***
Лим въехал в Черную зыбь под вечер. Хмыкнул на покосившуюся табличку с нетривиальным названием, поправил капюшон — противный мелкий дождь моросил с обеда, норовя забраться под одежду и выморозить те немногие крохи тепла, что остались, — и направился к корчме. Юркий мальчишка проворно взял лошадь под уздцы, завел на конюшню, от души насыпал овса, за что получил в награду серебрушку, и, прикусив монетку, заговорщицки прошепелявил: — Лушше швинину не берите, она у них ш душком шегодня. Лим кивком поблагодарил парня и окунулся в долгожданное тепло прогретой корчмы. Народу почти не было: парочка обычных для подобных деревушек выпивох в углу; внушительного вида детина с пудовыми кулаками, что буравил тяжелым взглядом литровую кружку с пивом, видимо, пытаясь найти в хмельном напитке какой-то ответ; да сухой, выбеленный временем старик, негромко переговаривающийся с корчмарем. При виде нового посетителя владелец расплылся в приветственной улыбке, открывая взгляду кусок петрушки, увязший между желтых, по-звериному заостренных зубов. — Чего изволите, милсдарь? — на стол бухнулось меню, хотя по своей толщине оно тянуло, скорее, на летопись со времен сотворения мира. Открыв его, стало понятно, почему так — все слова были выписаны со старательностью человека, с трудом освоившего простейшую грамоту, а размер букв наводил на мысли о почти полной слепоте писца. Лим перелистнул несколько просаленных страниц и решительно закрыл талмуд. — Картошку, мясо, ключевую воду. И чтобы мясо свежее: я учую. Еще несколько серебрушек перекочевали из кошелька в цепкую ладонь. — Сделаем в лучше виде! — заверил корчмарь и рявкнул так, что Лим уверился в своем подозрении о наличии волчьей крови в предках этого выдающегося человека. — Бьянка! Тащи сюда свой зад! Невысокая верткая девица выскочила откуда-то из подсобки, выслушала рычащие указания и умчалась в кухню, только тощая мышиная косица хлестнула воздух. Лим уселся за угловой столик, вытащил книгу и углубился в ее изучение, отрешившись от всего. К реальности его вернул гулкий стук — тот самый человек-гора, не получив ответа от пива, решительно жахнул кулаком так, что кружка испуганно задрожала и попыталась катапультироваться со стола, и прогудел, обращаясь к невидимому собеседнику: — А и пойду, значит, в логово. Коли не вернусь, никто плакать не будет. А вернусь — Марта не сможет сызнова отказать. Пьяная парочка в углу испуганно икнула и стремительно протрезвела. Корчмарь в сердцах сплюнул на пол, процедил что-то невнятно-матерное, а старик поджал губы и покачал снежной бородой. — Марта твоя — дура, каких поискать, а ты сгинешь ни за что. Стоит оно того, Гор? Названный Гором упрямо стиснул челюсти. — Может, и не стоит, дед Тис. Да только не могу я, никак не могу без нее. Сожрет меня Зверь — видно судьба такая. Лим заинтересованно прислушался, пытаясь уяснить, о чем речь. Ничего не понял и решил подать голос. — Прошу прощения, что вмешиваюсь, да только уж больно любопытство меня одолело: о каком таком логове и звере вы речь ведете? — Свят, свят, храни нас Ярим, — корчмарь снова сплюнул и осенил себя отвращающим знаком. — Не суйтесь в это дело, милсдарь. Уж скольких сгубил Зверь, еще и вы там сгинете. — Ну какой же это Зверь, Ворлак? — негромко возразил старик. — Он лишь защищается. Ежели его не трогать, то и Морт ничего дурного не сделает. — Тис, дурень ты старый, нет у этой твари разума, а коли есть — она давно из него выжила, как и ты. Зверь жрет все, до чего может дотянуться, и наше счастье, что за столько весен он не сумел отрастить себе рук подлиньше. Лим развернулся к Тису и состроил самые просящие глаза, какие только имел в своем арсенале. — Расскажите, пожалуйста, я же не усну теперь, пока все не узнаю! Старик вздохнул, тяжело поднялся со стула