Запах мяты

Промозглый туман — такой же, как и в прошлый раз, когда я была тут с Беллой — снова окутывал улицы, по которым я шла сейчас одна. Полуразвалившиеся дома, выступавшие из белой хмари, казались призраками. Запах — гнили, стоялой воды, грязной реки — заползал в ноздри. Я шла по пустым улицам, брезгливо поднимая подол мантии, и никак не могла понять — как? Как он живет здесь? Почему он живет здесь? И почему здесь я… Я шла, чтобы встретиться с человеком, в ногах которого валялась неделю назад, умоляя помочь моему сыну. Я, урожденная Блэк, стояла на коленях в его обшарпанной гостиной, рыдала перед полукровкой, чтобы спасти Драко. А теперь я шла, чтобы… Чтобы… Я не могла признаться себе в этом. Но я шла, чтобы соблазнить человека, поклявшегося мне сделать все возможное ради моего сына. Тогда, неделю назад, я готова была просить о помощи кого угодно. Мой сын, мой мальчик, мой Драко. Белла сколько угодно могла говорить о чести семьи Малфоев, я-то понимала: это кара для Люциуса. Мой сын был вынужден платить за ошибки своего отца, моего мужа, когда-то пообещавшего беречь и защищать нас и не сдержавшего слова. И мне некого было просить о помощи! Не этих же, наводнивших наш дом, кланявшихся подобострастно Темному Лорду, смотревших на меня сальными глазами… И тогда я пришла сюда, в пропахший нищетой и тленом тупик, к тому, кто стал моей последней надеждой. И я, Нарцисса Малфой, была готова на все. Я почти не слышала, о чем он говорил с Беллой… Кажется, что-то объяснял ей, что-то говорил о своей работе в Хогвартсе. Я поняла только одно — Дамблдор ему доверяет! И тогда, ничего не видя от слез, я опустилась перед ним на колени… Я невольно вздрогнула, вспомнив, как почувствовала даже сквозь ткань платья, какие обжигающе холодные у него руки! Холодные и… сильные. Когда он поднял меня, чтобы посадить на диван, на мгновение прижимая к себе, я услышала — мне показалось, что я услышала! — как бешено бьется под поношенной мантией его сердце. Этот стук словно давал мне надежду, глупую, нелепую надежду — все обойдется. — Я постараюсь. Надежда вспыхнула безумным пламенем, сорвала меня с дивана, заставила схватить его за руку, прижаться губами — в тот момент мне было все равно, что Беллатриса смотрит на нас, презрительно кривя рот. Мне не было стыдно тогда! Непреложный Обет! Если он принесет Непреложный Обет, значит, мой сын будет под его защитой. Я не знала — шпион он или нет, предает он Темного Лорда или вправду выполняет его волю… Мне было все равно. Он молча смотрел на меня, и каждое мгновение тишины казалось вечностью. Каждая секунда ожидания значила так много, тиканье старых часов уносило надежду на то, что он все-таки согласится на это безумие. На его некрасивом бледном лице не отражалось ни единой эмоции. Хотел ли он послать нас с Беллатрисой ко всем чертям, хотел ли просто выставить вон, или сдать нас Лорду? Даже моя смелая полубезумная сестрица притихла, ожидая его ответа. А потом я почувствовала, как сильные пальцы крепко обхватили мое запястье, и в затхлом воздухе маленькой комнаты трижды прозвучало: — Обещаю! Красная вспышка пламени оплела наши руки, отразилась в его глазах, неотрывно смотрящих на меня. Он обещал присматривать за моим сыном, защищать его и — если понадобится — убить вместо него. Или умереть. Когда пламя погасло, он быстро выпустил мою руку и отошел к окну. Беллатриса что-то говорила, но я не разбирала слов, лишь смотрела на черный силуэт у окна, пытаясь унять боль в груди. Все получилось, говорила я себе. Он обещал! Он сделает это, теперь просто не сможет не сделать, он дал мне Непреложный Обет. Выходя на темную улицу, закрывая за собой обшарпанную дверь, я была уверена, что никогда не вернусь — ведь я добилась своего! Я ошибалась. И теперь шла к нему снова. Потому что всю эту неделю я чувствовала, как сжимают, едва заметно подрагивая, мое запястье холодные пальцы. Когда я постучала, ответом мне была тишина. Глупостью было приходить сюда без предупреждения — с чего я решила, что он будет сидеть и ждать меня? Потому, что его сердце так билось, а пальцы дрожали, когда он клялся защищать моего