Огонь под рёбрами

      — Не осталось ничего, кроме той ёбаной справки... — Чанёль харкает и сплёвывает на бетон, теребя кольцо на длинном указательном пальце. Царапины на нём болят сильнее обычного. В эти секунды он смотрит в ночной город, надеясь, что небо обрушит на него свои звёзды. — Но я сам виноват, правильно? — глаза щурятся, и в глубине их плещется обида и боль.       — Ты не виноват, Чанёль, — Бэкхён пододвигается ближе, запуская пятерню в свои жёсткие волосы и прижимая колени к подбородку. Сегодняшняя ночь на крыше была особенно холодной, и пар изо рта оседал на пальцах влагой. Губы поджаты. А Бэкхён продолжает: — Не думай уже об этом, я ведь рядом.       — Не думай… — как же ему не думать, когда он…       Ты должен получить высшее образование, Чанёль.

Ты должен продолжать семейное дело.

Ты должен быть аккуратным и внимательным.

Ты останешься без близких людей рядом, если будешь продолжать так жить…

      Ты, ты, ты…       — Я… — дым из глотки вылетает в небеса, и зубы стиснуты до боли. Вена на виске бешено пульсирует, подчёркивая реальность ощущений. Зажжённая сигарета должна сгореть быстро. Раньше, чем изуродует лёгкие. — Я проебался.       — Все мы сделали это, — лёгкая улыбка, касание чужого плеча пальцами и ёкающее сердце, ведь Пак смотрит сейчас на него, смотрит с болью, за которой как всегда спрятана нежность, но она не выходит наружу, потому что «Ты ведь тоже не веришь в меня…» — Ёль, не вспоминай. Мне тоже досталось, — на глаза падает тень, и названный на автомате резко выдыхает, вспоминая, с какими ссадинами видел порой Бэкхёна, ранами просто за то, что он позорит семью своими успехами в любой работе, — но надо жить дальше. Выкрутимся.       Хочется зарыться в волосах Бэкхёна пальцами, и Чанёль осознает, что сделал это, только когда выдыхает тому дым в глотку:       — Никого не было рядом…       Никого не было.       Никто не верил.       Не для кого было добиваться вершин.       Бэкхён стискивает пальцы на чужих волосах в ответ, слышит тихий рык из глотки человека, чью собственную веру в лучшее будущее уничтожили неверием, целует обветренные губы, как всегда искусанные от обиды до крови, и вдыхает губительный для других, но для них спасительный дым:       — Я верю в тебя.       И когда взгляд Чанёля встречается с глазами напротив, надежда вновь разгорается, потому что тот селит в грудь уверенность, а когда язык Чанёля чувствует чужой, жизнь резко обретает краски, распаляя под рёбрами огонь надежды, ведь пока в тебя кто-то верит, ты сможешь всё, так?..