных друзьях, с которыми служил на подводной лодке. Начинать нужно издалека, так что приготовься слушать и не вздумай меня перебивать.
Их матери были подругами, что называется — не разлей вода, и с ранней юности мечтали, как выйдут замуж за двух друзей, построят дома по соседству, нарожают прекрасных ребятишек и будут дружить уже семьями, вместе отмечать праздники, делить радости и горести пополам. Как ни странно, но утопические мечты двух техасских девчонок сбылись. Божьей милостью ли, провидением или невероятной силой их желания — одного на двоих — но всё вышло так, как они и задумали.
Донна познакомилась на танцах с симпатичным Аланом Эклзом, сразу очаровав его кротким нравом, белокурыми локонами и огромными зелеными глазами на миловидном личике. Через год ухаживаний они сыграли пышную свадьбу, шафером на которую был приглашен армейский друг Алана Джеральд Падалеки — высоченный парень, застенчивый и неразговорчивый, но сразивший всех наповал своей ослепительной улыбкой и ямочками на щеках. Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, парень оказался не промах и, загостившись у друга почти на месяц, домой вернулся уже не один, а прихватив с собой скромницу Шеррон. Через некоторое время гуляли уже на их свадьбе. А ещё через год Алан и Донна весьма удачно прикупили участок, граничащий с ранчо Падалеки, и две семьи больше не расставались.
Детей подруги рожали будто соревнуясь — через несколько лет у каждой пары было по два сына и лапочке-дочурке. Между участками никому не пришло в голову поставить заборы, двери в обоих домах никогда не закрывались, дети росли дружной бандой, доставляя отцам немало хлопот, а матерей наградив не одним седым волосом.
Особенно в разнообразных проказах и диких выходках преуспели средние — Дженсен и Джаред. Их проделкам не было числа, а бьющей ключом энергии и неуемной фантазии можно было только завидовать. Эти двое вообще, казалось, не расставались ни на минуту, все годы учебы просидели за одной партой, по очереди списывая друг у друга домашние задания, вместе играли за школьную команду по лакроссу, вместе отбивались от шайки рыжего балбеса Пеллегрино. Вместе потом мазали ссадины зеленкой, дули друг другу на острые коленки и размазывали слёзы по чумазым мордашкам, подвывая от боли и обиды .
Они были словно родные братья, понимали друг друга с полуслова, полувзгляда. Если и ссорились, то быстро мирились и никогда между ними не было духа соперничества. Поэтому никто не удивился, когда в средней школе Ноксвилла было выбрано сразу два короля выпускного бала, сделав бессмысленной набиравшую обороты войну между двумя первыми красавицами — Данниль и Женевьев. В результате жарким июньским днем 1941-го две королевы гордо дефилировали по центру украшенного цветами зала, держа под руки кавалеров, о которых мечтала вся школа, и с нескрываемым удовольствием ловя на себе завистливые взгляды одноклассниц. Джаред же с Дженсеном только усмехались, далекие от этих интриг, — их сердца были пока свободны. Оба высокие, ладные, враз повзрослевшие и удивительно красивые в этих непривычных для них элегантных костюмах.
Никто не удивился и тому, что они вместе, ни минуты не раздумывая, добровольцами отправились на фронт. Служили в морфлоте, правдами и неправдами добившись того, чтобы их взяли на одну подводную лодку. Там и приключилась с ними история, которая положила конец многолетней дружбе, навсегда разведя парней по разные стороны.
Старик закашлялся, глотнул успевший остыть кофе и замолчал, зависнув в своих воспоминаниях. Стивен смотрел на него во все глаза, казалось, забыв, как дышать. Он думал об этих Джареде и Дженсене, отчаянных мальчишках из далекого прошлого, почти его ровесниках. Какие книжки они читали, какую слушали музыку? О чем мечтали, какие строили планы, пока не началась война? Пытался представить ситуацию, которая могла бы разрушить такую прекрасную дружбу и крепкие, проверенные годами отношения. Пытался — и не мог. Старик между тем допил кофе, повертел в руках пустую чашку и продолжил:
Бой в тот день был жаркий, нас подбили, и хотя капитан отдал приказ перекрыть пострадавшие отсеки, они быстро заполнялись водой, и субмарина погрузилась на дно. Радисты не переставая посылали сигналы SOS, члены команды писали записки родным и любимым и безо всякой надежды стучали по обшивке и трубам, чтобы шумом привлечь находящиеся рядом суда. Но, честно говоря, никто из нас уже и не надеялся на спасение.