сына? Или потому, что я никак не могла перестать думать о нем? Не о муже, сидящем в Азкабане, а о человеке, который был для меня никем все эти годы и вдруг стал занимать все мои мысли? Разобраться в себе я не успела — дверь со скрипом отворилась. — Нарцисса? — на бледном лице в рамке неопрятных черных волос проступило изумление. — Ты что-то забыла в прошлый раз? Ты одна, или… — Разрешишь мне пройти, Северус? Сначала мне показалось, что он сейчас закроет дверь перед моим носом. Но Северус посторонился, пропуская меня. Он стоял так близко, что я почувствовала тепло его тела и запах — терпкая горечь трав, сладкий аромат мяты, еще что-то, чему я никак не могла подобрать названия. Смешиваясь с затхлым воздухом дома, это запах кружил голову — сильнее, чем самая дорогая туалетная вода Люциуса. Что со мной? Что я делаю? Насколько гадко выгляжу, собираясь… ну да, изменить своему мужу? Думать я не хотела — мне было страшно. Я хотела еще раз почувствовать исходящую от него силу. Я хотела подчинить его, привязать к себе — не только обетом, но и чем-то большим. От этого запаха, от адреналина, загнанным пульсом барабанящего где-то в горле, от непонятного мне самой до конца желания, я неловко оступилась и, потеряв равновесие, покачнулась и чуть не упала прямо в дверях. Упала бы, если бы он не успел подхватить меня. Мне показалось, или Северус и правда вздрогнул, чуть изменившись в лице? Я знала, что красива и желанна, до сих пор способна сводить мужчин с ума. Это мне с завидной периодичностью доказывал в спальне муж, который вряд ли когда-либо любил меня… Это я видела во взглядах приходивших в наш дом Пожирателей — но в глазах Северуса никогда не было ничего, кроме уважения к жене Люциуса Малфоя. Тогда почему он не отпустил меня сразу? Почему холодные сильные руки так крепко обнимали мою спину? — Зачем ты пришла, Нарцисса? — спросил он, отступая назад. — Поблагодарить тебя, за то, что ты согласился помочь моему сыну, — я неотрывно смотрела на него. Интересно, если я начну расстегивать платье — как он отреагирует? Насколько я знала, рядом с Северусом никогда не было женщин, он жил один. — Чтобы отплатить тебе. — Вы, верно, ошиблись адресом, миссис Малфой, — холодно начал он, — я не из тех… Я не стала его слушать, просто шагнула вперед, чтобы снова оказаться вплотную к нему, снова почувствовать его запах. Прикоснулась к плотно сжатым губам, попыталась обнять его, но он перехватил мои запястья и крепко сжал, почти до боли. — Нарцисса, нет! Ты не понимаешь, что творишь. — Да. — Уходи. Мне не нужна твоя благодарность, я помогу Драко… Уходи, Нарцисса! Иначе… Он еще что-то говорил, кажется, старался переубедить, но я не понимала ни слова, только смотрела, как движутся тонкие губы на бледном лице. Несколько раз я различила слово «Люциус». Какой Люциус? При чем здесь сейчас Люциус? — Северус… Не прогоняй меня! Пожалуйста… Мне так страшно… Это мое «пожалуйста», похожее не на просьбу — на отчаянную мольбу, что-то надломило в нем. Северус смотрел на меня, просто смотрел несколько бесконечных секунд. А я… Я готова была снова встать перед ним на колени, потому что рядом с ним пустота, заполнявшая мое сердце, вдруг отступила. А потом он поцеловал меня. Неловко, едва касаясь моих губ. Я улыбнулась, так меня не целовали со школьных времен. Диван в его гостиной оказался жестким и неудобным, твердая пружина упиралась мне в спину. Руки Северуса, все такие же холодные, прикасались ко мне — не так, как руки мужа, лелея и нежа, они присваивали меня себе, оставляя на коже невидимые следы. Люциус мог бесконечно целовать каждый миллиметр моей кожи, он не скупился на самые изощренные ласки, был в постели изобретателен и нежен, но с ним я никогда не чувствовала себя настолько живой, как здесь, на продавленном диване, полураздетая, задыхающаяся от почти невыносимого, болезненного чувства, названия которому я не знала. Северус был тороплив, горяч и почти неловок, он двигался во мне быстрыми, рваными толчками, хрипло дыша, покрывая мое лицо лихорадочными поцелуями. А я… Я всегда считала себя холодной и равнодушной к этой стороне жизни. Даже с Люциусом, несмотря