Жёстче

Примерно пять минут нужно Доквану, чтобы привести в порядок мысли и продышаться. Ещё столько же уходит на придирчивое изучение собственного отражения и попытки сделать вид, что всё в порядке, натянув на лицо самое пофигистичное выражение из всех имеющихся. Лицо горит, кожа горит, он сам горит, и все, окружающее его, похоже на ад. Сжечь бы всех присутствующих в адском пламени и развеять пепел по ветру, но нужно прийти в себя, чтобы вернуться на съемочную площадку как чувак, который настроен побеждать. А не как школьница, которую только что зажимали в туалете. — Да прекрати ты нервничать. Сонмину легко говорить. Ему вообще по жизни легко — сидит себе, копается в телефоне, выбирает удачный ракурс для селфи, постит какие-то невнятные твиты, и вообще, он тут не причём. — Пошёл ты. Докван оттягивает ворот футболки, придирчиво осматривая собственное плечо. Следы от зубов всё ещё слишком явные, а вот тут вообще какая-то хрень уже начинает синеть. Урод дредастый. — У нас есть ещё примерно минуты три, — Сонмин в несколько шагов оказывается прямо за спиной. — Может, пять. — Отвали, — Шипит Докван, пытаясь отползти в сторону. — Я тебя кастрирую, если кто-то об этом узнает. Конечно же, нет. Не хватит ни сил, ни желания. Они бы тут вообще не оказались, если бы Доквану так не захотелось. Его никто не спрашивал, просто обстоятельства сложились удачно, звёзды сошлись, и вот они вдвоём в одной из гримёрок, и лучше бы всего этого просто не случалось. Отступать просто некуда. — Мелкий. Сонмин хватает его поперек талии одной рукой, сжимая другую на горле Доквана. Не сильно, но дыхание перехватывает. То ли из-за пальцев, перекрывающих доступ кислорода, то ли из-за того, что его вот так опять, кожа к коже. Кровь приливает к лицу. Щёки немеют. — Мы, блять, договаривались. Сонмин ему ничего не отвечает, только сжимает ладонь чуть сильнее и осторожно кусает за ухо. Не так, как ещё несколько минут назад, когда кожу насквозь прошивало мелкими иглами боли, а словно сказать что-то пытается. «Что ты, блять, делаешь» -, хочется заорать, но получается только тихо выдохнуть сквозь зубы, сдерживая отвратительно нужный стон. Дредастый урод. Время не тянется, время пролетает в бездну, пробив Доквана насквозь, и вот уже Сонмин стоит у двери и зовёт куда-то за собой. Говорит что-то про съемки и про то, что они должны поторопиться, если не хотят нарваться на гнев съемочной группы и огрести от остальных участников. Говорит. И говорит. А в ушах бесконечный белый шум, прерывающийся тихим «Мелкий, не ломайся». Сайфер должен быть простым. Даже слишком простым — Докван вообще не видит себе каких-либо очевидных соперников, которые вдруг могли бы его уделать. Тут уже играет закон вселенской подлости, когда среди всех гребаных участников этого гребаного шоу Докван выцепляет из толпы взгляд Сонмина. Пристальный, чуть насмешливый и с какой-то дьявольской хренью, которая в один щелчок мыслей отправляет обратно в гримёрку под грубые касания и сильные укусы. Докван сбивается. Так глупо и смешно сбивается в собственных словах, напрочь забывая всё, потому что в голове вместо полотнища текста вдруг оказывается Сонмин и его «не ломайся». Дыхание перехватывает. Чужие пальцы почти ощущаются на коже, и всё горит, плавится под несуществующими касаниями. Синяк на плече взрывается запоздалой болью, и хочется заорать прямо в микрофон вместо жалких попыток читать дальше. Несколько секунд, превращающиеся в растянутые жвачкой десятилетия. Спустя строчку Докван приходит в себя и возвращается к тексту, но постоянно натыкается на ехидные взгляды и усмешки, то тут, то там проступающие из толпы сайфера. Врезать бы каждому из этих уродов, чтобы не лыбились. Микрофон выхватывают из вспотевших ладоней, его самого впихивают обратно в толпу и вроде как становится чуть легче дышать. Только взгляд Сонмина продолжает прожигать сквозные дыры. — Неплохо справился для такой мелочи. В перерыве между записями индивидуальных интервью они все выползают покурить рядом со студией и разбредаются на концентрированные компании. Обсуждают сайфер, говорят про следующий раунд, смеются, матерятся, о чём-то