Джаред с Дженсеном оказались заблокированы в кубрике для командирского состава. Что они делали в месте, где быть им вовсе не положено, никому неведомо, но факт остается фактом. Командование явно рассчитывало выйти из той заварушки без потерь и готовилось праздновать победу. И по какой-то иронии судьбы матросам Эклзу и Падалеки выпала честь перед смертью посидеть за накрытым белоснежной скатертью столом, сервированном по-королевски дорогими серебряными приборами, выпить коллекционного вина из сверкающих хрустальных бокалов, вкусить с тарелок из настоящего китайского фарфора изысканные яства.
Сначала они, конечно, пробовали выломать дверь, но вскоре поняли, что эта бестолковая суета мало того что бесполезна, так ещё и забирает у них драгоценные силы и заставляет тратить вдвое больше кислорода. А он и так исчезал с катастрофической скоростью — по всей вероятности, система вентиляции вышла из строя.
Парни не привыкли унывать, к тому же они были несказанно рады, что их не раскидало по разным отсекам подлодки, что они уходят из этой жизни героями и последние часы могут провести среди такой роскоши в компании самого близкого человека.
А надо сказать, что была у Джареда Падалеки мечта. Ну, как мечта. Заветное желание.
Очень уж хотелось парню попробовать устриц и узнать — правда ли эти твари пищат на языке, когда их едят. Вот прям не давал ему этот вопрос покоя. Об этом его пунктике знала практически вся команда подлодки. Кто-то крутил пальцем у виска — ну, какие, скажите на милость, устрицы, когда кругом война, и неизвестно ещё, вернутся они домой живыми или найдут покой на дне морском, а истлевшие их тела станут кормом для тех же устриц. Кто-то по-доброму посмеивался. А Дженсен всегда говорил: «Не приведи Господь, Падалеки, познать тебе сей божественный вкус. Как же ты потом жить будешь на свете — совсем без мечты?». Джаред талантливо изображал обиду на то, что тот так низко оценивает его устремления и жизненные цели, считая убогим чревоугодником, а сам при этом мечты не имеет вовсе или имеет такую низменную и постыдную, что даже лучшему другу не может в этом признаться.
И вот надо же такому случиться, что на том роскошном столе стояло огромное блюдо с устрицами. Джаред счел это хорошим знаком, похлопал Дженсена по плечу и сказал, что лучшего конца не мог себе и представить. А когда через какое-то время они сидели на полу полуголые, истекая потом от невыносимой жары, пьяные то ли от вина, то ли от нехватки воздуха, с животами, полными устриц, и глазами, полными слез, Джаред спросил еле слышно:
— Джен, дружище, а как же ты?
— А что я? — недоуменно пожал плечами Дженсен.
— Как что? Ясен пень, мы умрем. У меня хоть мечта сбылась. Пусть идиотская и пустая, но все же… А ты о чем мечтаешь? Чего бы такого ты хотел попробовать перед смертью?
И Дженсен, слегка скосив на Джареда глаза цвета весенней листвы, просто и обыденно, будто говорили они о всходах маиса на ранчо родителей, произнес:
— Тебя.
— Да вы шутите?! — Стивен открыл рот и выронил от неожиданности кружку. Она каким-то чудом не разбилась, а покатилась по стойке, оставляя за собой след из густой черной жижи, медленно растекающейся по столешнице замысловатыми узорами. Пока Стив бестолково махал руками, Старик ловко подхватил несчастную посудину, повертел в руке, цокая языком и разглядывая сколотую ручку.
— Даже не собирался. Хотя Джаред тоже именно так и подумал в первый момент. Но только взглянув на Дженсена, сразу понял, что тот серьезен как никогда — слишком хорошо он знал друга.
— Ты сошел с ума, парень!
— Да. Много лет назад.
— Боже, Джен, как это могло… Когда ты понял?
— Лет в четырнадцать или пятнадцать.
— Почему ты не говорил?
— Ну, и как ты себе это представляешь? — хмыкнул Дженсен.
— Да… Ну, да, конечно. Прости. А почему… почему сказал сейчас?
— Ты спросил.
— Господи, за что мне это?!
Джаред вцепился пальцами в волосы и с силой потянул, надеясь привести себя этим в чувство. Или проснуться. Помотал головой. Взглянул на друга и замер. Тот сидел, не шевелясь, бледный, как сама смерть, глаза его были закрыты, а на кончиках длинных по-девчоночьи изогнутых ресниц блестели капельки слез. Джаред заскрежетал зубами — это было выше его сил.
