Признание

POV Дахен Был промозглый февральский вечер, когда я со своими друзьями зашла в джаз-кафе. Мы замерзли, как собаки, и мечтали о тепле и горячем чае. На наше счастье, в забитом до отказа зале кафе нашелся-таки свободный столик. Разместились за столом, глотнули горячего питья, к нам стали возвращаться звуки, запахи, цвета... Кафе оказалось очень уютным. И еще там была сцена и живая музыка. Поверх чашки я взглянула на сцену. Мельком так, равнодушно, джаз никогда меня не привлекал. Там был стандартный, наверное, набор инструментов, если можно так сказать. Пианино, контрабас, гитара, саксофон, ударные. Микрофон для солиста, застывший вопросительным знаком. Солиста не было. Но музыканты играли так, будто для них не было этого кафе, февральского дождя за стеной, грязи и слякоти на многолюдных улицах. Ничего, кроме их музыки и их инструментов. Они были будто вне той реальности, в которой были все посетители кафе. Как инопланетяне или рыбы за стеклом в аквариуме — живут себе в замкнутом своем мирке, и ни до кого им дела нет. — ЦзыЮй, что с тобой? Мы тебя теряем! — шутливо толкнула меня под локоть подруга, сидевшая слева. — Не трогай ее, видишь, как она смотрит на пианистку?! — парировала другая, которая сидела справа. "На пианистку?" — дошло вдруг до меня. Я несколько раз сморгнула. За пианино сидела девушка в длинном пиджаке темно-синего цвета и синих джинсах. — Ерунда какая! — заявила я, опуская глаза. Ненавижу, когда все с легкостью догадываются о моих чувствах. Что было потом? Потом все понеслось очень быстро. Мои отогревшиеся друзья нашли еще знакомых, те оказались знакомыми музыкантов, игравших на сцене... В общем, не прошло и часа, как я пожала руку пианистке, которую как оказалось звали Дахен. Очень хочется сказать о какой-нибудь «искре, пролетевшей между нами» или о «свете, озарившем мою душу», но я ничего такого не почувствовала. Она просто взглянула в мои глаза и я забыла как дышать. Не говоря уж о том, что забыла разжать. Дахен замолчала на полуслове и вопросительно приподняла одну бровь. — Извини, — пробормотала я. — Это все глинтвейн*! Никакой координации. — Бывает, — ответила мне Дахен и улыбнулась... Музыка смолкает, на сцене загорается свет. Толпа ревёт. По ступенькам на высокую сцену поднимаются музыканты. И в этот момент на моей талии оказываются горячие ладони. — Это я, — нежный шепот щекочет ухо. Я хочу обернуться, но Дахен прижимается сзади и лишает меня этой возможности. Мы договорились, что приедем на концерт порознь и найдем друг друга на . Что будет дальше — этот вопрос мы не обсуждали. *Глинтвейн — горячий алкогольный напиток на основе красного вина, нагретого до 70-80 градусов с сахаром и пряностями.

***

Твои губы на моей шее. Музыка бьет куда-то в самую середину тела, музыканты решили начать выступление со своей самой бодрой композиции. Все вокруг прыгают, танцуют, никому ни до кого нет дела. — Что ты делаешь? — произношу я в пространство, не надеясь, что Дахен услышит. — А зачем ты надела такую короткую юбку? — следует незамедлительно ответ на мой вопрос. Твоя рука скользит по моему бедру вверх, под юбку. И замирает. Я чувствую, как ты напрягаешься. Внутренне я усмехаюсь — моя провокация удаётся на все сто процентов — но я не могу стоять на ногах и почти сажусь на твое бедро, обтянутое кожей узких брюк. Невозможная, потрясающая сила заставляет меня выгибаться дугой, запрокидывать руки на твой затылок... Мне так хотелось контролировать ситуацию. Знаешь, что мне нравится больше всего? Раздразнить тебя, не оборачиваясь, не надев нижнего белья, позволить тебе немного больше, чем обычно, а потом... Потом с ужасом и восхищением наблюдать за пробуждением в тебе темной силы желания, захлебнуться в этих волнах, цепляться за твои плечи. Только и всего. Наивный взгляд плохо сочетается с мини-юбкой. Дахен развернула меня к себе лицом. Ты невероятна. На мгновение забыв о влаге, которая медленно и тягуче течет по моим бедрам, я проваливаюсь в твои глаза. Зеленые, голубые, сейчас они черны от заполнившего всю радужку зрачка. Твое лицо заострилось, губы дрожат, ты пытаешься улыбнуться... Мне немного страшно, но этот страх смешан с потрясающим по силе возбуждением. Я ощущаю себя абсолютно беспомощной в твоих руках. Хочу опустить