Кофе

Проснувшись, Аайла долго и бессмысленно смотрела вверх. По потолку, белому, как во всем Храме, ползли блики, будто от свечения близкой воды. Полусвет ночника позволял ей смотреть обычным зрением — и это было гораздо удобнее, чем свет в ее комнате, который от движений включался сразу на полную мощность. «Может, попросить заменить?..» — мелькнула в ее голове ленивая мысль — и исчезла. Было так хорошо и уютно, что думать не хотелось совершенно ни о чем. Аайла повозилась в коконе одеяла, устраиваясь удобнее — очень осторожно, стараясь не потревожить хозяина комнаты, лежащего рядом. Его теплый бок прибавлял уюта, а вот его сложенные на груди руки — она точно знала — были ледяными. Их так и тянуло спрятать под одеяло — или обхватить ладонями, прижать к щекам, согреть теплым дыханием теплокровного. Но Кит всегда спал чутко, чуть пошевелишься лишнего — и проснется. Внутренние часы подсказывали ей, что еще очень рано, не меньше часа до общего подъема, а солнце даже и не думало вставать в этой части грязного неба Корусанта. Будить друга в этот час, пусть и с самыми благими намерениями, было бы попросту жестоко. На грани слышимости шуршало что-то — не то прибой, не то ветер в листьях. Воздух в комнате был влажным и, кажется, оставлял на губах привкус морской соли. Аайла сонно скользнула взглядом по стенам и отвела глаза со смутно-неприятным чувством. Кит не любил супер-урбанистические пейзажи Корусанта, поэтому в его комнате не было окон, только экраны-имитации, обычно показывающие морской берег. Но на время сна все системы уходили в ожидающий режим, поэтому сейчас на стенах колыхались смутные серые полотнища — совсем как истинное веко, на время сна закрывающее глаза Кита. Аайла поняла, что не может вспомнить — а видела ли она раньше своего друга спящим? Кажется, нет, хоть и не в первый раз оставалась у него ночевать. Обычно он засыпал после нее, а просыпался — раньше. В полутьме, полностью расслабленный и с опущенными веками, без привычной улыбки и насмешливого прищура ложных век, он был гораздо меньше похож на гуманоида. Скорее, на какую-то древнюю статую из старых культур: тяжелую, грубо вырубленную из серо-зеленого камня, с огромными пустыми глазами... У некоторых хуманских народностей были ужасно похожие на него боги, ей попадалось что-то такое во время общего курса, посвященного развитию цивилизаций. Ей показалось еще тогда, что это так забавно — рептилоподобные боги у гуманоидов. Аайла осознала, что на нее постепенно, как волна, накатывает смутная тревога. Он лежал так неподвижно, так неестественно-тяжело... будто после смерти. Он, наверное, тогда будет выглядеть именно так: смертельно уставшим, отдыхающим от бесконечных своих трудов. Его холодное тяжелое тело, тело земноводного, не даст понять, умер ли он, или просто спит. Только развороченная бластерным зарядом грудь будет указывать на правду... Аайла почувствовала, что в горле у нее встал комок. Захотелось немедленно разбудить его, заставить пошевелиться, сделать что угодно — лишь бы развеять эту мучительную иллюзию. Глупо, жестоко, бессмысленно... потом ей будет очень стыдно за это. Но в этот миг, будто ощутив ее тревогу, его истинное веко дрогнуло, губы шевельнулись, складываясь в сонную улыбку. Аайла поспешно отвела глаза. Странный миг прошел, будто его и не было вовсе. Его ласковая забота — даже сейчас, сквозь сон — заставила ее невольно смутиться. Не хватало еще его и вправду разбудить. В уюте его комнаты, с ним рядом, просто не получалось думать ни о чем плохом. Как будто ты оказывался только здесь, только сейчас, без прошлого и будущего, в вечном настоящем. И это настоящее — вещное, плотное, надежное и осознающее себя — успокаивало и дарило надежду. Плотный узел вопросов и тревог, с которым она вчера пришла сюда — тот самый, который она наедине с собой целый месяц