Дженсен — который в три года научился сидеть в седле, а в двенадцать попадал из отцовского ружья белке в глаз с расстояния в сто шагов. Дженсен — в пятнадцать выбивший два передних зуба двадцатипятилетнему отморозку Крашнику, с которым даже Шериф предпочитал беседовать на расстоянии, и отвоевавший у него джаредовы часы — единственную память о покойном деде. Дженсен — умный и немногословный, отчаянный и бесстрашный, заводила во всех их проделках, всегда готовый подставить плечо и взять на себя чужую вину… Дженсен — показавший себя героем в самых горячих сражениях, имеющий не одну награду от командования, презирающий осторожность и плюющий смерти в лицо…. Дженсен — плакал.
Слезы друга шокировали Джареда намного сильнее, чем неожиданное признание. Он не знал, какие сказать слова, как утешить — ему никогда прежде не приходилось этого делать. Долго раздумывать Падалеки не любил, привык всегда действовать быстро и по наитию. А потому выдохнул, протянул руку и дрожащими пальцами провел по веснушчатой щеке, стирая влагу. Дженсен вздрогнул и распахнул глаза. Долго и внимательно смотрел на друга, а потом вдруг его лицо исказила гримаса ярости.
— Не прикасайся ко мне! Мне не нужна твоя жалость! — и попытался оттолкнуть Джареда. Но тот, удивив в первую очередь себя самого, схватил Дженсена за плечо, с силой рванул на себя и вжался лицом — щека к щеке, крепко удерживая пальцами другой руки за вихрастую макушку. Дженсен ахнул и перестал дышать.
— Ч-что ты творишь?
— Тихо… Ти-и-и-и-ихо. Ты знаешь меня всю свою жизнь. Неужели ты думаешь, я унизил бы тебя жалостью? Я слишком сильно тебя уважаю, дружище, чтобы опуститься до такого.
Дженсен судорожно вздохнул, дернулся всем телом и зашептал, легко касаясь виска Джареда горячими губами:
— Ты не понимаешь, Джей, я не могу, не могу… Ты не такой, как я. Не такой! Я не хочу, чтобы ты потом возненавидел меня. Я этого не переживу.
Джаред усмехнулся:
— Когда потом? Через неделю? Через месяц? Мы не доживем и до завтрашнего утра, придурок. Поэтому сегодня можно всё.
— Я не имею права…
— Имеешь. Смерть дала тебе это право. Дженс, ну же… Вспомни все, о чем мы мечтали. О жизни после войны. Черт, мы ведь даже ни разу не целовались с девчонками. Я не хочу умирать девственником. Я вообще не хочу умирать! Это так несправедливо!
Джаред говорил и говорил, и не понимал, как и когда его лицо стало мокрым от слез — и чьи это слезы, его или Дженсена. Он каким-то образом пропустил момент, когда Дженсен начал его целовать. Он чувствовал легкие прикосновения на своих щеках, на лбу, на шее… и думал, что, наверное, ему должно быть противно. Но когда чужие губы прижались к его — отчего-то испытал облегчение и прошептал прямо в горячий влажный рот:
— Наконец-то!
Им не хватало воздуха, и они хрипели и стонали, задыхаясь, целовали-кусали друг друга отчаянно, зло, до синяков, до крови. Шарили руками по разгоряченным телам, прижимались изо всех сил, цепляясь друг за друга, цепляясь за эту жизнь единственным доступным им сейчас способом… Джареду никогда прежде не было так страшно… и так хорошо. У самой черты, на краю ускользающего сознания он слышал, как Дженсен шептал горячечно:
— Боже, Джей, спасибо тебе, боже… боже…
А потом была яркая вспышка. И Джаред умер.
— Черт! Я надеялся…
Стив всматривался в лицо Старика, силясь отыскать там какой-нибудь намек на продолжение истории, но тот покачал головой:
— Надежда… Надежда порой — непозволительная роскошь, сынок.
— Нет! Скажите, что они выжили, что их спасли. Они не должны были умереть!
— Должны, не должны… Человек приходит в этот мир, не имея никаких долгов. И уходит, не будучи никому ничего должен. Вот так-то…
— Погодите ка… Но вы же вначале сами сказали, что история положила конец дружбе!