на все доставляемое им удовольствие. А теперь я отвечала на поцелуи, так же лихорадочно, так же безумно, не задумываясь ни о чем, просто растворяясь в нем, сжимая его плечи, обхватывая ногами. Это не продлилось долго, не могло продлиться… Когда все кончилось, Северус со стоном, больше похожим на всхлип, уткнулся мне в шею. Я обнимала его, перебирая тяжелые черные волосы, пахнущие мятой, так не похожие на шелковистые пряди Люциуса. Мне не было стыдно, я не чувствовала себя грязной или использованной… Мне было просто хорошо и спокойно. — Северус… Он вздрогнул, словно от удара, встал, размыкая мои руки — расстегнутая рубашка, спущенные до колен брюки, падающие на глаза волосы. Сразу стало пусто и холодно. — Нарцисса… Я… Я не должен был. Прости, я не сдержался! — Северус. Это я пришла к тебе! Я сама этого хотела! — я не могла, не хотела отпускать его. А Северус, не глядя на меня, поправлял одежду, и мне показалось, что пальцы его снова дрожат. — Это не имеет значения, Нарцисса. Я не должен был позволять себе… Ты жена Люциуса. Я не могу… Тебе лучше уйти. Прости, этого больше не повторится. Верил ли он сам в то, что говорил? Я не верила и оказалась права. Потому что все повторилось — я снова пришла к нему. А потом еще раз. И еще раз. Было лето, холодное, туманное лето, мой муж сидел в Азкабане, в моем доме хозяйничали чужие люди, мой сын все больше попадал под влияние своей тетки, и я ничего не могла с этим сделать. На все мои попытки поговорить Драко или угрюмо отмалчивался, или огрызался в ответ. Я никогда не была сильной, в отличие от сестры. От сестер… Я привыкла ощущать рядом с собой надежное мужское плечо — сначала отца, потом мужа. А теперь у меня никого не было, кроме любовника. И я изо всех сил цеплялась за него, чтобы не остаться совсем одной, и не хотела думать ни о чем. Оказалось, когда Северус спит, он выглядит совсем иначе. В одну из последних ночей лета я осталась у него до утра — моя давняя мигрень пришлась кстати, я сказалась больной и велела домовику никого не пускать в мою комнату. Белла знала, что меня в такое время лучше не беспокоить, а остальным было все равно — Малфой-Мэнор находился в полном распоряжении Темного Лорда и его свиты, зачем им жена провинившегося хозяина? В ту ночь Северус был со мной особенно нежен, может быть, потому, что скоро лето заканчивалось, и он должен был вернуться в Хогвартс, а наши и без того редкие встречи — стать практически невозможными? Мы лежали на узкой кровати, я тесно прижималась к нему спиной, ощущая всем телом стук его сердца, он медленно двигался во мне, целуя мою шею, и руки, ласкающие грудь, больше не были холодными. Наверное, в ту ночь я поняла, что не хочу отпускать его — никогда, но и удержать не могла, мне оставалось только смотреть, как он спит — спокойный, кажущийся почти счастливым и совсем молодым, снова похожий на тощего нескладного мальчишку, которого притащил когда-то в наш дом Люциус. Я не могла назвать его своим… Но мне так хотелось! Потом… Потом мое безумное лето закончилось. Драко уехал в школу. Северус вернулся к обязанностям декана. Он иногда появлялся в Малфой-Мэноре, такой далекий и закрытый, совсем не похожий на мужчину, которому я отдавалась в маленькой душной спальне. Наши встречи в доме на Спиннерз-энд прекратились, а просить его о близости в доме мужа я не осмеливалась. Да он и не стал бы… По ночам я никак не могла уснуть — роскошная супружеская постель с балдахином казалась жесткой, одеяло слишком тяжелым, подушка душила меня, а когда я, наконец, забывалась в беспокойной дреме, перед глазами вставало лицо, обрамленное черными свисающими прядями и сильные руки с твердыми мозолями на ладонях, ласкающие мое тело. Мои сны пахли мятой…  — Ты плохо выглядишь, Нарцисса, — сказал мне как-то за обедом Темный Лорд, кроша в тонких пальцах хлеб и протягивая куски извивавшейся под столом змее. — Соскучилась по мужу? Нехорошо, когда такая красивая женщина так долго одна. Будем надеяться, что Люциус скоро вернется к нам… — Как будет угодно Повелителю, — я как можно ниже опустила голову, укрываясь от устремленных на меня глаз. Презрительный