Шок и трепет

Кто-то должен перенести развязанную ими [террористическими государствами] войну на их территорию. Они взрывают церковь, мы — десять. Они захватывают самолёт, мы — уничтожаем аэропорт. Они убивают американских туристов, мы — стираем с лица Земли город. Наша работа отвечать на терроризм так, чтобы никто больше и помыслить не смел о нападении на американцев. © Гэбриэл Шир, «Пароль: рыба-меч»

Она идёт по улице, опустив голову и придерживая платок так, чтобы закрывал лицо. Подол непривычно длинного платья путается в ногах, тонкая подмётка сандалий не защищает стопы от неровностей дороги. Жарко. Ей не нравится Багдад. Они с Гэбриэлом («Норманом», — поправляет она себя; привыкнуть сложно, хотя она знает, что это далеко не первая его смена личности и имя «Гэбриэл» тоже не было настоящим) уже работали раньше на Ближнем Востоке, но это были каждый раз короткие операции, которые готовились в Штатах, ей даже не обязательно было приезжать самой, а если и приходилось, то Гэбриэл всегда выбирал уединённые виллы, где можно было не делать вид, что они местные. В этот раз всё по-другому. Она заворачивает за угол, проходит по узенькой улочке, словно по ошибке втиснувшейся между двумя домами, поднимается по широким каменным ступеням. За низкой аркой (Гэбриэлу — Норману — всегда приходится наклоняться, чтобы не задеть головой) открывается крошечный садик, в дальнем углу которого — дверь. Лишь оказавшись в доме, она скидывает платок и делает глубокий вдох. Воздух здесь такой же густой и плотный, как и на улице, но хотя бы можно не прятаться под осточертевшей хламидой, отчего кажется, что дышать намного легче. Джин поднимается на второй этаж, на ходу сбрасывая с себя одежду, и до маленькой тёмной ванной добирается уже нагишом. Норман приходит где-то через полчаса; она слышит его шаги в коридоре, потом — короткий всхлип двери спальни: та опять просела от перепадов температуры. Проходит ещё минут десять — Джин представляет, как он раздевается, брезгливо сбрасывает в корзину с грязным бельём пропотевшую за день рубашку, вылезает из льняных брюк и с наслаждением накидывает на загоревшие до черноты плечи шёлковый халат, — и дверь ванной приоткрывается, разбавляя царящий внутри полумрак рассеянным светом. — Мы сошлись на цене. — Он прислоняется спиной к дверному косяку, засунув крупные ладони в карманы халата; взгляд рассеянно скользит по телу Джин, лишь наполовину скрытому водой. — Неколебимая верность нашего друга Хасана своим собратьям пошла трещинами всего за пять сотен хрустящих франклинов. — Не могу поверить, что ты позволил ему торговаться, — расслабленно тянет Джин. Вода уже почти остыла, но выбираться совсем не хочется. — Раньше ты бы просто выкрутил ему руки, не оставив другого выбора, кроме как принять предложенную изначально сумму. — Мне не жалко этих денег. Кроме того, зачем зря портить добрые отношения? Джин скептически хмыкает. Они оба знают, что жадному Хасану осталось жить недолго. Но если Норману сегодня хочется играть по правилам — пусть. Денег хватит на пару сотен таких хасанов. Она делает глубокий вдох и, задержав дыхание, погружается ненадолго под воду, позволяя миру полностью исчезнуть, раствориться за гулкой тишиной, в которой отчётливо слышны удары её сердца. Вынырнув, она убирает мокрые волосы с лица и встаёт. Норман, снова скользнув взглядом по её телу, оборачивается в поисках полотенца и, когда Джин ступает босыми ногами на каменный пол, накидывает его ей на плечи. Хасан — мелкая сошка, всё, что им от него надо, — это координаты секретной базы иракской разведки, расположенной под Багдадом, и часы смены охраны. Хасан даже не знает, для чего именно Норману нужны эти данные, как не знает и того, кто Норман такой. Для всех их местных информаторов Норман Прайс — отчаянно наглый торговец оружием, не гнушающийся даже тем, чтобы выкрасть заказанное клиентом оборудование у спецслужб. Они в Багдаде уже — страшно подумать — больше года. Иракская миссия не отличается от всех предыдущих, в которых Джин принимала участие: поболтать с одним, оказать услугу другому, показательно убить третьего, засветиться на публике с четвёртым. Когда местный авторитет, на каждом углу похваляющийся тем, что финансировал 9/11, сгорает заживо вместе со всей семьёй, никто не поставит и бакса на то, что американцы тут ни при чём, но при этом им и в голову не придёт как-то связать с этим происшествием громкого и слишком самодовольного Нормана Прайса. И уж тем более — его девку, которую едва ли кто-либо видел в глаза. Эта миссия не отличается от предыдущих и в то же время — уж точно для Джин — отличается кардинально. Она не знает, что думает об этом Норман; быть может, для него разницы действительно нет, Джин не удивилась бы, если бы так и оказалось. Для него значение имеет не то, сколько человек погибло в башнях-близнецах, а какой урон репутации США это нанесло. (А может