— Ну, да… Положила…
Когда расчистили проход к отсеку и взломали дверь в кубрик — пред светлы очи команды предстала дивная картина. Парни были без сознания, они лежали на полу в обнимку, совершенно голые, все в синяках и засосах, а вокруг валялись раковины от устриц и пустые бутылки от дорогущего вина из личной коллекции капитана.
Надо ли говорить, как нелегко им пришлось в госпитале, где история каждый день обрастала все новыми похабными деталями и подробностями. А Джареда иначе как Голубая устрица никто и не называл.
Командование, несмотря на всю беспрецедентность ситуации, не стало давать делу ход, его быстро замяли — слишком уж положительные характеристики были у парней и слишком внушителен список их подвигов и наград. Джареда перевели в штаб, он ведь и на самом деле ни в чем не виноват, и педиком то никогда не был. А Дженсена комиссовали якобы по состоянию здоровья. Домой он так и не вернулся, через несколько лет написал родителям, что живет где-то в Шотландии. Больше они с Джаредом никогда не виделись.
Стивен потрясенно молчал. Ему надо было переварить услышанное и обязательно задать Старику кучу вопросов. Но в кармане снова завибрировал телефон, разрывая тишину. Стивен извинился и ответил на звонок. Джейсон казался взволнованным:
— Стив, только не ори. Погодка — кошмар, я подумал, ну как ты доберешься-то один из этой дыры? Поэтому приехал. Не злись, ладно? Если ты не закончил, я посижу в машине и подожду. Твой босс, кстати, тоже уже подъехал — потащил какую-то коробку, судя по тому, как его скособочило, тяжеленную. Наверное, надо было предложить ему помощь...
Стив улыбнулся:
— Джейсон, не тарахти. Я не злюсь и спасибо, что приехал. Сейчас выйду.
Виновато посмотрел на Старика:
— Там босс приехал, надо помочь разгрузить коробки.
— Надо так надо…
— Спасибо вам за историю. Она потрясающая. Мы ведь ещё увидимся? Интервью мне нужно сдать до следующего понедельника. Я буду тут в четверг. Вы придете?
— Тарахтишь не хуже твоего дружка, — сощурил глаза Старик.
— Так вы будете тут?
— Куда ж я с подводной?
Стив счастливо рассмеялся и порывисто обнял Старика. Тот сморщился, брезгливо повел плечами, сердито зыркнул из-под челки и фыркнул:
— Оставь эти телячьи нежности для своего дружка. Я тебе не гомосек.
Они оба вздрогнули и обернулись, когда от двери раздался кашель. Хозяин бара стоял возле окна, сложив руки на груди и очень недобро смотрел… на Старика.
— Что. Ты. Здесь. Делаешь.
— Мистер Росс, я объясню. Там ураган, и я… Он… Я подумал…
Шеф недоуменно вздернул правую бровь и уставился на Стива. Потом вытянул руку, указывая на дверь:
— Стивен, вопрос был задан не тебе. Ты свободен до четверга. Будь добр, не опаздывай.
Сказано это было таким тоном, что Стив предпочел не спорить, а убраться долой с глаз своего злобного шефа. Бывают же такие люди! Брррр…
Стив сочувственно посмотрел на Старика и пулей вылетел на улицу. Ветер ещё усилился, просто сбивал с ног. Небо совсем почернело, огромные волны с грохотом разбивались о каменистый высокий берег.
— Ненавижу Шотландию! — пробормотал парнишка, ныряя в старенький Додж.
— И за что же ей сегодня досталось? — рассмеялся Джейсон.
— За все хорошее, — Стив сунул руку в карман и застонал — Черт! Не-е-е-е-ет! Черт!
— Что случилось?
— Я оставил в баре телефон.
— Маленький растяпа. Боишься босса? Хочешь, я схожу?
— Нет, я сам.
Стив нехотя покинул уютное тепло автомобиля и бегом кинулся обратно к бару. Перед дверью слегка притормозил, прислушиваясь, силясь сквозь грохот урагана расслышать шум скандала, но внутри было тихо. Стив аккуратно приоткрыл тяжелую дверь и вошел. В зале никого не было, а со стороны подсобных помещений доносились тихие голоса.
— Любопытство сгубило кошку, — пробормотал Стив, но двинулся вглубь бара. Остановился возле кабинета босса — дверь была приоткрыта. Разговаривали двое. Старик и… Стив даже не понял сначала, что это мистер Росс, настолько его голос и интонации не были похожи на то, что парень привык слышать. И хотя тот распекал Старика, но злости в голосе не было. Скорее, досада. А ещё… Нежность? Нет, конечно, показалось.