взгляд Беллы. Жадный, раздевающий меня взгляд Эйвери. Сочувствующий — Антонина. И еще один, на который я не могла ответить, опасаясь выдать нас… Невозможность увидеть сына, поговорить с ним, как-то успокоить его давила на меня, заставляя все глубже погружаться в вязкое варево собственных мыслей, где не было места ничему светлому и радостному. Невозможность быть с Северусом, дотронуться до него, обрести спокойствие самой и подарить ему мгновения безмятежности — добивала, душила тоской. Невозможность вырваться из собственного дома, ставшего тюрьмой, сводила с ума. Как я дожила до зимы? Увидев сына, прибывшего на рождественские каникулы, я испугалась. Мой мальчик выглядел настолько потерянным и уставшим, что хотелось забрать его из этой проклятой школы, где подстерегали вечные опасности: то ползающий по коридорам василиск, то Турнир Трех Волшебников, не несущий ничего, кроме угрозы для жизни, то школьная охрана, состоящая из дементоров. Теперь вот этот приказ Темного Лорда… Забрать, никуда не отпускать от себя. Спрятать. Я очень боялась за него. За Северуса я боялась не меньше. Только вот в школе было безопаснее — Северус был всегда готов помочь моему сыну, вдруг повзрослевшему так резко. Во взгляде Драко не было больше шалопайской детской искорки, которая появлялась всякий раз, когда он смеялся. Да и не смеялся он больше. На любую, даже самую остроумную шутку, отвечал лишь горькой усмешкой. В сочельник я сбежала. Позорно скрылась из собственного дома, в котором не стало места для хозяйки. Зато оно нашлось в Спиннерз-энд. Дверь отворилась еще до того, как я успела постучать. Северус, осунувшийся и усталый, втянул меня внутрь, прижал к себе, потянул с плеч платье… Под скрипы старой кровати все мои страхи куда-то исчезли, отступили ненадолго, спрятались тенями по углам. Рядом с ним не нужно было ничего объяснять, изворачиваться, плести словесное кружево — Северус понимал все без слов, успокаивал крепкими объятиями и долгими поцелуями. Он вошел в меня, не отрывая глаз от моего лица, двигался быстрыми, ритмичными толчками, прогоняя тоску и, казалось, растворяя в нашей близости собственные тяжелые мысли. И, будь моя воля, я не ушла бы из этого дома, но в Малфой-мэноре остался Драко, там шныряли Пожиратели во главе с Лордом и безумствовала сестрица, так и не оправившаяся после Азкабана. Поэтому все, что мы смогли себе позволить — просто молча полежать рядом, тесно прижавшись друг к другу. Потом я оделась и вернулась домой, чувствуя, как пахнут мятой мои пальцы. — Мама, — едва выйдя из камина, услышала я, — я тебя искал. — Здравствуй, сынок, — я подошла к нему и, поддавшись минутному порыву, обняла его. Он был напуган, пытался вырваться, а потом стал затихать. Он, высоченный такой, сильный, успокаивался в моих объятиях, пытаясь подавить начинающуюся истерику. Не нужно было быть провидицей, чтобы догадаться — он впервые стал свидетелем пыток, а, возможно, и казни. В последнее время Лорд словно совсем обезумел, и в Мэнор то и дело притаскивали ни в чем не повинных магглов и нечистокровных волшебников. Что происходило с ними дальше, я догадывалась лишь по роптанию домовика, которому приходилось убирать в подземельях Мэнора. У самой не хватало ни сил, ни духа, чтобы спуститься вниз. Тогда я вообще жила, словно в раковине, пропускавшей лишь ту информацию, которая касалась благополучия моей семьи и Северуса. Не скрою, мне когда-то были по душе идеи превосходства чистокровных, но методы, коими достигалось это превосходство, я не могла принять. Ни одна идеология не стоит того, чтобы в основу ее положить хотя бы одну жизнь безвинно убитого человека. Видимо, в тот момент это понял и Драко. Я потянула сына к диванчику, махнув домовику, чтобы принес нам чай и сладости. В самых горьких ситуациях это почему-то помогало не хуже успокоительного. Но не в этот раз. Сын даже не притронулся к своим любимым конфетам. — Они… там… — прижавшись ко мне, начал он. — Девочка… маленькая… — Ш-ш-ш, тихо, — крепко обняла я сына. — Они убили ее, мама, — он наконец дал волю злым, безысходным слезам. — Зачем все это, мама? Зачем? Разве она им мешала? Она