Солнце моё

      Валяясь в гамаке, Илья лениво разглядывал висящее перед ним ярко-красное яблоко, мучимый мыслью: «Сорвать или подождать, когда само свалится». Вставать и поднимать руку не хотелось, как и шевелиться вообще. Ленив Илюха был ужасно, а в отпуске вообще: задницу поднимал только в сортир — да к холодильнику. Виновата в этом была бабушка, что вылизывала его, как котёнка, не позволяя за собой даже посуду помыть. К тому же, на их даче никогда не было бесконечных грядок с сорняками, где нужно было весь день стоять кверху задом, а был только огромный сад и невероятное количество роз. Но розы были страстью бабушки, и к их прополке Илью не подпускали. Просьбы родителей гонять Илюху почаще пропускались мимо ушей. Бабушке принадлежала и дача, и сад с яблоками, на которые сейчас пялился Илья, и на распоряжения родителей ей было наплевать.       Настроение у Илюхи было не очень, поскольку лафа с ничегонеделанием грозила закончиться со дня на день. С утра его предупредили, что в пятницу на остаток лета на дачу приедет его двоюродный брат Владимир. Нет, не так. Вовик! Или скорее даже так — Во-о-овик!!!       С Во-о-овиком Илья уже лет десять не виделся — и ещё бы столько же не видел. А все потому, что каждый раз по приезде Вовика Илья бросался бабушкой на произвол судьбы и начиналось активное облизывание младшего братца. Ну как же! Он ведь маленький! Он ведь слабенький! И болеет часто! Илюхе это было по барабану, но его так же пытались заставлять принять участие в увлекательном занятии, а именно развлекать брата, чтоб тому скучно не было.       Нытье Вовика не прекращалось с утра до вечера. В молоке — пенка, на улице — мухи, и в зелёный горшок ему не какается — розовый подавай.       Илюха, едва проснувшись, вылезал в окно, хватал велик и уматывал с ребятами на речку, ибо Вовик был нужен ему, как собаке пятая нога. Возвращался он к обеду, воровато высматривал, не шляется ли где-нибудь поблизости злоебучий Вовик и его недоделанная мамаша — и крался на кухню. Там выискивал кусок колбасы или котлету, торопливо отламывал горбушку — и норовил снова слинять. Иногда получалось, но чаще Илью ловили, хватали за шкирку и заставляли играть с братом. Илюха с унылой рожей качал его на качелях, а с террасы, держа вязание в руках, за ними, как коршун, следила Вовикова мама, ежеминутно крича:       — Застегни ему кофточку — холодно! Нет, расстегни — жарко! Вовик, солнце моё, ты не устал?       Уставал только Илюха, и ему тогда казалось, что над ним вся деревня смеётся.       К счастью Ильи, Вовика он видел только летом. Мамочка его, Нинель Павловна, с Илюшкиным отцом, и по совместительству своим братом, была в контрах. Поругались они, естественно, тоже из-за Вовика, кого же ещё? Илюха тогда совершил неслыханное преступление — накормил дитёнка немытой малиной — «Ах, ужас, там же червяки!» — чего Нинель Павловна, медсестра по образованию, допустить не могла.       — Ну вот, заодно и мяса пожрал, — благодушно заметил тогда Илюхин отец — тоже врач, кстати.       Дальше было много крика и звона посуды. Илью, по малолетству, скандал не затронул, но Нинель Павловна с Вовиком в гости к Илюхиным родителям больше не приезжала, только летом на дачу, стараясь не попадать с ними в одно время.       А потом Вовика и вовсе перестали привозить, так как вечно болящему братцу срочно понадобился морской воздух. Илюха тогда мысленно перекрестился и на долгие десять лет стал единственным любимчиком бабушки.       Но, в общем-то, он не сильно расстроился. На качельках маленького дебилоида качать уж точно не придётся.       — «Будет приставать — возьму, да в город уеду», — подумал он. — «Дел-то!»

