Горькое

      Теххи идет рябью, словно зеркальная гладь воды, от ее прикосновений дрожат узоры на цветных рубашках карт. Она ловит и преломляет чужой серебристый взгляд, а Чиффа глядит на себя - в это живое зеркало - и досадливо морщится. Карты ложатся, изгибаясь между пальцами, на гладкую барную стойку.       Макс как-то подумал, что Джуффин и Теххи соревнуются за него, тянут в разные стороны как одеяло. Он почти угадал.       Джуффин усмехается. Теххи усмехается в ответ - чуть приподнимает уголки губ. Смотрит печальными глазами.       — Не дави на жалость, девочка, ты уже выиграла вчера. Сегодня я собираюсь отыграться.       Теперь она смотрит гневно, и Джуффин смеется.       Теххи невозможно читать. Теххи невозможно врать, и отвлечь ее не получится, и жульничать тоже, и поддаваться она не будет - все равно что играть с самим собой. Впрочем, у них всегда равные шансы - судьба, не судьба. Все равно что играть с зеркалом. Или с собственной тенью.       Джуффин все высчитывает - и понимает, что сегодня - судьба. И удача. Теххи на секунду отражает чиффино ликование, а потом расстроенно опускает глаза и кладет карты на барную стойку. Джуффин встает с высокого стула и начинает собирать колоду в карман. Застывает на секунду - посмотреть на часы. За дверью трактира на коврике чувствуется чужой след.       Макс падает в теплую комнату с улицы, взлохмаченный как всегда, греющий ладонями покрасневшее от холодного ветра лицо. Он во всеуслышание требует горячей камры и на крошечный миг останавливается у порога - когда Теххи не успевает еще повернуться к нему, и Макс видит в ней отражение Джуффина. Как она хмурится, сморщив лоб, и досадливо кривит губы, глядя на руки Чиффы, ловко сметающие со столешницы карты. Макс думает, что не представлял Теххи картежницей. Макс смущается - от того, какая она непохожая на обычную себя. Макс смущается - от того, какая она похожая на Чиффу. Макс смущается - и сминает свои эмоции, прячет и обещает себе не думать об этом больше. Желательно, никогда, но это как повезет.       — Этой ночью, сэр Макс, мы оставим бедную леди одну. — Джуффин скрывает несерьезную радость победы и, приосанившись, изображает Почтеннейшего Начальника. Впрочем, весьма ехидного и довольного.       — Вы - деспот и тиран. Радость моя, ты что, проиграла меня в карты?       Теххи смеется в ладонь и очаровательно закусывает губу - умело изображает шутливое раскаяние. Макс злобно-весело взирает на шефа.       — Дайте хоть выпить камры напоследок.       Джуффин махает рукой - Магистры с тобой, Макс.       Через полчаса они выходят на темную улицу, тут и там раскрашенную пятнами цветных фонарей. Джуффин рассказывает Максу о чем-то чрезвычайно важном, а тот слушает краем уха и сосредоточенно ловит всем телом холодный ветер. И думает, что Теххи правда могла проиграть Джуффину в крак эту осеннюю ночь - с них станется. Максу смешно. Макс, на самом деле, не против. ***       Макс утыкается лицом в сгорбленную спину Джуффина, под шеей, и переносицей находит выступающий позвонок. Макс всегда думал, что шеф - не тот человек, в которого можно вцепиться и бормотать что-то неразборчивое - в горячем бреду, почти царапая сухими губами кожу, от которой на самом деле немного пахнет чем-то ароматно-пряным. Но Джуффин не растворяется в сигаретном дыму, не говорит ничего, даже не оборачивается. Он просто застывает на месте, удивленный, и сжимает пальцы покрепче на краях глиняной таблички. Потом осторожно опускает ее на стол. Да, и все еще не растворяется, можно почувствовать запах чистой одежды, струящейся тонкой ткани, можно нащупать на его плече холодную брошь - с совсем незамысловатым выпуклым узором, и лбом уткнуться в жесткие короткие волосы на затылке. Какой-то другой, разумный Макс, думает, что за эти едва отросшие волосы цепляется ткань тюрбана - наверняка неудобно.       — Что с тобой такое, мальчик? — Джуффин говорит дружелюбно и ровно, как и всегда, будто бы Макс просто сидит напротив.       У "мальчика" перехватывает дыхание - от какой-то глупой обиды и печали.       — Вы же сами знаете. — Максов голос становится хриплым.       Джуффин просто садится ровнее, и, дырку над ним в небе, лучше бы правда растворился... Как тот клубочек серебристого тумана. Макс крупно вздрагивает от этой мысли и сжимает пальцы на плечах Джуффина. Нет.       Он испугался, сам непонятно чего, наверное смерть... Смерть? Жизнь?.. Теххи сотворила такое с ним. За дверью орут, и он отцепляется от шефа, царапнув ногтями его затылок и текучую ткань лоохи - напоследок удостоверившись, что ни этот человек, ни массивное кресло, ни земля под ногами не собираются растворяться. Отпускает.       Джуффин выдыхает наконец. ***       ...А когда Джуффин все-таки пробует свободу на вкус, в ней оказывается глубокая горечь - такая, что сводит нёбо и горло.       Город в горах обнимает его холодом и ветром, но Джуффину это не страшно, он сам теперь почти как холод и ветер, только - не раствориться. В неизвестном помещении с нечитаемым названием он заказывает себе кофе. Горький. Джуффин, наконец, оценил.       Эти сто лет Максовой жизни были как цветные мультфильмы, как кассеты на быстрой перемотке. Раз, два, три... Сотня. Пора заканчивать на сегодня с кино.       Джуффину в шею дышит чем-то холодным. На его плечах - полупрозрачные тонкие руки, но он не чувствует прикосновения, только болезненный холод. Главное - не посмотреть и не повернуться, только ловить фигуру на краю обозримого мира. Этот дух далекого, бесконечно далекого прошлого печально смотрит на него прозрачными глазами.       — Вы тоже ушли?..       — Можно на "ты", девочка.       Теххи смеется:       — Можно без "девочки".       А потом они сидят и молчат несколько длинных секунд, пока Джуффин глотает горький кофе. Теххи присаживается рядом - на самом деле просто размещается, едва касаясь подлокотника кресла. Конечно, она не может сесть.       Теплая, колючая ткань одежды и обветренная кожа - Теххи чувствует, прислонившись к чужому плечу, спускаясь по руке завитками тумана. Джуффин свободен так, свободен настолько, что Теххи может к нему прикоснуться. Ей не станет тяжело - ничуть - только грустно-радостно оттого, что снова можно дотронуться до человеческого тепла. Джуффина не тяготит почти ничего, Джуффин мог бы себя отпустить - серебряной молнией, отблеском белого металла - но он не станет. Ему, наконец-то, просто быть сэром Халли, Чиффой, Джуфом, всеми, кем он успел побывать. Тяжестью не наваливается старость, не бьет в голову бескрайняя молодость, и человеческое-лисье лицо просто смотрит провалами светлых глаз, не выражая из себя ничего. Ничего, ничего, ничего. Горько.       Конечно, только кофе.       — Знаешь, я помню, что ты тогда сказала ему, - не обязательно уточнять, кому, и оттого горько.       Теххи кивает и печально улыбается.       — И теперь понимаете? Что такое, когда "мне хорошо, а тебе плохо"?       Джуффин отхлебывает большой горький глоток - он привык пить камру, не цедя из маленьких кружек по капле. Свобода, на самом деле, стоит многого.       — Да. — Говорит он. — Знаешь, Макс шлет мне зов каждую дюжину дней. Представляешь, девочка, нихрена он не мудрый. Такой же.       Теххи, содрогаясь полупрозрачным дымом, горько смеется. Джуффин только улыбается - он устал. Целых сто лет как устал. И он, конечно, не отвечает на чужой зов.       Джуффин устал, но все же - не раствориться.       Он делает большой горький глоток. Потом странно смотрит в кофейную чашку. На дне - нерастворившийся сахар.