строила козни? Зачем? — Ни за чем, сын, — горько ответила я, впервые не зная, что сказать своему ребенку в утешение. — Но как же так? Разве стоит превосходство чистокровных такого количества жизней? Неужели отец тоже участвовал в подобном зверстве? Драко смотрел на меня, а я молчала. Я не имела права подтвердить, но и опровергать смысла не было. Мне хотелось рыдать вместе с ним, потому что я не могла сказать сыну правду, ведь когда Лорд был в силе, Люциус принимал участие в подобных действах. Да, стоял безмолвно в стороне, но это ничуть не извиняет его. — Скажи мне, мама! Скажи! — уже почти кричал он. — Не могу, — по щекам катились слезы. — Ненавижу! Ненавижу его! — вмиг растеряв пыл, едва слышно сказал Драко. — Даже звери не убивают просто для того, чтобы убивать. Я поглаживала его по спине. Мы молчали. Слов не было. Да и что говорить, если сын только что разочаровался в отце, который всегда являлся для него незыблемым эталоном. — Теперь мне стыдно перед деканом, — вдруг сказал Драко. Я удивленно посмотрела на сына. А он действительно повзрослел. Раньше чувство стыда было ему почти чуждо. — Он пытался поговорить со мной по поводу задания Лорда, потом вытащил от Слагхорна, когда я пробрался на вечеринку «Клуба Слизней» без приглашения, а я только огрызнулся. — Зачем? Северус лишь пытался позаботиться о тебе. — Ты его любишь? — тихо спросил сын. Я закашлялась, подавившись воздухом. Такого обезоруживающе откровенного вопроса от сына я не ждала. — Что? — едва отдышавшись, осведомилась я. — Я подслушал разговор тетушки с Родольфусом, она сказала, что ты заглядываешься на поганого полукровку. Родольфус ее, правда, успокоил каким-то хитрым заклинанием, да так, что она сразу переключилась на другую тему. И я… я видел, как ты на него смотришь, мама. Тут уж впору было заплакать мне. Собственный сын с удавьим спокойствием спрашивал меня о любовнике и моих чувствах к нему. А я? Я не знала, любовь ли это, или обычное желание согреться, опереться на чужое сильное плечо, но именно рядом с Северусом очень хотелось остаться. Он никогда не спрашивал о моем настроении — он знал, что я чувствую, чем живу. С ним хотелось срастись. — Мне с ним спокойно и легко, — только и смогла сказать я. — Он достоин, — проговорил Драко и вышел из комнаты, даже не подозревая, что снял с моей души очень тяжелый камень. * * * Словно в душном мареве суеты пронеслась зима, уступив место неуверенной весенней капели, что отбивала тревожную дробь по подоконникам. В этой капели, в тяжелых свинцовых тучах, то и дело закрывавших собой дерзкое весеннее солнце, было какое-то предчувствие беды. Дни, предшествовавшие гибели Дамблдора, стали едва ли не самыми муторными для меня. Я не помню, что делала, о чем говорила, с кем виделась. Страх и стыд — вот почти все, что я помню. Мне было стыдно, что я не думаю о супруге, сломленном, но не отказавшемся от своих идеалов. Мне было страшно за Драко, над которым висело черной тенью задание Лорда. Я боялась, что, несмотря на перемены в нем самом, он все же согласится и убьет Дамблдора сам, сделав огромный шаг к превращению в бездушное чудовище. Я боялась, что не сделав этого, он погибнет. Я ждала лета и страшилась его, потому что на конец учебного года было задумано нападение на Хогвартс, а значит, никто не будет в безопасности. Чем ближе подбиралось лето, тем больше сковывала меня холодная отстраненность, не дававшая принимать близко к сердцу ту жуть, что творилась вокруг. Поэтому все, что я помню из того дня, когда Дамблдора не стало — это безумный, заливистый смех сестрицы. Почти такой же, как после битвы в Министерстве. Только тогда она убила Сириуса, самого чистого и взбалмошного из Блэков. Хуже стало, когда выпустили Люциуса, ничуть не походившего на себя прежнего. От нахальной уверенности в себе и в собственной исключительности не осталось и следа. В Мэнор вернулся сломленный человек, во взгляде которого плескался первобытный страх. Какой-то жухлый, скукожившийся, безвольный. И это тот Люциус, который вызывал у меня когда-то трепет? Но больше меня удручало то, что Северус стал тщательно избегать любых