***

      Приезд Вовика Илья благополучно пропустил, занятый тем, что лениво щупал на сеновале молоденькую соседку. Вернувшись, он застал свою родню за чаепитием. Нарядная бабушка и абсолютно не изменившаяся Нинель Павловна. Тот же пучок на макушке и тот же всем недовольный взгляд и поджатые губы. И всё то же вечное вязание в руках.       А вот Вовика он не узнал. В его воспоминаниях были только многометровые сопли, коими братец был всё время обмотан с головы до ног.       На ум пришло только одно — моль бледная. Тощий, с кислой рожей и такими же, как у матушки, губами в ниточку. Носик острый и шейка тоненькая, а на шейке венка голубая бьётся. Словом, рядом с высоким, белокурым и загорелым до черноты Ильёй Вовику лучше не стоять.       Братик чаёк прихлёбывал, словно большое одолжение всем делал. По Илюхе мазнул взглядом равнодушно — и в окошко томный взор перевёл. Маменькин сыночек: чистенький и аккуратный, в сравнении с помятым и обслюнявленным соседкой Ильёй.       Зато от Нинель Павловны досталось по полной программе. За несколько минут его обсыпали комплиментами по поводу роста, внешности и мускулатуры, и, в то же время, неправильного питания, мятой одежды и соломы в волосах. Похвалить и обосрать одновременно — это Нинель умела. Илюха покивал, принял к сведению и, усевшись напротив Вовика, нагло на него уставился.       Бабушка счастливо щебетала, поминутно перебиваемая Нинель Павловной: «Вовик — солнце моё, чай горячий, осторожно! Вовик! Положи эту гадкую колбасу на место, возьми огурчик». Илюха тоже что-то вякал периодически, не сводя с Вовика глаз, а сам двоюродный братец помалкивал и изображал барина, заглянувшего на огонёк к холопам. Временами косил на Илью, ловил подмигивания — и пренебрежительно отворачивался. Ну, просто фу-ты, ну-ты!       — Что это с тобой, Илюш? — подозрительно спросила его бабушка уже вечером. — Вову засмущал. Весь вечер его взглядом сверлил. Али девки надоели?       — Да ну его, — сказал Илья. — Сидит с таким видом, будто противно ему. И сам весь отвратный какой-то. А тётя Нина…       — Будет тебе, — отмахнулась бабушка, — хороший он мальчик, отвык просто. Ну, а Нинка… ну, что тут теперь… А ты мальчика не обижай.       — Да больно надо, — фыркнул Илья.

***

      Нинель Павловна и её постоянные сравнения Ильи с Вовиком, в пользу последнего, разумеется, Илюху бесили, а сам хороший мальчик Вова порой раздражал до зубовного скрежета. Ныть, правда, как в детстве, — не ныл. Больше помалкивал. Но глядел на всех сверху вниз, слова еле говорил и, похоже, еле терпел и дачу, и бабушку, и Илью. Особенно Илью. Брезгливо смотрел на его драные штаны и футболки с дикими принтами и морщился от его гогота, страдальчески прижимая пальчики к вискам.       Илья, в отместку, не стесняясь Нинель Павловны, называл Вовика принцесской и деликатно спрашивал: «Того ли цвета туалетная бумага, в сортире её высочества?». Нинель Павловна шипела и смотрела, как на врага народа, — да ну и хрен с ней. Зато как смешно было смотреть, как Вовик глазёнки свои жёлто-зелёные щурит зло и губёшки обиженно поджимает.       — Дикарь, — говорил он.       — Бандит, — соглашалась с ним матушка.       А Илюхе уезжать почему-то расхотелось. Зато хотелось периодически уткнуть этого дрыщёнка мордой в подушку и отодрать. Не потому, что трахаться хотелось, а просто, чтоб показать, кто тут главный.       

***

      Ещё здорово было Вовику анекдоты похабные рассказывать или показывать картинки на телефоне, от которых Вовик так забавно краснел и не знал, куда глазки прятать. А можно было просто лягушку ему за шиворот сунуть, чтоб потом послушать дикие вопли и покайфовать.       Нинель, рассвирепев, бегала за Ильёй с веником, и даже бабушка сказала:       — Ну что как маленький-то? Двадцать два года уже, а ведешь себя…       Илья каялся, просил прощения, а на следующий день видел Вовика, флегматично нюхавшего цветочки — и словно бес в него вселялся: ещё что-нибудь выдумывал. Нинель, правда, чуть всё веселье не испортила.       — Злодей! — чуть не рыдала она. — Был хулиган, а стал изверг настоящий. Пугает! Гадости рассказывает! Вовик, солнце моё! Сядь около меня.       И реально караулила детку. Даже когда Вовик в туалет бегал — под дверью стояла. Илюха приуныл, но везенье было всё же на его стороне.       Спускаясь ночью к холодильнику, застукал там братишку, поедающего колбасу.       — Ай-яй-яй! Нехороший Вовик! Фу, бяку в рот взял. Это же трупы несчастных убитых животных!       Бедный Вовик от страха подавился. Илья по-дружески похлопал по спине и добавил:       — А что мамочка теперь скажет?       Но Вовик внезапно удивил. Вместо того чтоб умолять Илью не выдавать его Нинель, что Илюха уже предвкушал, неожиданно гордо выпрямился и сказал:       — Ну, беги скорей, пожалуйся. Может, медальку дадут.       И, засунув остатки бутерброда ему в рот, неторопливо ушёл. Остолбеневший от неожиданности, Илюха глядел ему вслед, машинально дожёвывая хлеб с колбасой.