голову, но ты берешь меня за подбородок. — Ты... хочешь? — спрашивает меня Дахен. — Да... — шепчу я. Хочется кричать, но мой голос мне изменяет. — Идем, — приказывает Дахен. Я хватаю тебя за плечи, прижимаюсь к тебе. Мы выходим в холл, а потом на улицу. Охранники удивлены, ведь концерт только начинается. Кровь стучит в висках, я выхватываю отдельные картинки — темное небо, горящие окна домов, твою теплую руку, запах твоих духов, наши шаги в переулке... Мы идем к твоей машине. Ты достаешь ключи, открываешь дверь со стороны пассажира. Мы оказываемся так близко. Прежде, чем захлопнуть дверь, ты наклоняешься ко мне, легко проводишь губами по губам. Я тянусь к тебе, но ты отстраняешься. Щелчок замка двери. Я закрываю глаза. — Пристегни ремень, — говорит Дахен и заводит машину. Твоя рука слегка задевает мои колени, когда ты тянешься к бардачку за картой города... "А эта мысль," — думаю я, вздыхаю и усаживаюсь поудобнее, расставляю ноги как можно шире, распределяю по бедрам юбку, краем глаза наблюдаю твою реакцию. Ты, конечно, поглощена изучением иероглифов улиц. Кто бы сомневался. Я усмехаюсь. — Все понятно, — сообщает Дахен и складывает карту. Кидаешь ее на заднее сиденье, гасишь свет и мы трогаемся. Надо сказать, резко и быстро. Ты так торопишься... А я люблю наслаждаться поездкой. Я люблю сидеть рядом с тобой, когда ты ведешь машину. Если бы я только умела рисовать, я бы изобразила твой профиль, твой взгляд, упорный и сосредоточенный, твои пальцы, обнимающие руль так нежно. Ты очень хороший водитель. Вся беда в том, что справа от тебя, там, где, по идее, должен сидеть человек, по возможности подсказывающий водителю, куда ехать, потому что дорога незнакома... расположилась ничего не подозревающая , отвлеченно глядящая в боковое стекло особа, чьи руки вполне невинно и расслабленно лежат на бедрах... на внутренней части бедер, если быть точной. Мне не до пейзажей за окном. Я закрываю глаза, мои руки приходят в еле уловимое движение... Когда кровь стучит в висках и летит по жилам со скоростью твоей машины, когда так горячо и влажно внизу живота, когда я почти не могу дышать... Резкий визг тормозов, щелчок спинки моего кресла, я опрокинута на спину и не могу пошевелиться. Я попалась. Ты хватаешь мои руки и заводишь их вверх, за голову, на заднем сиденье есть ремни безопасности, к которым ты меня довольно ловко привязываешь. Она целует меня, но нежности в её движениях нет. Дахен, похоже, здорово раздражена... или возбуждена... или и то, и другое. Наверно, это здорово злит, когда ты ведешь машину, а рядом какая-то развратная хулиганка запускает в себя пальцы. Её движения резки и быстры, она в момент освобождает меня от одежды. Потом снова целует меня так, что у меня теряется дыхание, на губах я чувствую соленый вкус... потом отстраняешься от меня и смотришь... ничего не делаешь. Просто смотришь, очень внимательно. Эта мысль проскакивает в моем сознании, а потом все затопляет дикое желание и мольба о том, чтобы ты... — Чтобы я что? — оказывается, я что-то шептала Дахен, она это слышала и поэтому задала мне этот вопрос. — Моя девочка хочет, чтобы ее трахнули прямо здесь? — Да! — мне кажется, я почти кричу, — прошу тебя, пожалуйста... Танец твоих пальцев во мне... нарастающий ритм, глубже, быстрее... Боль пополам с наслаждением... я знаю, что ты у нас эстет, что для тебя важна красота и подготовленность, ритуальность действий, которая постоянно меняется, конечно, но ты бы предпочла доехать до дома, зажечь свечи, расстелить постель. Но, понимаешь ли, сила моего влечения настолько велика, что мне не справиться с ней без твоей помощи. Извини уж. Потом она становится очень нежной. Обнимает меня, целует мои запястья, на которых остались следы. В твоих глазах — вина. Ты не устаешь меня поражать, если честно. Я обнимаю тебя крепко-крепко, чувствую, что ты дрожишь. От возбуждения? Или от того, что по дороге, на обочине которой мы так поспешно остановились, все-таки проносятся машины, и ты боишься, что нас заметят? Очень хочется проверить свою версию, и моя рука скользит вниз по твоему животу, я расстегиваю молнию твоих брюк... Как же я люблю этот момент, когда мои пальцы проскальзывают вниз, где... боже, так горячо, влажно... — Ты... что делаешь? — спрашивает меня