контактов со мной, стараясь не появляться в Мэноре. Впервые за долгие дни я смогла увидеться с ним не украдкой в тот жуткий день, когда мой дом окончательно превратился в место казни. Казалось, возвращение Люциуса встало между нами непреодолимой преградой, Северус не смотрел на меня, а если наши взгляды встречались, в его глазах я не могла прочесть ничего. Пустота. Или причиной стало совершенное им убийство? Потому что — я только теперь осознала — я заставила его совершить убийство. Ради меня и моего сына он убил человека. Убил одного из величайших магов нашего времени. И теперь Темный Лорд, уверенный в его преданности, сажал Северуса на бесконечных собраниях Пожирателей Смерти рядом с собой, и я могла незаметно рассматривать дорогое изможденное лицо. Вот и в тот раз я смотрела на него — не на висящее над обеденным столом тело обреченной женщины, не на трясущегося от страха мужа… На него. А он смотрел куда угодно, только не на меня. И в то же время… Я чувствовала его, всей кожей, всем своим существом. Когда бесконечное собрание все же закончилось, Северус вышел из комнаты одним из первых. Я последовала за ним, несмотря на попытки Люциуса меня задержать. Я перехватила Северуса в коридоре, за руку затащила в пустующую комнату, закрыла дверь. Мне нужно было просто прикоснуться к нему, почувствовать, что он настоящий, что он со мной. Просто еще раз вдохнуть его запах… Но через минуту я уже оказалась прижата спиной к стене, его руки были у меня под юбкой, а губы терзали мои, пытаясь то ли поцеловать, то ли укусить. Он, тяжело дыша, подхватил меня под колени, приподнимая, входя в меня одним движением, сжимая и двигаясь так, словно от этого зависело нечто большее, чем его жизнь. Я не знала, что заставило Северуса наплевать на им же установленный запрет, я просто отвечала ему, подхватив заданный им бешеный ритм, билась затылком о стену, впивалась зубами в собственную руку, чтобы заглушить стоны. Это было безумие, самое настоящее вырвавшееся на свободу безумие, самое яркое наслаждение в моей жизни. Это было… — Нарцисса, — голос Северуса звучал глухо и устало. — Прости, я не должен был срываться. Мы… Мы должны это прекратить! — Прекратить? — я никак не могла отдышаться, прийти в себя, поправить платье, сделать что-нибудь с волосами. — Северус… — Не надо, перестань! Люциус вернулся… к тебе. У тебя снова есть муж. И сын, которому ты нужна, — он старательно не смотрел на меня. — А ты? — шепотом, едва слышно спросила я. — Ты у меня есть? Северус наконец поднял на меня глаза, в которых за кажущимся спокойствием пряталась боль, отозвавшаяся эхом в моем сердце. — Я? Нарцисса, зачем я тебе теперь? Ты получила то, что хотела, твоему сыну не угрожает больше гнев Темного Лорда. Зачем тебе я? Что я могла ему ответить? Я использовала его, чтобы спасти своего сына. Я грелась возле него, впитывая в себя его силу. Я отдавалась его ласкам, плавясь от наслаждения, которого никогда не испытывала с мужем. Я должна была сказать ему… — Я не могу без тебя. Я тебя люблю… Он прижал меня к себе, поцеловал в растрепанные волосы, и несколько минут мы просто молча стояли, слушая дыхание друг друга. * * * Год его директорства остался в моей памяти, как что-то бесконечно тягучее, темное, полное смутных предчувствий и предгрозовой духоты. В стране творилось нечто невообразимое — Темный Лорд, наконец-то заполучивший вожделенную власть, объявил охоту на грязнокровок. В нашем доме, помимо уже привычных Пожирателей, стали появляться егеря, грязные, пропахшие потом и кровью. Драко все больше отдалялся от меня, замыкаясь в себе, с Люциусом мы практически не общались. Я перебралась в гостевую спальню — он не стал возражать. Северус за этот год словно постарел на несколько лет. Под глазами залегли глубокие морщины, кожа стала еще более сухой и бледной. Мне даже показалось, что я заметила в его черных волосах седые пряди… Мы виделись редко. Он сказал, что не хочет подвергать меня опасности. Я не очень поняла, о какой опасности шла речь, но было в его глубоко запавших глазах что-то, заставившее меня молча кивнуть и согласиться. Все, что нам оставалось — легкое