и махнул рукой. — Идем. Дождь уже стих, дом сейчас еще видно. Они вышли на крыльцо, и Лим поежился: вечерний воздух дохнул за воротник, пуская по телу непроизвольную дрожь. — Смотри, — Тис указал рукой на холм, стоявший за чертой деревни, где возвышался одиноким пятном небольшой дом. — Это Логово Зверя, как кличут его все. Я же зову его просто «Морт». — Расскажите, — повторил Лим, видя, что старик на мгновение замолчал, уходя в себя. — Ах, да. Ты обратил внимание на табличку у въезда в село? «Черная зыбь» когда-то была «Черной смертью», а еще раньше, до войны, «Лутовицей». Во время войны там жила семья — мать да двое сыновей. Отец сгинул в боях, младший сын был хилым да болезным, все хозяйство держалось на старшем. Уже под конец войны в Лутовицу пришли враги. Думается мне, не нужно рассказывать, что тут творилось, — Лим понятливо кивнул — он много знал о той войне и о том, что было с жителями таких вот деревень, захваченных неприятелем. — Ну так вот, значит… Мда… Никто не знает точно, что случилось. Я застал, еще когда был мальчишкой, Крайта — он один и выжил во всей Лутовице, только разумом тронулся. Он сказал, что ночью из того дома пришла Жуть. И что все живое от нее обернулось прахом. Крайт твердил, что у Жути был голос Морта — младшего брата. Он велел никогда не входить в дом и не тревожить их. А еще Крайт считал, что именно Жуть заставляет хранителей жить так долго. Он был последним из трех хранителей, когда поведал мне эту историю, и он к тому времени был абсолютно безумен. А мне скоро вторая сотня стукнет… Мда… — Тис снова замолчал, а Лим удивленно прикидывал, какая же сила должна быть у неведомого Зверя, чтобы заставить обычного человека прожить так долго лишь затем, чтобы тот служил предостережением для новых поколений. — А почему все так боятся? Неужто и вправду уморил кого-то этот Морт? Я имею в виду, уже после войны? Старик крякнул, огладил бороду и вперил внимательный взгляд в Лима. — Послушай меня, сынок, не лезь туда. Жуть, Зверь, Морт — не важно, как его величать, но одно неизменно — он никогда и никого не трогает просто так. Но ежели его обидеть… Было дело, как не быть. Молодость и шальная дурь в голову ударила, решили, им все нипочем. Тех смельчаков, решивших подергать хищника за хвост, клочками разметало по всему холму. Просто не ходи туда, и никакой беды не будет. Лим клятвенно заверил, что вполне утолил интерес и ни за какие коврижки не пойдет в проклятый дом. Скрещенных в кармане пальцев Тис видеть не мог, а потому, удовлетворенный ответом, скрылся за дверью корчмы. Лим задумчиво постоял, покачался с пятки на носок, но мысль, маячившая на краю сознания, никак не хотела оформляться. Решив, что утро вечера мудренее, а жизнь слишком хороша, чтобы соваться на ночь глядя непонятно куда, Лим вернулся обратно — договариваться с корчмарем о комнате. Среди ночи мощный всплеск силы совсем рядом выдернул из сна и заставил подскочить на постели. Лим прислушался, потянулся всем существом, заставляя проявить себя, отозваться… Окно покрыла черная изморозь, в закрытые ставни эхом просочился шепот, дохнул страхом, испытывая. — Так вот ты какой, Морт, — и Лим приоткрылся еще шире, приглашая гостя войти, заглянуть глубже. Но гость не захотел — шепот стих, жалобно треснуло и осыпалось стекло, с улицы донесся далекий вопль, взвыл дворовый пес и все стихло. Лим хотел было вернуться в постель, чтобы еще поспать, как внизу хлопнула дверь, загрохотало, покатилось, раздалась свирепая ругань Ворлака, которая оборвалась изумленным: «Матерь Лесная!» Дремавшее любопытство подняло голову, поскреблось настойчиво, побуждая спуститься вниз и посмотреть, что стряслось. Лим натянул штаны, рубаху и поплелся выяснять, что же так взбудоражило корчмаря. На первом этаже, несмотря на поздний