***

      Развязка наступила неожиданно, когда бабушку и Нинель на именины позвали. Вовика матушка пыталась с собой утащить, но тот, встретив смеющийся взгляд Ильи, вдруг заупрямился.       — Не буду я с бабульками сидеть. Я почитать хочу.       — Ты хочешь остаться с этим? — с ужасом спросила Нинель. — Он опять тебя мучить будет.       Илюха тут же успокоил:       — Не переживайте, тёть Нин, я купаться пойду. Принцесска одна не побоится остаться?       Вовик фыркнул.       Когда Нинель и бабушка ушли, Илья, пихнул брата в бок:       — Может, со мной пойдёшь?       — Нет.       Вовик взял книгу и, сев на лавочку под яблоней, уткнулся в неё, не обращая ни на кого внимания. Илья исчез, а через пару минут в затылок Вовика ударила ледяная струя воды. Он взвился на месте, завизжал, прикрываясь руками.       — Вот и искупался! — захохотал Илья, закрывая кран.       Мокрый Вовик, похожий на общипанного цыплёнка, представлял собой жалкое зрелище. Он швырнул размокшую книгу на скамейку и ушёл в дом.       — «Перегнул, похоже» — подумал Илья, почёсывая макушку. — «Сейчас ещё расплачется» — и, вздохнув, поплёлся следом.       

***

      Вовик стоял под душем, запрокинув голову и закрыв глаза. Жутко тощий, рёбра — того и гляди кожу порвут, ножки, как палочки и попка с кулачок. Но кругленькая такая и розовая от горячей воды. Илюха загляделся, забыл, что хотел сказать, и брякнул:       — Спинку потереть?       Вовик, вздрогнув, обернулся — и тут же прикрылся ладонями.       — Ты что тут забыл? — крикнул он. — Убирайся!       Илюха хмыкнул, сложил руки на груди.       — А ты попробуй выгони.       Вовик, пытаясь сохранить достоинство, выключил воду и стал выбираться из душа. Но нога вдруг поехала, и Вовик неуклюже растянулся на скользком полу. Илюха заржал. Вовик попытался встать, но с оханьем повалился назад. Илья, резко оборвав смех, бросился к нему:       — Больно?       — Уходи! — отпихнул его руки Вовик. — Пошёл вон!       Илья сгрёб его в охапку и, не обращая внимания на брыкания, отнёс на кровать. Вовик тут же вывернулся и стал лихорадочно заматываться в плед, но Илюха поймал его ногу.       — Да я посмотрю только, — сказал он и, пощупав коленку, добавил. — Обычный ушиб.       Вовик вырвал ногу и упёрся пяткой ему в грудь:       — Вали, я сказал. Мама права: ты бандит. Дикарь!       — Ага, неандерталец, — ухмыльнулся Илюха. — А ты тут такой голенький, чистенький. Прям не устоять.       — Очень смешно!       — А кто смеётся?       И, осторожно взяв его за щиколотку, Илья неожиданно втянул в рот большой палец. Вовик всхлипнул, подавился воздухом, дико выпучил глаза. Илюха хмыкнул про себя, пососал палец и, выпустив, тут же втянул следующий. И так дошёл до мизинца, щекоча языком между пальцами. Взгляд у Вовика поплыл, он задрожал, задышал тяжело, хватая воздух ртом.       — Ты… ты чего?       — Ты ещё скажи, что не нравится.       — Ты мань… як… этот… Как его?       — Сексуальный, — подсказал Илюха и опрокинул его на постель.       Ноги у Вовика длинные и гладкие, как у девушки. Илья прошёлся губами по лодыжке, лизнул под коленом. Вовик охал и ахал, судорожно заматывался в плед, но Илья решительно вытянул ткань из ослабевших пальцев и навис над братом. Зарылся носом во влажные волосы, вдыхая их аромат, поцеловал за ухом и прижался губами к голубой венке на шее.       — Не надо, — шепнул Вовик.       — Ещё как надо.       — Я не хочу…       — Да? Это твоё «не хочу» сейчас так гордо на меня смотрит?       Вовик снова смутился, попытался прикрыться. Илья не позволил, прижав тонкие запястья к кровати, целовал грудь, живот и бёдра, потом чмокнул кончик члена. Вовик издавал что-то между стонами и мяуканьем.       — Не сопротивляйся, а? — почти умоляюще сказал Илья. — Всё равно ведь трахну, сил больше нет.       Вовик прерывисто вздохнул:       — Добился своего, да?       Илья не ответил. Перевернул брата на живот и сунул ему под бедра подушку. Провёл рукой по спине, трогая пальцами позвонки, погладил по попе.       — Тебе понравится.       Илюха старался, долго готовил, отвлекал поцелуями и молол всякий нежный бред. Вовик поначалу морщился, вырывался и скулил в подушку. Но, попривыкнув, стал даже подмахивать.       

