Лошадка для атамана

— Кстати, ваше высочество, известно ли вам, что подарки положено обмывать? Вы, должно быть, слышали о таком обычае, — атаман неожиданно улыбнулся. — Кажется, да... Э-э-э... Слышал что-то подобное, — промямлил Пенапью. — Ну вот и прекрасно! В таком случае предлагаю вам обмыть подаренную мне лошадку, — атаман сделал приглашающий жест в сторону шатра. Пенапью поспешно замотал головой. — Нет-нет... Благодарю вас, но как-то настроения нет. К тому же, — он зарделся и сконфуженно отвел взгляд, — папа до сих пор не позволяет мне пить хмельное. Атаман расхохотался: — О, папе вы сможете, ничуть не приврав, сказать, что ужасный разбойник заставил вас пить силой, под угрозой немедленной расправы. Не заставляйте меня ждать, ваше высочество, следуйте за мной, а не то... — он красноречиво повел пистолетом, и бедному Пенапью не оставалось ничего другого, как последовать за атаманом. Когда вторая бутылка вина подходила к концу, принцу подумалось, что атаман разбойников хоть и негодяй, конечно, но не такой уж плохой человек. Устроившемуся на мягких шкурах Пенапью приятно было вслушиваться в звуки его выразительного голоса и разглядывать широкие, будто литые плечи. Ему нравилось, как поблескивали в темноте глаза атамана под полумаской и как заразительно тот смеялся, рассказывая очередную байку и совсем по-дружески приобняв Пенапью за плечи. Руки у атамана были жилистые, загорелые, ладони твердые и очень теплые, почти горячие, и их прикосновение отчего-то тоже было приятно ощущать. По коже словно мурашки бежали, как от щекотки, но это было что-то другое — странное, пугающе-приятное ощущение, от которого бросало в жар, а сердце билось быстро-быстро. Нахальные руки, тем временем, скользнули по спине, поглаживая, и Пенапью не сдержал судорожного вздоха. Атаман неожиданно оказался совсем рядом. — Не хотите ли разоблачиться, ваше высочество? — хрипло прошептал он, дыша тяжело и часто, и, не дожидаясь ответа, стянул с Пенапью рубашку, потом штаны и уложил его на шкуры, а сам устроился рядом, тесно прижавшись, так что невозможно было не почувствовать его внушительных размеров напряженное орудие. Тут-то сквозь хмельной туман Пенапью начал понимать, что его ждет. — Нет-нет, это никак невозможно, — пролепетал он, с трудом ворочая языком. — Папа меня не простит, он лишит меня наследства... — О, я полагаю, что ваш досточтимый папа ничего не узнает, — возбужденно рассмеявшись, атаман провел языком по его плечу и куснул легонько, и было это так приятно, что пришлось стиснуть зубы, чтобы не застонать. — А если и узнает... Ведь негодяй заставил вас, мой принц, не так ли?.. И вы совсем, совсем не виноваты, ведь вы не хотели... Горячая ладонь накрыла пах, сжала и принялась ритмично скользить вверх-вниз, так что остатки благоразумных мыслей вылетели из головы Пенапью, и осталось лишь отчаянное желание позволить атаману делать с собой все, что тому заблагорассудится, покориться ему. Пенапью только ойкнул негромко, когда очень твердое, горячее и скользкое мужское достоинство атамана, елозившее между ягодиц, толкнулось вглубь, заполнив и будто пригвоздив к земле. так что даже дышать было боязно. — Лошадку хорошо обмыли... Теперь надо объездить... — хрипло бормотал атаман, тыкаясь Пенапью в плечо бородкой и двигаясь быстро, торопливо. Одной рукой он похлопывал принца по ягодицам, точно коня по крупу, а другой не забывал ласкать Пенапью спереди, так что скоро того закрутило, завертело и захлестнуло с головой. Пенапью не знал, сколько он пролежал, расслабленно вытянувшись на мягких шкурах. Способность соображать постепенно возвращалась. Он зашарил рукой вокруг, ища в потемках рубашку и штаны, а когда наконец заставил себя приподняться, то увидел, что атаман уже полностью одет. Почувствовав на себе взгляд, разбойник обернулся, залихватски подмигнул Пенапью и вышел из шатра, насвистывая «Подари лошадку атаману!».