договариваются, и посреди всего этого шума Докван чувствует себя слишком неуютно. — Пошёл ты. — Если я буду уходить на километр каждый раз, когда ты меня посылаешь, то окажусь в Сиднее. «В ебенях ты окажешься» — мысленно шипит Докван. Сонмину насрать. Сонмин курит уже третью сигарету подряд и общается с каждым подваливающим к ним человеком. Периодически что-то орёт Бёнюну, чтобы не расслаблялся. Вертится на месте, не замирая ни на секунду, и говорит, говорит, говорит. — Завали. Неожиданно вырывается у Доквана, и он резко опускает голову, сверля взглядом незатушенную сигарету. Вот это нихрена себе его вынесло вообще. На его счастье, Сонмин треплется с кем-то из американских ребят и мало обращает внимание на происходящее вокруг. — Ты что-то сказал? Докван молча затягивается и трясёт головой. Нет, ничего. И не собирается говорить вообще больше никогда. Особенно с тобой, дредастый урод. Сонмин словно слышит его мысли и обнимает за плечи. Сначала осторожно-дружелюбно, мол, не злись на то, что я тут такой придурок, а потом перекладывает ладонь на плечо и сжимает пальцы ровно на том же месте, где сжимал зубы. Едва ощутимо, но поверх синяка даже это лёгкое прикосновение вызывает боль. Если бы вокруг них не стояла целая толпа народу, Докван бы зашипел сквозь зубы, но получается лишь сдавленно охнуть и сделать вид, что он просто неудачно ткнул себе в ногу сигаретой. — Вы как-то дохрена сдружились, — говорит кто-то, чьё имя напрочь вышибает из памяти. — Он забавный, — широко лыбится Сонмин и трясёт Доквана как тряпичную куклу. — Да, Хеш Сван? На улице середина ночи и пустое небо с редкими мелкими гвоздиками звёзд. Съемки закончились всего полчаса назад, и ещё не все успели расползтись по домам и отелям, а Докван снова умудрился влипнуть по самые уши. Когда это всё началось, когда Сонмин впервые повис на нём как какая-то грёбаная коала, он и подумать не мог, что это всё вдруг станет настолько сложно. Он отказывался верить, что по доброй воле пошёл за человеком, который сначала цапнул его за ухо, а потом потащил чёрт знает куда, нашёптывая что-то вроде «я покажу тебе Венецию». Он не понимал, как всё вообще так получилось и почему они снова вдвоём в пустой гримёрке, запертой изнутри. — Мелкий, дурацкий, похожий на школьницу придурок. В глазах у Доквана темнеет. Он на автомате поднимает кулак и замахивается, целясь в скулу Сонмина. Сил, конечно, у него не особо и много, да и драться он никогда не умел, но втащить хочется так, что зубы сводит. — Ай-яй-яй, зря ты так. Сонмин перехватывает его руку, сжимает почти до хруста и, вот же блять, подносит его запястье к губам. Урод. Мысль о том, чтоб выдраться, даже ценой вывихнутых пальцев, не кажется такой уж дурацкой — поцелуй жжётся, и такое чувство, что травмирует кожу похуже зубов. — В некоторых странах сажают, если делать со школьницами то, что ты вытворяешь. — Хорошо, что ты уже взрослый, — ржёт Сонмин, дёргая его к столику перед зеркалами. Нет никаких грёбаных объяснений тому, что Докван даёт усадить себя на этот столик, что раздвигает колени, подпуская Сонмина близко, критично близко, так, что в голове надрываются сирены, предупреждающие о нарушении границ. — Ебать, ты дрищ, — удивляется Сонмин, стягивая с него футболку и кофту, проводя большим пальцем поперёк рёбер. Докван хочет огрызнуться, но тот давит тем же пальцем на сосок, и это что вообще? Это типа приятно должно быть? Нет слова «приятно» в арсенале Сонмина. Не для других, по крайней мере. Докван шипит и дёргается, когда тот впивается зубами в расцветающий на плече синяк. У него слёзы в уголках глаз собираются, но Сонмин не отпускает, делая ещё и ещё больнее. Хочется лягнуть его больно, заорать, что хватит, блять, ну или всхлипнуть хотя бы, но Докван знает, что нельзя. И когда смуглые пальцы расстёгивают пуговицу на штанах, тоже нельзя возражать. Свой шанс на возражения он просрал тогда, когда пошёл в эту несчастную гримёрку. Сирена в голове переходит на ультразвук, когда Сонмин вытряхивает его из штанов и снова раздвигает колени, возвращаясь в ту же позицию. Красно-синие сигнальные огни крутятся перед глазами в последней попытке