***
Генри было одиннадцать месяцев, и Реджина уже полностью вжилась в роль матери. Первые несколько недель она понятия не имела, что делать, и была готова отказаться, сочтя себя недостойной материнства. Но Генри был её сыном, и она умрёт прежде, чем откажется от него. Да, были трудности на пути, но каждую ночь, когда она укладывала своего маленького принца и пела ему колыбельную, которую когда-то напевал ей отец, она знала, что это того стоит. Генри ползал и поднимался, держась за различные выступы, но он ещё не произнёс своего первого слова. Все детские книжки, что она прочла, говорили, что большинство детей в этом возрасте уже говорят хотя бы одно слово, но первый день рождения Генри стремительно приближался, а он так и не произнёс ни одного, хотя бы бессмысленного, слова. Реджина пыталась, о, она пыталась заставить Генри говорить, но ребёнок был доволен невербальным общением, которому Реджина научила его в раннем возрасте. В одной из своих многочисленных книг Реджина прочла, что связь между матерью и ребёнком крепнет, когда они эффективно общаются друг с другом, и так как Реджина уже девять месяцев изучала технику общения, она охотно научила Генри нескольким ключевым фразам на импровизированном языке жестов, чтобы лучше понимать его. Он усвоил, что нужно указывать на рот, когда голоден, в то время как взмах запястьем означал для Реджины, что он закончил со своим делом или едой, которую ел. Любимой игрой Реджины было, когда она показывала на свои глаза, затем на грудь, а после на Генри, и как он точно повторял все движения за ней. - Я люблю тебя, - она всегда заканчивала, щекоча его шею. Не смотря на их понимание друг друга, Реджина жаждала услышать, как он говорит. Его лепет был очаровательным, каждый в Сторибруке подтвердил бы это, но врождённая потребность в ней сильно била, когда она подходила к своему ребёнку. Внутри засел страх, что, возможно, Генри не зовёт её так, потому что каким-то образом узнал, что она не его мать, и это мучило её, когда она предавалась размышлениям. Так она провела бесчисленное количество часов, сажая Генри на свою постель, его высокий стульчик или ковёр в игровой комнате, выговаривая очень чётко: - Ма-ма. Ты можешь сказать «мама», Генри? Мама. Он вновь лепетал без единого слова или растягивал звук «м», заканчивая большим фырканьем и беззаботно смеясь. Реджина не могла на него злиться, ведь конечный результат всегда был прелестным. Это случилось «У Бабушки», когда она впервые услышала, как он говорит. Она наслаждалась яблочными блинами, в то время как Генри разрезал свои вафли из голубики на кусочки, сидя рядом с ней на высоком стульчике, когда он взмахнул запястьем и оттолкнул от себя едва тронутую пищу. - Уже закончил, Генри? - спросила она, нахмурившись. Он снова взмахнул запястьем и потянулся за своей чашкой-непроливайкой с разбавленным яблочным соком. - Ты должен что-то съесть, милый, - поманила Реджина, поднеся кусочек вафли к его рту. Он покачал головой и настойчивее взмахнул запястьем. - Ты должен поесть, ребёнок, - небрежно сказала Руби, убирая стенд перед ними. – Иначе твоя мама будет грустить. Реджина закатила глаза и собиралась сказать официантке, чтобы та не лезла не в своё дело и занималась работой, но губы Реджины замерли, когда она услышала самый восхитительный звук: - Мама. Реджина вскинула голову к Генри и ахнула, неуверенная в том, что только что услышала от мальчика, счастливо играющего со своей чашкой-непроливайкой. - Что это было, дорогой? – переспросила Реджина. - Мама, - захихикал он и уронил свою чашку на стол, потянувшись к Реджине. - Ты слышала это? – обратилась Реджина к Руби. - Да, - подтвердила официантка с хриплым смехом. - Мама! Это было тем подтверждением, в котором она нуждалась, в мгновение ока она вытащила Генри из стульчика и усадила к себе на колени, поражённо смотря широко раскрытыми глазами на своего маленького принца. - Ещё разок, малыш? - Мама, - сказал он с лёгкостью, опуская свои ручки на её грудь, а после пощекотал шею Реджины. Она счастливо рассмеялась и осыпала его личико поцелуями: - Я тоже люблю тебя, Генри.***
- Нет, что происходит? – пронзительно завопила Реджина, когда доктор Вейл зашёл в комнату, а следом за ним шквал медсестёр и Эмма. Реджину отодвинули в сторону, когда персонал разрезал больничную рубашку Генри и приготовил дефибриллятор. - Он на грани, - сказала медсестра, следившая за показателями жизненно важных органов. - Нет, - захныкала Реджина, отступая. Она прижалась к Эмме, обхватившей её за плечи и уставившейся влажными от слёз глазами на Генри. - Разряд, - Вейл приложил электроды на грудь Генри и пропустил ток. Его тело выгнулось, но сердце осталось без изменений. Они ещё раз пустили заряд. И ещё. Непрекращающийся ранее писк, угнетающий слух Реджины прекратился, осталась лишь прямая линия. - О, Боже, - прошептала Эмма, быстро отворачиваясь и прикрывая глаза рукой. - Нет, вернись, Генри, - тихо умоляла Реджина. Вейл покачал головой и посмотрел в сторону женщин: - Мне жаль. Громкий всхлип вырвался из горла Реджины, когда она оттолкнула санитаров, чтобы добраться до своего сына. Она с трудом осознала тот факт, что Эмма тоже была там, по другую его сторону, также погружённая в горе, как и Реджина. Это было не справедливо. Это не было его расплатой. Генри не должен был пострадать. Реджина открыто рыдала, снова и снова извиняясь перед сыном, она никогда не хотела разочаровать его. - Я люблю тебя, Генри, - услышала она шёпот Эммы. И это задело Реджину, потому что она тоже любила его, больше, чем кто-либо в этом мире. Она прижала ладонь к своей груди, перед этим твёрдо подержав её над Генри, используя их молчаливый способ общения. Они со скорбью поцеловали его в щёки, и Реджина, задерживая губы, обещала, что изменится, лишь бы вновь услышать голос Генри. Он ахнул и сел прямо: - Мама. Реджина и Эмма в шоке уставились на Генри, живого и здорового, хоть и тяжело дышащего. Она не заметила, как Вейл и медсёстры схватились за головы, смотря на неё так, как если бы она была больше, чем холодный мэр. Всё, что она знала, так это то, что Генри, будучи там, звал её. Он в неверии посмотрел на неё: - Мама. - Я здесь, - выдохнула она и заключила его в кольцо своих рук. - Эм, - выдавил он, возвращая ей объятия. Вскоре Эмма присоединилась к ним, обнимая Реджину и Генри, после чего Реджина фактически извинилась перед Эммой за то, что едва не отравила блондинку. Её не заботило, что они обнимались в комнате полной людей, до которых ей нет никакого дела. Всё, что она хотела знать, так это то, что сын позвал её.