***
А по вечерам дома кошка царапает по ушам своим мяуканьем, чайник оглушает закипанием, но ненавязчивые шутки Чанёля всё это заглушают. Он стоит у плиты в абсурдном фартуке с рюшками, готовит неведомо что, рецепт чего известен только ему одному, и смеётся. Бэкхёну кажется, что слишком много, но Бён смеётся ровно столько же, рассыпая рис и успокаивая бедное животное посредством невкусно пахнущего корма. Потому что это Чанёль, тут уже ничего не попишешь, он умеет веселить Бэка ради звука самого любимого смеха на свете. А Бэкхён и не против таких вечеров. И полдевятого, ровно, секунда в секунду, они, как обычно, смотрят дораму на старом диване все вместе — втроем: Бэкхён нагло укладывает ноги на бедра Чанёля, облокачиваясь на подлокотник, Паку ничего и не остается, как просто упасть спиной на мягкую поскрипывающую спинку, стараясь не двигать ногами, а кошка где-то рядом то пытается стащить что-нибудь из вредной еды хозяев, то вытеснить слишком большого Чана со слишком маленькой мебели. И никаких тебе цифр и противного кофе. Кто-то что-то говорил о безумии?***
Сумрак настигает холодные стены и теплый искусственный свет неожиданно-пугающе. Ночь забирает обеспокоенные лица с улиц, ворчащих птиц и утомляющие символы в извечных документах (Бэкхён их ненавидит слишком сильно, да), принося за собой оживленных студентов (и того, кто постарше), шум клубов и излюбленные веселье, удовлетворение и отдых от всех забот. Тепло под боком в мягкой кровати — Бёну ничего больше и не нужно для исполнения в жизнь двух последних пунктов, так что устраиваясь на чужой удобной подушке, вновь не обращая внимания на свою, он улыбается, как довольный кот, наевшийся сметаны, ну или кошка, которая умывается где-то в ногах, ругаясь на случайные толчки тихим мяуканьем. И всё, кроме этих двух существ рядом, становится совсем таким неважным для Бэкхёна, что встать и выключить свет — значит вынырнуть из этого ласкающего своей атмосферой мира и разрушить его совсем. Так что он пользуется, наконец-то, своей особенностью, и, не прилагая усилий, мысленно заставляет лампочку под потолком погаснуть. Чанёль на это ухмыляется только, дразнит насчёт лени и играет огоньками на кончиках пальцев, не давая спать.***
Тихий шёпот, легкое касание и едва ощутимые порывы ветра не разбудят мёртвых. Бэкхён касается ровной гравировки, стирает прозрачную слезу и гладит такие же, как и его друзья, мертвые цветы, купленные неподалеку. Они сияют красотой так же, как и лица на фотографиях. Под слоем земли тел нет, но, насмотревшись на цветные отражения счастливого прошлого, хочется стащить где-нибудь лопату и раскопать тут всё, открыть гробы, которых и нет вовсе, и обнять выживших друзей, которых в душе всегда считал за братьев: младших и старших. Но порыв останавливает нежное и одновременно с этим крепкое касание рукой плеча, родные пальцы чуть сжимают, напоминают о страшных событиях и стараются вернуть в реальность. Правда колется, как тысячи отравленных иголок, разрывая вены, скапливаясь ядовитым комом посреди горла и соленой водой на щеках. Этим вечером Бэкхён настырно игнорирует одиннадцатую могилу, находящуюся рядом с остальными, на которых стоят фотографии родных людей, уходя с закрытыми глазами по знакомой до боли тропинке и стараясь забыть, чтобы все эти зловещие иголки наконец-то вынырнули из тела и остались лежать с этими чертовыми памятниками, под которыми нет заявленных тел.***
— Этим утром морозно, — вдоль по реке, окатывая мелкую рябь и касаясь не видимых глазу капель росы на сочно-зеленой листве. — Как и всегда, — разрывая мутные облака тумана, заставляя воздух вокруг дрожать. — Нет, — уносится с легким порывом ветра, путается в ветвях, отражает первые солнечные лучи, самые яркие, — сегодня прохладнее. — Кожа будто бы льдом покрывается, медленно, незаметным полупрозрачным слоем, обнимаешь себя — не помогает. Словно холод и до нутра добрался. — Тебе только кажется, — прикосновение легкое, на самом деле, никакого тактильного общения, но жар от ладони будто бы под оболочку пробирается мелким током, по венам и вниз: по всему телу, обжигая изнутри, растапливая. И рассвет уже не кажется таким холодным. — И правда, — совсем тихое хмыканье развевается шелестом крыльев ловчей птицы, едва ли заметно поймавшей добычу у самых ног. — Пора домой, замёрзнешь ведь, — шёпот призрачный, у самого уха, будто бы и нереальный совсем, а так, ветер с деревьями развлекаются, разговаривая слишком громко. Бэкхён поворачивает голову, чтобы проверить, а правда ли слова были сказаны, или так, показалось, но рядом никого нет. Пустота, от которой он долго бежал. И будет бежать еще столько же, если не больше, а может, всю жизнь. "Пока смерть не разлучит нас", — один ушёл, но второй-то нет, он будет ждать своей очереди. Сердце пропускает удар. Глаза зажмурены, прячутся от истины. В теле совсем сил не осталось, шага не сделать — только упасть на сырую землю. В стоящем рядом фонаре лопается лампочка, разлетаясь вдребезги по грязно-серому асфальту. На горизонте эти обломки отражают лишь тусклый свет наступающего сегодня, где только цифры, буквы и немного безумия.