час, все бурлило. Шустрой лисой носилась Бьянка: зажигала все новые и новые свечи, выставляла на стол мутную бутыль самогона, ромашковый сбор и таз с водой, подавала мокрое полотенце. Ворлак кряхтел и хлопотал над кем-то, загораживая обзор широкой спиной. Тут же сидел Тис, вплетая в общую суматоху мерное, успокаивающее бормотание. Наконец, корчмарь чуть отодвинулся и стало видно, над кем же так суетятся: на стуле бледный, что погребальный саван, и совершенно седой безвольным телом осел Гор. Мутный, невидящий взгляд блуждал, не в силах сфокусироваться, стиснутые зубы отчетливо скрипели и вызывали справедливо опасение, что несчастный сотрет их в пыль. — Что случилось? На вопрос отозвалась Бьянка — Ворлак в тот момент разжимал парню челюсть, чтобы влить самогон, а Тис бдительно следил, чтобы корчмарь не перестарался и ненароком эту самую челюсть не свернул. — Дурень этот сунулся-таки к Зверю. Дядька его связал, чтобы дров не наломал, да спать уложил в кладовой. Уж как он сдюжил из Ворлаковых узлов вылезть — один Двуликий знает. Вломился сюда, стол порушил, чуть двери с петлями не вынес, кабы дядька не выскочил, — Бьянка шмыгнула острым носом, опасливо косясь на невменяемого парня — а ну как опять буянить пойдет? Корчмарь все же сумел влить в Гора с четверть бутыли и тот, выпучив глаза, отчаянно хватал воздух, будто рыба на суше. Потом замычал, застонал глухо и жутко, порывался вскочить, да только Ворлак в него мертвой хваткой вцепился — не разжать, покуда сам не отпустит. — Можно с ним поговорить? Корчмарь глухо рыкнул, удерживая Гора на месте: — Не шибко он сейчас разговорчивый, не видишь, что ли? Лим выпустил немного силы — совсем чуть-чуть, чтобы убедить, но не напугать. — А вдруг у меня получится? Ворлак шумно втянул воздух, прищурил желтоватые глаза, по-новому оценивая гостя и подмечая то, на что с вечера не обратил внимание: две поблескивающие антрацитовой тьмой серьги в ухе; белая, почти не видная на светлой коже, вязь рун, расходящаяся от запястий вверх по рукам, уходя под рубаху; прозрачные, будто выцветшие, глаза и бездонные колодцы зрачков, почти заполнивших радужку. — Пусть попробует, — весомо обронил Тис. — Ну пробуй. Корчмарь отошел в сторону. Прежде, чем Гор вскочил, Лим сумел поймать его блуждающий взгляд, буквально приковав к месту. Завороженный пульсацией зрачков, парень успокоился, задышал ровнее, из тела ушло истерическое напряжение. — Все хорошо. Ты жив, ты в безопасности. Можешь рассказать, что тебя так напугало? Что было в том доме? Гор вздохнул, поежился и заговорил: — Дык я это… Пошел, значит, на холм. А там жуть такая, ни ветерка, и тишина — гулкая, будто звуки все на подлете к дому умирают. Ну и чем ближе, тем страшнее. Да только я слово дал — не могу отступить, не по-моему это. Ну и шел… — Гор занервничал, но Лим успокаивающе прикоснулся к руке, посмотрел пристально, и рассказ продолжился. — Вошел я, значит, в дом… Обрадовался, думаю, чего люди брешут — ничего тут эдакого нет. А потом меня вдруг смяло всего, сдавило, как орех в давилке — слышу, как кости трещат да кровь наружу рвется. Все, думаю, конец мне пришел. Жаль, Марту перед смертью не повидал, лишь бы она меня потом такого, расплющенного, на похоронах не видела — она ж страсть какая впечатлительная, накрутит себя, спать потом не сможет… И все. Лим непонимающе посмотрел на замолчавшего Гора. Корчмарь и Тис взирали так же удивленно. — Что «все»? — Просто — все. Отпустило меня. Очнулся на улице, рубаха изорвана, все болит. А потом из дома будто лицо проглянуло, я на него вытаращился — думаю, может, с перепою чего мерещится. А оно почернело вдруг все, глаза внутрь ввалились, изо рта кровь пошла… И как рявкнет во всю мочь: «Вон!». У меня будто разум помутился, ноги сами понесли, как сюда пришел — не