Дахен, но я отстраняюсь. Я вынимаю руку и облизываю свои пальцы. Невероятный твой вкус. Волны возбуждения, улегшиеся было, снова поднимаются во мне. Но теперь мне хочется по-другому. Да, наверное, я эгоистка, но что поделать? — Поехали домой, скорее... — говорит Дахен, протягивая юбку. Я делаю вид, что не намерена вообще никуда ехать, хватаю её совершенно бесстыже... но она отстраняется. Застегивает молнию, садится за руль. Смотрит, как я одеваюсь. Я знаю, скольких трудов тебе стоит такое поведение. Внешне ты стараешься быть очень сдержанной и правильной. Но поскольку твои запреты пока еще сильны, хотя я не знаю, зачем, они действуют. Я включаю музыку в машине. Тихая, вкрадчивая мелодия льется из динамиков. Дахен улыбается, но смотрит на дорогу. В голове моей куча планов на сегодняшнюю ночь. Я смотрю на проносящиеся дома, фонари, и думаю о том, что в глубине души я, наверное, очень развратна. Если сравнивать меня и тебя, то мои эмоции на поверхности, я не прилагаю никаких усилий для того, чтобы скрывать их. Зачем? Но вот ты... Я не всегда могу понять тебя. Твоя музыка очень чувственна, ты на сцене и ты в жизни очень отличаетесь друг от друга. Шизофреническая мысль, но верная по сути своей. И я счастлива тем, что мне дано видеть тебя совершенно другой. Чувственной, свободной, естественной... в постели со мной. Только в постели... И вдруг мне на ум приходит один вопрос, который задала мне одна из подруг, с которыми мы сидели в джаз-кафе, в тот вечер знакомства с тобой. Недавно мы встретились, и она меня спросила о том, любишь ли ты меня. Я понимаю вдруг, что ты ни разу за все это время нашего общения не говорила этих слов. Когда мы говорили о чувствах, ты призналась, что тебе очень тяжело о них говорить. Когда я сказала тебе, что люблю тебя, ответом мне было твое молчание. И поцелуй. И я не знаю, что это был за ответ — это было признание, или ты просто решила увести разговор в сторону. С другой стороны, как можно быть близкими физически, не любя? Я не знаю. Я вообще мало что знаю. Таких отношений, как с тобой, у меня не было ни с кем. И мне больше всего на свете хочется, чтобы ты произнесла эти слова. Мы приехали домой. — Что с тобой? — тревожно спрашивает Дахен меня в лифте. Я стою, привалившись спиной к стенке, внезапная слабость навалилась на меня. Я вдруг ощутила на плечах бесконечную тяжесть, а в душе — отчаяние. Ну да, сейчас мы войдем в квартиру, разденемся, ляжем в постель. И ты будешь говорить... кричать... шептать... но то, что я так хочу услышать, ты никогда мне не скажешь. Если я спрошу об этом, я снова услышу давно знакомый мне текст про то, как тяжело тебе говорить о любви. Я молчу и вздыхаю. Дахен хмурится. Похоже, что настроение сегодняшнего вечера неумолимо падает вниз. По крайней мере, у меня. А мы взлетаем на последний этаж и выходим на лестничную площадку. Дахен открывает дверь своим ключом, пропускает меня вперед. Захлопывает дверь и не даешь мне нащупать выключатель. Хватаешь меня так, что мне становится трудно дышать. — Моя девочка, — слышу я её голос, — только моя... Я замираю. Мне не хочется отвечать Дахен. Я превратилась в статую, предмет, ледяное изваяние... так уж и ледяное? Помимо моей воли мое предательское тело отвечает тебе, губы раскрываются навстречу твоим губам... ничего не могу с собой поделать. Нет сил сопротивляться, да и зачем? Не хочешь говорить о своих чувствах? Уж не потому ли, что их нет? Хорошо, я больше не буду говорить на эту тему. У меня тоже есть гордость... остатки гордости. Вот такие мысли одолевали меня, пока ты укладывала меня в постель. Делаешь ты это очень нежно, но настойчиво. Я покоряюсь тебе, твоим рукам, губам... но все-таки... какого черта?! Вспыхнувшая во мне злость заставляет опрокинуть тебя на спину и сесть на тебя верхом. Пуговицы твоей белоснежной рубашки летят во все стороны. — Эй, — ошарашено восклицает Дахен, собираясь сказать, видимо, что-то еще, но не успевает, потому, что я впиваюсь тебе в грудь. Перехватываю твои руки и не даю тебе обнять меня. Я и не подозревала в себе столько сил. Ты захлебываешься собственным стоном, я бедрами ощущаю твое напрягшееся тело. Странный вечер сегодня, успеваю подумать я, и потом мой мозг отключается. Я безумно люблю твою грудь. Я вообще схожу с ума от