мучительно дергала за концы, спутывая все сильнее, — как будто ослаб и начал распадаться на отдельные нити. «Надо сварить кофе, — благодарно подумала Аайла. — Он наверняка будет рад, если ему не придется с этим опять возиться». Сложнее всего оказалось выскользнуть у него из-под бока, не разбудив. Мягкий теплый пол глушил шаги. Дверь открылась и закрылась совершенно бесшумно. Аайла выдохнула только в проходной комнате, предназначенной для падавана: самая сложная часть задачи решена. От прикосновения к стене свет начал разгораться, освещая оставленный вчера бардак. Убраться у них уже не хватило сил. Кит и так выглядел уставшим, а очередной спор о Кодексе, войне, что правильно и неправильно, должно и недолжно и всем таком прочем, кажется, вымотал его окончательно. Настолько, что он заснул, едва уложив ее, на половине фразы. Аайла почувствовала, как концы ее лекков, не перевязанных ремнями с ночи, виновато шевельнулись. Ведь именно она принесла этот разговор другу, еще не успевшему прийти в себя после очередной выматывающей миссии. Она как будто услышала его глуховатый голос, с привычной смешинкой рассказывающий: «Ну ты же амфибия, говорили они! Там много воды! Тебе будет хорошо! Зззаботливые... Только вот с чего они решили, будто амфибии живут в грязи по колено...» И было видно, что не в грязи — по крайней мере, совсем не в той грязи, что чавкала под ногами и заливалась в сапоги, — тут дело. Он шутил, как обычно, а глаза у него были чужие — уставшие и тревожные. Аайла вряд ли смогла бы объяснить, в чем разница, — она никогда не была сильна в таких вещах — но ей было вполне очевидно, насколько ее друг даже не устал, нет — вымотался и заебался до самого что ни есть полного истощения сил. «Никому из нас не идет впрок эта война». Она вздрогнула и обернулась, на миг подумав, что Кит все-таки проснулся. Но нет. Эта фраза, сказанная его голосом, всплыла из глубин ее памяти. Сейчас усталость догнала и его самого. Только к концу вечера глухая тревога отпустила их обоих. И он шутил почти так же легко, как раньше. И ей было спокойно и уютно, совсем как в тот — самый первый — вечер, когда она вдруг поняла, что обрела друга в прежде чужом ей брате по Ордену. А потом они вдруг вспомнили о времени — и поняли, что до подъема осталось совсем чуть-чуть и ей уже нет ровным счетом никакого смысла идти к себе через пол-Храма. И она — уже почти привычно — свернулась на его широкой постели, заботливо укрытая одеялом, прижалась теплой спиной к его по-змеиному прохладному боку и задремала, чувствуя, как гулко и успокаивающе отдаются в крови удары его сердец. Аайла перебирала слова и мгновения вчерашнего вечера, как драгоценности — что может быть дороже радостной памяти? — пока запускала робота-уборщика, пока по-быстрому ополаскивалась в душе, пока разбирала чистую посуду, расставляя ее на полки. А потом перед ней встала задача посложнее. Кит каждый раз по-разному варил этот самый свой кофе, и потому воспроизвести последовательность его действий по памяти было нереально, а разбираться в их логике прежде она не пыталась. Аайла напряженно нахмурила брови. Во всяком случае, если попробовать вывести что-то среднее... вода вот тут, кофе — вот в этих упаковках... называется каждая из них по-разному, но она помнит, что этот ингредиент был основным... а вот из этих коробочек он добавлял чего-то понемногу, каждый раз по-разному и разного. Если взять из каждой совсем по чуть-чуть, наверное, будет не хуже, ведь так?.. Если что, можно переделать, время еще есть... ...Проснувшегося Кита ждал свежесваренный кофе, Аайла, сдержанно-гордая собой, — и втрое большее, чем прошлым вечером, количество грязной посуды. Убраться девушка уже не успела, увлекшись экспериментами. А потом он выпил этот кофе, не моргнув глазом, — что многое говорит о силе духа и выдержке этого великого джедая.