— Значит, на этот раз я моряк-гомосек, совративший лучшего друга-натурала? И больше никогда не виделись?
— Да ладно тебе, Дженс, я просто развлекаюсь.
— Ты развлекаешься так уже лет пятьдесят, с тех пор как…
— С тех пор как твой дядя подложил нам эту подлянку.
— Дядя между прочим дал нам крышу над головой и обеспечил на всю оставшуюся жизнь, оставив этот бар.
— Ага, ага. Который приносит только убытки.
— Ну, не будь несправедлив, мы никогда не голодали.
— Но и устриц на завтрак не ели.
— Господи, ты снова за свое. Сдались тебе эти устрицы! Джей, не уходи от разговора. Какого черта ты напугал бедного мальчишку?
— Напугаешь его, как же. Он такой же гомик, как и ты. Сидел и слушал, разинув рот.
Старик хрипло расхохотался.
— Старый дурак! Сколько можно? Твоим историям нет числа. Каждый раз с содроганием жду — куда на этот раз тебя заведет твоя фантазия. И меня заодно, вместе с моим боевым прошлым. Всегда разным, заметь. Слава богу на этот раз ты оставил мне в целости обе ноги и зрение.
— Без ног ты был так трогательно беспомощен…
— Джаред Тристан Падалеки! Я клянусь, если ты сейчас не заткнешься…
— Ой, да брось, кому интересно наше боевое прошлое без пикантных подробностей? Не будь моих историй, тут вообще никого бы не было. Ни работников, ни посетителей. Кстати, ты знаешь, что мальчишка собирался сбежать в первый же день?
— Но не сбежал же.
— Ещё не вечер.
Стив затаив дыхание заглянул в комнату. Возле камина на старом продавленном диване соприкасаясь плечами сидели два старика. Один — высокий и худой — прикрыл глаза и, казалось, спит, откинув голову с лохматыми седыми волосами на спинку и вытянув длинные ноги в разношенных ботинках к самому огню. Второй — коренастый и рябой — вполоборота к другу, скрестив кривоватые ноги. Он вдруг протянул руку, убрал с лица Старика прядку, заправив её за ухо, и аккуратно подтянул сползший с острых костлявых коленок старый изъеденный молью плед.
— Ты же знаешь, что тебе нельзя долго быть на улице — с твоими-то больными ногами. Зачем опять приперся сюда? Ещё и в такую погоду.
Он покачал головой и улыбнулся. Тут же побежали к вискам лучики морщинок, мгновенно преображая, словно освещая изнутри, всегда невозмутимое лицо. Болотного цвета глаза за толстыми стеклами очков глядели с иронией, но с таким искренним теплом, что Стивену вдруг сделалось неловко. Будто он подсматривал в замочную скважину за чем-то таким глубоко личным и интимным, которое принадлежит только двоим и должно быть скрыто от чужих глаз. Эти двое наверняка прошли вместе огонь и воду и черт знает какие ещё испытания, но сохранили добрые дружеские отношения, терпимость к чудачествам друг друга и любовь… Они были счастливы.
Стив очень медленно развернулся и, ступая осторожно, чтобы не шуметь, вышел из бара. Не обращая внимания на ветер и дождь, задумчиво побрел в сторону моря. Джейсон выскочил из машины и кинулся ему наперерез.
— Сти-и-ихив! С ума сошел? Ты чего удумал?!
— Что? Нет… Я не…
— Мы справимся, Стиви, пусть трудно, но это же не навсегда. Что-нибудь придумаем с этим дурацким интервью для козла Доусона. Закончим университет, и уедем из Шотландии. Куда только захочешь. Кстати, Кирк сказал: его тетке в кафе нужен официант на вечерние смены, я забыл вчера сказать — она ждёт тебя завтра на собеседование. Так что сможешь уволиться от этого зануды, я же знаю, как ты ненавидишь этот бар.
— Не надо никуда уезжать. Я знаю, у кого возьму интервью и что напишу в статье. Я, конечно, не полюбил Шотландию, но и не уволюсь из Голубой устрицы. И не называй его больше занудой, хорошо?
Джейсон ошарашенно смотрел на Стива и впервые не находил, что сказать. А Стив стоял, подставив лицо ледяному ветру, колким соленым брызгам и улыбался.
Fin