твоего тела, от его запаха, от кожи, которая молочно светится в темноте. Мне нравится медленно целовать тебя, ощущая, как от каждого моего движения учащается твое дыхание и температура становится все более обжигающей... Усмехаюсь от возникшей у меня аналогией с метеорологическим прогнозом — повышение температуры и влажности... влажность... резко просовываю руку под ремень твоих брюк. Черт бы побрал твою любовь ко всем этим мужским прибамбасам! — Я тебе никогда не говорила, что мне это не нравится? — произношу это вслух, под жалобный звон пряжки ремня. Дахен удивленно смотрит, на большее у тебя не остается ни сил, ни времени потому, что я сдираю с тебя ненавистные мне сейчас штаны и запускаю свои истосковавшиеся пальцы в тебя. Ты подаешься мне навстречу. Я целую тебя, недолго, с каким-то почти садистским удовольствием отмечаю, что после того, как я прервала поцелуй, ты еще тянулась ко мне губами. — Нет, девочка моя, у меня совсем другие цели, — противоположные, если можно так выразиться. Я провожу губами по твоей шее, вниз, к ключицам... И все это не выходя из тебя, чутко отзываясь кончиками пальцев на самую тонкую твою дрожь... Боже, как скользко... Сдерживаю себя, чтобы не торопиться... Еще давно, в самом начале наших отношений, когда я не понимала тебя совсем, запутывалась в твоем поведении, в своих догадках о тебе, я придумала спасительный способ (хорошая тавтология... или созвучие?), чтобы не сойти с ума от непонимания. Я научилась слушать телом твое тело и откликаться на его проявления. Потому, что то, что ты говоришь, думаешь и делаешь — это три разные вещи (возможно, я не права). А тело не врет. И мне очень хорошо с твоим правдивым — в отличие от тебя — телом. Я не обвиняю тебя. Я думаю, ты просто многого о себе не знаешь. А то, что ты принимаешь за знание, — не более чем твои собственные заборы и границы, воздвигнутые тобой же. А я, типа, такая добрая фея, которая призвана в твою жизнь, чтобы расколдовать тебя. Конечно же, нет. Просто мне кажется, что я вижу то, что тебе недоступно. Почему — не знаю. И думаю, что нас впереди ждет еще много открытий. Если у меня или у тебя хватит терпения и любви... Любви... О которой я еще не слышала от тебя... Я приникаю ртом к низу твоего живота. А ты хватаешь мои бедра, задираешь юбку... Через мгновение твой язык во мне... Боже, как же я люблю вот так... Когда огненные круги наслаждения проходят сквозь нас, смешиваясь, сплетаясь в единый ритм... Я еще не была так глубоко... Ты обнимаешь меня. Все в мире звуки перекрыло наше синхронное загнанное дыхание... Лучшая музыка для меня сейчас. Твои объятия так нежны, так расслабленны и в то же время надежны... Мне очень нравятся эти минуты, когда мы лежим, обнявшись. — Я люблю тебя, — вдруг говорит мне Дахен. Я подумала, что ослышалась. Но переспросить не решалась, потому, что... ну, потому, что... не знаю, почему. — Правда, — после недолгой паузы подтверждает Дахен. — Такие вот дела. Внезапно становится очень больно в груди, в центре, будто там повернулся осколок льда. От этой боли сами собой потекли слезы, ты это замечаешь и очень нежно стираешь их губами с моего лица. Я плачу и удивляюсь самой себе. Ведь я так хотела услышать хоть раз в жизни от тебя эти слова. Я их слышу, но отчего тогда слезы? Непонятно. — Извини, — бормочу я, уткнувшись в Дахен, — я такая истеричка... Прости, сейчас пройдет. — А я завидую тебе, — вдруг отвечает Дахен, — ты можешь так свободно проявлять свои чувства... я так не могу. — Почему? — всхлипывая, спрашиваю я, — почему не можешь? Я очень хорошо знаю тебя, поэтому ответ, в принципе, меня не удивляет. Тебе проще отшутиться, да? Обозвать себя супер-бучом, которая не плачет никогда. Блин. Как мне надоели эти твои условности. Прижимаю тебя крепче к себе. Вкрадчиво шепчу тебе на ухо еще мокрыми от слез губами, что настоящие супер-пупер-мега бучи даже не дают прикасаться своей девушке к верхней пуговице рубашки, а они вон, валяются по всей комнате... Как же так? Кто мне это объяснит? Дахен смеется и говорит, что я права, и что она сдается. Но в её глаха — бесовский огонь, и я просто чувствую подвох, надо быть настороже... Как бы то ни было, сегодня я услышала твои слова. Наконец-то. Очень надеюсь услышать их когда-нибудь снова... Очень.