касание руки: «Я с тобой». Мимолетный взгляд: «Береги себя». Едва слышный шепот: «Будь осторожен, слышишь?». Едва заметный кивок в ответ. И надежда, нелепая, совершенно безосновательная надежда — что все обойдется… А потом случилось то, что в учебниках истории назовут Последней Битвой. * * * Поттер победил, умер и воскрес, чтобы отправить в ад Лорда. Еще час назад, стоя на опушке Запретного леса, я и не думала, что окажусь одним из ткачей победного полотна. А сейчас все, кто находился в замке, гудели, будто пчелы в улье, обсуждая то, что Поттеру снова удалось невозможное. Нам нужно было только затеряться в суете подсчета жертв, радости и плача. Время неслось диким галопом, не желая ни на миг остановить свой бег. Мы с Люциусом метались по полуразрушенному замку, пытаясь найти Драко, когда из-за угла послышался крик сына: — Ступефай! В ответ полетел зеленый луч Авады. Сердце замерло. Нет!!! Нет!!! Нет!!! Он не мог оставить меня в тот момент, когда все уже кончилось, когда безумный Лорд убит везунчиком — Поттером. Но в следующую секунду раздается: — Сектумсемпра! — Драко остался жив. Я закрыла глаза и осела на пол. Сын жив… Я пришла в себя, когда под нос мне подсунули что-то нестерпимо вонючее. Отмахнувшись, открыла глаза и увидела перед собой лицо Драко, впервые почти за два года улыбавшегося не вымученной улыбкой. Поодаль стоял Люциус. Я схватила сына за плечо и потянула к себе, едва слышно шепча ему на ухо, замечая, что сын посылает в сторону Люциуса Конфундус: — Северус? — В Визжащей хижине, и никто не знает, жив или нет, — Драко подал мне руку, помогая подняться на ноги. Видимо, в моем взгляде настолько явственно читается испуг, что он добавляет: — Нагайна. Я прикрыла рот рукой, чтобы не закричать в голос. В другой руке у меня оказался маленький мешочек с этикеткой «Безоар», фиал настойки бадьяна, бинт и небольшая фляга с водой. Я спешно рассовала все по карманам мантии, мысленно благодаря мадам Малкин за их вместительность. — Беги! — сказал сын, всхлипывая. — Будь счастлива, мама! Я крепко-крепко обняла его, понимая, что, если удача и все земные и небесные божества будут благосклонны, мне, возможно, придется стать женщиной без прошлого. Драко вложил мне в руку знакомую с детства палочку из боярышника и, поцеловав в щеку, отправил туда, где Северус еще мог быть жив. «Он жив! Жив! Он не может умереть!» — словно молитва, звучало в голове. Я не знаю, как добежала до злосчастной хижины и распахнула дверь. На полу, в луже собственной крови, лежал он, мой Северус. Единственный человек, которому я готова была отдать душу. Дрожащей рукой я нащупала вену на шее и тут же отдернула руку, почти не веря своим ощущениям. Жив! Северус был жив, несмотря на разорвавшие шею зубы змеи, на потерю крови… Едва трепещущий пульс давал мне надежду на то, что его еще можно спасти. И запах, едва заметно пробивавшийся через заполнивший хижину железистый запах крови — слабый аромат мяты. — Ты будешь жить! Только попробуй подохнуть, чертов герой! — кричала я, впервые за долгие годы давая волю эмоциям, трясущимися пальцами засовывая ему за щеку несколько крохотных камешков безоара — ровно таких, чтобы обессилевший, находящийся на грани миров человек, даривший мне чувственный пир во время чумы, смог проглотить их, пусть и с моей помощью. Аккуратно бинтуя его шею смоченным в настойке бадьяна бинтом, я шептала, словно мантру: — Живи, живи, останься со мной… Только не оставляй меня, слышишь? Мне, снежной королеве, холодной Нарциссе Малфой, сейчас было наплевать абсолютно на все и всех, кроме этого человека, к хриплым вздохам которого я так жадно прислушивалась. В конце концов, я, сама того не ведая, спасла шкуру своего трусливого мужа, вытащила сына из загребущих лап Лорда. Теперь оставалось лишь спасти Северуса и себя. В безмерном благородстве вездесущего Поттера я не сомневалась ни на секунду. Этот мальчишка всегда был неуемен в своем желании добиться справедливости. Одна история с Добби чего стоит. Маленький своевольный эльф получил свободу именно благодаря мальчику, добившему Волдеморта. Так что Поттер завяжется в узел, но добьется оправдания