спасти. Где же ты раньше была, хренова защитная система, думает Докван, подставляясь под грубые жёсткие руки, откидывая голову назад. Когда эта тупая коала облапала его в самый первый раз. Ему, если честно, страшно почти до трясучки, он не представляет, что у Сонмина в голове и какие именно там шарики закатились за ролики. Понятия не имеет, чего можно ждать. Этот урод может попробовать его выебать, и Докван, хоть и не готов к такому развитию событий, не уверен, что сумеет отбиться. Он надеется, что не придётся. Он вообще одна большая, идиотская надежда с лёгким привкусом мазохизма. Столешница холодная, в гримёрке вообще не жарко, но у Сонмина на лбу выступает пот. Ещё бы, он всё ещё одет в тридцать три слоя шмотья, даже толстовку не снял. Доквану кажется, что у него внутренние стороны бёдер уже натёрты его тупыми джинсами. Единственное, что делает Сонмин со своей одеждой — расстёгивает свои ремень и ширинку и вытаскивает наружу член, красный, сочащийся смазкой. — Подрочи мне, мелкий, — говорит он с придыханием. — Ну же, не ломайся. Докван и не пытается возражать, тянется вперёд, надеясь, что пальцы не будут дрожать, щепоткой пристраивает их к головке, спускается ниже, так, что она упирается в ладонь. Гладит осторожно, скользит вниз по стволу. — Давай, блин, — торопит Сонмин. «Что тебе, блин, давать?» — думает Докван зло, надрачивая ему. Сонмин дышит быстрее и громче, перестаёт кусаться и сжимает зубами собственную губу. Это похоже на неплохой план, но было ошибкой забывать про шарики с роликами. — Тормози, — говорит Сонмин, встряхивая головой. Он дёргает Доквана за бедро, сдвигая к самому краю стола, другой рукой толкает в плечо, заставляя откинуться назад, упереться ладонями у себя за спиной, чтоб не упасть. Сирена захлёбывается истерикой, когда Сонмин облизывает указательный палец на правой руке и, крепко, до синяков придерживая левой за бедро, запихивает этот палец Доквану в задницу. — Дёрнёшься, уебу, — обещает он, глядя глаза в глаза. Докван кивает, как загипнотизированный. Ему странно, страшно, немного истерично, в горле стоит ком, полностью состоящий из иголок, и хочется сдохнуть. А Сонмин, убедившись в том, что никто не собирается шевелиться, отпускает его ногу и тянется к себе. Он дрочит быстро, шумно, дышит открытым ртом. Докван сморит на него и боится даже моргнуть, прикусывая щёку изнутри до тех пор, пока его живот и грудь не заливает каплями спермы. — А ты боялся, — шепчет Сонмин ему на ухо, оглаживая рукой загривок и плечо, проходясь пальцами по злополучному синяку. У Доквана в голове с шипением догорают остатки проводки и отключается электричество. Ставки сделаны, ставок больше нет. В пустой гримёрке, голый, отвратительно грязный Докван чувствует себя самым мелким и самым ничтожным существом в этой вселенной. Ему бы ужаться, свернуться и сбежать куда-нибудь очень далеко, но рядом всё ещё грёбаный Сонмин, и это добивает бетонным блоком по башке. — Так и будешь тут сидеть? Он вытирает руки первым, что подвернулось, застёгивается и смотрит на Доквана с таким выражением лица, что снова хочется ему врезать. Причём, желательно с ноги. — Пошёл ты. — Помни про Сидней. Сонмин не прощается, молча уходит, оставляя Доквана в гордом одиночестве посреди разбитого мира и рухнувшей в осколки психики. Он даже со стола не слезает. Медленно натягивает кофту на голое тело — господи, так насрать, просто холодно очень — и подтягивает колени к груди. Это всё какая-то очень отвратительная нездоровая хрень. И как с ней жить дальше, Докван совершенно не представляет. Сам же всё сделал, сам же разрешил. Нет, не так. Он никому ничего не разрешал. Он просто не пытался сопротивляться и ни на что не надеялся. Внутри мерзко и склизко. Ха, думает Докван, как удивительно получается, что физическое состояние совпадает с ментальным. Как это всё, блять, удивительно. Докван утыкается лбом в колени в попытке собрать разрозненные мысли в одну кучу. Больно и противно. Выть хочется. Нажраться в говно и сбежать в сраный Сидней, только вот без Сонмина, пожалуйста. — Мелкий, — едва слышно шепчет он сам себе, — не сломайся. В голове всхлипывает сирена.