***

      — Сам кончил? — удивился Илья. — Даже без рук! Горячий мальчик, молоде-е-ец! А так-то не скажешь!       — Уходи, — промямлил Вовик.       — Да щаз. Давай целоваться, принцесска!       — Не хочу.       — Да ты никогда ничего не хочешь, — засмеялся Илья. — Я, кстати, целуюсь тоже классно, ещё никто не жаловался.       — Ты и от скромности не умрёшь. И много таких, кто на тебя не жалуется?       — О, да ты ревнуешь, мелочь?       — Ещё чего! — Вовик попытался встать, но Илья не пустил.       Навалился сверху и долго и со вкусом целовал. Вовик снова упирался поначалу, но быстро сдался и даже обнял Илью за шею. За этим приятным времяпровождением их чуть не спалила Нинель. Вовик опомнился первым, скатился кубарем с кровати и, сцапав за руку разомлевшего Илюху, ломанул в ванную. Через секунду туда стала рваться Нинель.       — Вовик, солнце моё! Ты в порядке? Этот сумасшедший тебе ничего не сделал?       — Нет, мама, он ушёл сразу после вас, — крикнул Вовик, зажимая рот ржущему Илье.       Нинель долго расписывала именины: кто был и что ел, и поминутно стучалась:       — Вовик, ты слышишь? Почему ты молчишь?       Вовик, с трудом отдирая от себя Илюху, жадно хватал воздух и отвечал:       — Да, мама. Здорово, мама.       

***

      Каково же было изумление Илюхи на следующий день, когда Вовик вместо того, чтоб бегать за ним и заглядывать в глаза, снова томно нюхал цветочки в саду и смотрел равнодушно, будто и не было ничего. Илья пожал плечами. Ну, нет и не надо. Правда, пытаясь делать невозмутимую морду, он еле дотерпел до вечера, а едва стемнело — влез к Вовику в окно.       — Какого хрена, принцесска! Ходит такой, весь из себя!       — А как надо? — равнодушно спросил Вовик, разбирая постель.       — Я тебя трахнул, вообще-то!       Вовик пожал плечами.       — Нет, вы посмотрите, он ещё плечиками жмёт, — изумился Илья. — Ты на меня даже не посмотрел ни разу!       — Чего на тебя смотреть? Нагляделся за неделю. И вообще, чего ты хочешь? Ну, трахнул и трахнул.       Илюха онемел.       — И всё?       — Чего ещё-то? И вообще уматывай, я спать хочу.       — Ах, спать! Ну, нет, с этим подождать придётся.       И завалил Вовика на кровать. И так несколько дней подряд, пока Илюха не сбрендил окончательно. Покидал в машину Вовиковы манатки, взял его в охапку и сунул туда же. И не обращая внимания на визжавшую Нинель и ошалевшую бабушку, увёз Вовика к себе. Скандал был дикий! Нинель грозилась упечь Илью в тюрьму, а сына в психушку. Вовика долго прятали по знакомым, пока Нинель не угомонилась. Илюхины родители, мягко говоря, тоже в восторге не были, но, будучи более адекватными, поругались — да рукой махнули.       Вовик оказался личностью интересной. Днём из себя целку строил — ночью отдавался, как последняя блядь. Перед Ильёй сразу условие поставил, что только лишь пассивная роль его не устраивает, и в активе он тоже желает быть, а если Илюха упираться будет, то… Тут рассказывать долго можно, но если покороче, то своего Вовик добивался всегда. И здесь добился.       Временами Вовик ещё погундеть любил — матушку, наверно, вспоминал. Как начнёт: это некрасиво, а это неприлично — хоть вешайся! Илюха терпел-терпел, а потом скручивал своего любимого нудилу — и в спальню волок. Занудство Вовика относилось, в основном, к манере Ильи кидать свои вещи где попало, поэтому говорить не нужно, что исправился он быстро.       Илюхины друзья у виска крутили, не понимая, что мог найти весёлый и привлекательный парень в этом убожестве. А знакомые Вовика недоумевали, как их уравновешенный и спокойный приятель умудрился полюбить такого чокнутого.       Но это уже другая история.