быть, нет, когда она вообще знала, что происходит в его голове, в этих гениальных, отмороженных напрочь мозгах?) Она же вздрагивает каждый раз, когда вспоминает. Ей можно, она женщина. — Как там поживает наш дорогой Джордан? Не сорвётся раньше времени? — Обижаешь. — Она ухмыляется, с готовностью переводя мысли в другое русло. — Признаться, мне его даже жаль: мальчик искренне верит, что служит своей стране. — Ему было бы особенно приятно узнать, что он исполняет свой служебный и гражданский долг, даже когда трахает тебя. Джордан Бейли не знает, что ей прекрасно известно, кто он: молодой агент ЦРУ, завербовавшийся на следующий же день после терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне и поклявшийся во что бы то ни стало выследить и привлечь к ответственности Бен Ладена. Таких как он — несколько десятков, и это лишь те, кого ЦРУ действительно приняло в свои ряды и, обучив, отправило в поле. Джин даже не хочет думать, сколько ещё ребят по всей Америке мечтают оказаться на его месте. Джин видит определённую иронию в том, что Бейли обратился за информацией именно к ним: интуиция пламенного американского патриота безошибочно привела его к тем, кто выполняет, по сути, ту же самую работу, что и он сам. Только вот цели у них совсем иные. Они с Норманом здесь не для того, чтобы восстанавливать справедливость и наказывать виновных. По большому счёту, их вообще не интересует, кто стоит за всем этим. Поисками Бен Ладена пусть занимаются те, кому потом торжественно повесят на грудь медали под гимн Соединённых Штатов Америки. Такие, как Бейли. Комиссия по расследованию совершённого теракта подозревает в причастности иракскую разведку — и Норман Прайс, известный всего нескольким людям в правительстве как Гэбриэл Шир, создаёт доказательства, подтверждающие эту версию. И передаёт их через милого мальчика Джордана Бейли, даже не догадывающегося о том, что его просто используют, причём обе стороны. Джин вытирается насухо и, оставив полотенце на краешке ванны, проходит мимо Нормана в коридор. Она знает, что он смотрит сейчас на её чётко очерченные лопатки, спускается взглядом вдоль позвоночника к пояснице, мысленно ведёт ладонями по упругой, подтянутой заднице и стройным ногам. Секс не является обязательной частью их отношений — основные таланты Джин лежат далеко за пределами постели, и Норман ценит её именно за них. Она не его женщина, не его любовница, не секретарша, периодически ублажающая своего босса, — она полноправный деловой партнёр, и Норман уважительно относится к её личному пространству. Но это не отменяет того, что ей действительно нравится с ним трахаться. В конце концов, Бейли чудовищно скучен в постели, и Норман просто обязан компенсировать её мучения. Джин оборачивается уже в дверях спальни и выжидательно приподнимает брови. Норману не требуется особого приглашения. Он жёстко хватает её за руки и бросает на постель лицом вниз, тут же рывком переворачивает и, нетерпеливым движением плеч сбросив халат, наваливается сверху. Она кусает его в плечо, вызывая хриплый рык. Пальцы Нормана сжимают запястья стальными тисками, именно так, как ей нравится; хорошо, что на тёмной коже редко бывают видны синяки: одежда, в которой она выходит на улицу, всё равно бы всё спрятала, но Бейли пришлось бы объяснять. Норман трётся уже вставшим членом об её бёдра, о влажные, истекающие соком складки между ног, раздразнивая одновременно себя и её, и Джин, закусив губу, стонет, подаётся ему навстречу, без слов умоляя войти. Норман перехватывает её запястья одной рукой, второй жёстко обхватывает за подбородок, заставляя повернуть голову набок, и прикусывает кожу на горле, там, где заполошно бьётся жилка. Его жадный рот спускается ниже, захватывает левую грудь, зубы сжимаются на соске, отчего Джин делает судорожный вздох и снова выгибается, прижимаясь к нему бёдрами. Опустив руку между их тел, Норман прижимает два пальца к её клитору, лаская грубо и тоже почти болезненно — как делает, в общем-то, всё в своей жизни, и да, блядь, именно поэтому она оказалась когда-то рядом с ним, заворожённая его неумолимой, безумной силой, сметающей на своём пути всё. Когда он наконец берёт её, Джин уже стонет в голос, мечтая одновременно о том, чтобы кончить и чтобы это продолжалось как можно дольше. Она вскрикивает и сжимается на его члене, и Норман продолжает трахать её, пока не извергается сам, и тогда они оба замирают, тяжело дыша, переплетённые воедино. Джин мягко ведёт кончиками пальцев по его спине и плечам, и он бережно целует её в шею, словно они нежные возлюбленные на каком-нибудь курорте. Отдышавшись, Джин выбирается из-под него и, завернувшись в его халат, садится за компьютер. Норман целует её в макушку и уходит в душ. Проводив его взглядом, Джин думает, что ему всё-таки не идёт это имя. Быть может, именно поэтому ей так трудно перестать хотя бы мысленно называть его Гэбриэлом.