Северуса. Оправдание, мирная жизнь здесь, в Англии — это все было слишком далеким от меня, держащей его голову, ловящей его неровное дыхание, просящей все возможные и невозможные силы о том, чтобы о нас забыли, чтобы никто не пришел в хижину до тех пор, пока ему не хватит сил на совместную аппарацию. Сколько времени уйдет на то, чтобы мой Северус хотя бы пришел в себя — не сказал бы никто. Секунда за секундой я вслушивалась в его хриплое, нехотя выравнивающееся дыхание. Минута за минутой я сидела на коленях, держа его голову в объятиях и молилась всем богам и чертям, чтобы Северус выжил. Мне уже не нужны были ни холодные стены Мэнора, ни безразличный взгляд некогда навязанного супруга, в день свадьбы обещавшего беречь меня ото всех напастей, а после нее воспринимавшего лишь как удобную, но отнюдь не незаменимую вещь. Может, как туфли, может, как шикарную мантию или удобную подушку. Мужа, втравившего семью в кровавую войну. Впрочем, это его личные трудности. А мне остается лишь надеяться, что сын, любимый мой мальчик, не станет таким, как Люциус. Драко понимает, что отец — отнюдь не истина в последней инстанции, иначе вряд ли приложил бы его Конфундусом, дав мне добраться до Визжащей хижины. Иначе не шепнул бы мне вслед: «Будь счастлива». В тот момент мне оставалось только ждать. Ждать, ждать, ждать. Нервно вслушиваться в шорохи за окном: вдруг найдут, вспомнят, не дадут уйти. Напряженно наблюдать за тем, как он дышит, постепенно уходя в объятия сна, что пришел на смену горячечному бреду. Долгие двадцать часов, пока он не пришел в себя, стали самым страшным испытанием в моей жизни. Хорошо, что седина у блондинок почти не видна, иначе, очнувшись, Северус испугался бы. За эти часы я поседела почти полностью. Но какая разница — если он, наконец, распахнул глаза. — Я тебя люблю, — хрипло, едва слышно сказал он. Я плакала. От счастья, от облегчения, от того, что он остался жив. — Не плачь, глупая, — слабым, неверным движением руки он стер слезинку с моей щеки. — Все хорошо… — Молчи, — наклонившись к бескровным губам, сказала я и поцеловала его. — Береги силы. Значит, все получилось. Он остался жив, и два небольших бархатных мешочка висели на поясе моего платья не зря. В одном лежали драгоценности, во втором — немного денег, которых должно было хватить на первое время. Спустя еще сутки он смог встать на ноги, и во всполохах Адского пламени вместе с утлой хижиной сгорело прошлое Нарциссы Малфой и Северуса Снейпа. * * * Яркое солнце бесцеремонно врывается своим лучиком в спальню небольшого дома с лазорево-синими ставнями, затерянного в узких улочках Коллюра. Докучливый лучик, путаясь в невесомых занавесках, пытается разбудить меня. Ему не удается — я переворачиваюсь на другой бок и укрываюсь с головой легким одеялом. То, что не удалось лучику, с легкостью получается у Северуса. Разве я могу устоять перед утренним поцелуем, ароматом кофе и свежей выпечки из ближайшей булочной? Я уже знаю, что на небольшом кованном балкончике заботливо сервирован завтрак. Я вспоминаю, что сегодня должен приехать Драко — он иногда навещает нас. Только Драко знает правду — для всех остальных Северус Снейп погиб в Последней Битве, а Нарцисса Малфой… Кому интересна ее судьба? Никому, и слава Мерлину. Иногда я жалею, что не была на свадьбе сына, что не увижу, как растет мой внук. Но я сделала свой выбор. Пять лет назад мы с Северусом стали семьей Нуар. Ксавье и Циссой. На удивление быстро этот городишко, маггловская часть которого так полюбилась художникам, принял нас. Нет, мы не стали шумными южанами, готовыми распахнуть свою душу, не превратились в истинных французов, любящих блинчики-крепы и долгие ужины с многочисленными переменами блюд, но мы научились улыбаться покупателям в лавке зелий Ксавье Нуара и встречным прохожим и перестали носить черное. Даже Северус поддался очарованию Коллюра и с легкостью сменил свой гардероб. Он тогда сказал, выкидывая свои старые вещи, что черное вместе с горем и трауром он дарит прошлому — в настоящем этот цвет ему не нужен. Здесь, среди домиков с разноцветными ставнями, вместе с нами живет любовь…