я люблю того, кто не придёт

Порой в бессонные ночи моя душа достигает какого-то странного предела страданий. Моя бедная, мутная голова дарит мне странные видения, в которых я таю в объятиях единственно-любимого мною человека, и этот человек - простите мне и моей грешной душе - дышит мне в затылок, пахнет свежестью грозы и целует мой висок своими ангельски мягкими губами. В такие ночи я так явственно чувствую его прикосновения, что мне кажется, что это не сон, и я останусь в этих ощущениях теплых ладоней на моей коже навсегда, на всю жизнь. Когда ночь кончается (это далеко не всегда соответствует воскрешению солнца), я на спутанных ногах пытаюсь дойти до здравого смысла, варю себе кофе на кухне, медленно, по кусочкам восстанавливая реальность. Каждая секунда таких кухонных посиделок стоит мне седых волос и морщин. Иногда мне кажется, что лучше было бы навсегда остаться в этом сладком мираже - мягкие волосы под моими ладонями, тихий шепот ласковых слов прямо мне в ухо, издевательски тихий, между прочим! Впрочем, миражи разбиваются быстро. Быстро приходит утро, быстро просыпается мой муж (настоящий, рыжими волосами так смущающий мою возбужденную ночную нежность, так сильно напоминающий мне мою жизнь, мелкую, никчемную). Быстро бегут на кухню дети ("мама, мама, а ты давно не спишь?"). Ваша мама давно спит, дети, бедные мои, сверкающие своими бесовскими глазами. Мне жаль. - Мне очень, очень жаль, - говорю я в сотый раз своему отражению в зеркале, придумывая, что на этом месте стоит Джордж, - Мне жаль не любить тебя, мне жаль причинять тебе эту боль... И я никогда не говорю этого настоящему Джорджу. Ночь кончается, и мерцающие видения исчезают на ближайшие пару месяцев. Иногда они оставляют меня на три месяца, на полгода, на год (пока что рекорд), и за это время мне даже начинает казаться, что я счастлива. "Я счастлива!", - говорю я себе перед сном, и улыбаюсь (искренне), и целую на ночь вихры мужа, наконец-то родные, не вызывающие подсознательной боли ("лучше бы он умер тогда"). И я действительно счастлива. А через полчаса я чувствую, как ко мне прикасаются воздушные руки в веснушках и снова схожу с ума, снова - теплые подушечки узловатых пальцев, шершаво-теплые ладони, острое покалывание в левом виске, полные жизни глаза, превращающие мою иллюзию супружеской верности в пепел. Бедный мой Джордж, я изменяю тебе с призраком твоего брата. "Забери меня с собой, уедем отсюда, уедем," - шепчу я в горячке, кидаясь ему на шею, и плачу, каждый раз плачу, а он смотрит на меня и молчит, только улыбается, слегка приопуская ресницы, - "Я люблю тебя". Фразы срываются с губ сами собой. Знакомый врач недавно посоветовал мне пить какие-то таблетки, помогающие (вроде как) от нервных потрясений. Он уверен, что после второй беременности я не в себе. Я не в себе уже слишком долго, чтобы какие-то таблетки мне помогли, но мой заботливый Джордж каждое утро напоминает мне (я его слушаюсь), что лучше было бы последовать советам доктора. А доктора все как один - глупые бездарности. Если бы хоть один видел, что в действительности происходит со мной, если бы хоть один... Впрочем, мне так спокойнее. Однажды теплым горьковатым утром Джордж заговорил со мной, заговорил о брате. - Ты скучаешь по нему? Не называя имени, ничего не объясняя. И я делаю вид невинной простоты, повторяю, что не понимаю, о чем он (сколько лет брака), а когда понимаю, то уверенно мотаю головой (мол, о чем ты, мальчик мой, я твоя только, вся, полностью). Фред, ты заставляешь меня грешить - измена, ложь; и всё это - просто от невозможности любить тебя живого. И всё же Джордж не верит мне. Хочет, отчаянно хочет верить, но я вижу, что в глазах у него таится какое-то сомнение, небольшое, но вгрызающееся в разум со стороны сердца. - Ты ночью сегодня шептала его имя во сне. Я врать не хочу. Не хочу, но приходится, потому что понимаю я, что как только боль причиню Джорджу - Фред перестанет появляться. - Мне кошмар снился, Джордж, - чувствую, как слезы выступают на глазах, чувствую, что перестаю врать. Мне вправду снился кошмар - будто я сплю не с Фредом, а с его тенью, братом его. Люблю тебя, Джордж, но как что-то, с Фредом не связанное. Душа моя - не с тобой. И стыдно было бы лгать, но я не сказала ни слова лжи. На мою фразу встречаю в глазах сочувствие, понимание. Бедный мой Джордж, он понимает меня внешнюю, но что сказал бы он, если бы узнал о ночных моих встречах? Я изменяю ему, лёжа в его же постели. Мне отчаянно тоскливо. Ночь начинается с темноты. И в темноте этой - Фред лежит на каменном полу, и я силюсь очнуться, но никак не выходит. Пытаюсь открыть глаза, но куда уж шире. Плечи мои, руки мои, мои глаза - все безвольно опущено и за тобой полетело бы, Фред мой, невинно-чистый мой мальчик. Я ищу ласки в твоих ледяных ладонях. Ни разу после твоей смерти не снилось мне твое тело без души. Что же значит это? Я угадываю на утро. А пока - ледяные прикосновения. Если бы в последнее наше свидание я знала, что будет оно последним, то никогда не очнулась бы. Мне хочется одного - лечь с тобой рядом, как Тонкс лежит рядом с Люпином. Почему сил нет, почему нет сил? А если бы ты был жив, то укорил бы меня и указал на брата (иногда мне кажется, что ты и указал, самым кончиком посиневшего пальца). Брат твой - мечущийся, но не имеющий в себе твоей души, похож на тебя волосами. И все-таки на утро я просыпаюсь (хотя мне казалось, что пережить такое я второй раз буду не в состоянии). На утро я все-таки понимаю, что этот сон был последним, и на кухне ждет меня мой муж. Законный муж. Я люблю тебя, рыжий мой, бестолковый, с огнем в глазах, с искрами в вихрах. Я не забуду эту милость - встречи ночные, как будто в живую прикосновения. Отчаянно хочется заткнуть внутреннюю пустоту самоубийством. Впрочем, доктор прописал мне от бессонницы таблетки. Впрочем, я последнее время почти не сплю.