помню. — А как лицо выглядело, пока не почернело, можешь описать? — Лим подался ближе, жадно впитывая каждое слово. — Как выглядело… — Гор задумался, припоминая. — Да как… Обычно. Парень как парень — молоденький, весен семнадцати, может. Тонкий весь, глаза большущие, лохмы светлые по плечи примерно. Я, правда, и плеч-то не видел, одно лицо, но… — Спасибо, Гор. Думаю, тебе лучше поспать. Ворлак или Тис тебе ромашки заварит с мелиссой, а завтра все будет казаться не таким страшным, вот увидишь. Тис увлек парня в одну из комнат, успокаивающе что-то приговаривая. — Добавьте ему в чай, заснет крепко, а проснется — все будто дымкой подернется, — корчмарь принял из рук Лима маленький пузырек, откупорил, понюхал содержимое и одобрительно кивнул. — Узнал, что хотел? Лим задумчиво кивнул. Недостающие части мозаики вставали на свои места, но для полной картины не хватало нескольких кусочков. А получить их можно только у первоисточника — в логове. — Узнал, Ворлак, узнал. Теперь бы понять, что с этим знанием делать… Ворлак проницательно взглянул на Лима, пригнул по-волчьи голову и констатировал уверенно: — Туда пойдешь. Не отпирайся, вижу, что ноги горят — так неймется. Вот что я тебе скажу, парень. Может, и прав Тис, и просто так тварь не нападает. Да только дому этому весен больше, чем нам с тобой вместе взятым и еще столько же прибавить можно. За столько времени даже самый разумный зверь одичает и озлобится. Помни об этом, когда свои кишки по полу собирать будешь. Утром я, так и быть, схожу к холму, похоронить то, что от тебя останется. Хорошо хоть тварь схроны не делает и жертв выбрасывает подальше — брезгливый, зар-рр-раза. — Я понял тебя, Ворлак, — Лим тепло улыбнулся и подмигнул корчмарю. — Твое беспокойство приятно, но, думается, я смогу еще тебя удивить. — Как знаешь. Покуда Тис и Ворлак укладывали Гора, Лим выскользнул на улицу и уверенно направился к дому. Чем ближе становилась цель, тел лучше Лим понимал, что имел в виду парень, когда говорил про «Жуть». Вокруг холма действительно царила кладбищенская тишина, а воздух, казалось, ложился на плечи пудовой плитой и давил, давил к земле, забирался стылым ужасом в сердце. Рядом с домом не колыхалась трава, сюда не залетали ни птицы, ни насекомые, ни ветер — полная неподвижность заставляла сердце пускаться вскачь. Вот только Лим не боялся. Глупо ведь пугаться того, что тебя кормит. Поэтому, когда от дома поползла шепчущая, шуршащая тьма, Лим чуть улыбнулся и не сбавил шага, отмахиваясь от попыток смять, подавить сопротивление и проникнуть в его сознание черной Жутью. Он слишком взрослый, чтобы бояться темноты, как малолетний несмышленыш. Дверь открылась без скрипа, рассерженная тьма жадно распахнула пасть и осклабилась, выпростала вперед свои щупальца, опутала жертву с ног до головы, будто паук в паутину. Лим покорно позволил себя скрутить и сжать — ему нужно было немного времени на то, чтобы прощупать хозяина этого места. Когда давление стало нестерпимым, и в ушах загрохотала кровь, Лим расслабился, отпустил щиты и явил свою суть. Темнота взвизгнула, попыталась удрать, но от некроманта-поглотителя еще никто не уходил. Одна за другой плети темноты развеивались сизым дымом, истаивали, оставляя без защиты того, кто ими управлял. Ближе… Подойди ближе… Сила Лима метнулась вперед: стереть, впитать в себя такую лакомую искристо-черную добычу. Но на ее пути вдруг встало нечто совсем другое. Лим едва успел притормозить, чтобы не уничтожить то светлое и теплое, что бросилось на защиту. Суть его была столь яркой и живой, что Лим даже подумал, будто сюда забрел кто-то из паладинов — почти забытого народа истинно светлых воинов. Но нет — перед некромантом, раскинув руки в защитном жесте, висел самый настоящий призрак, пусть и чересчур плотный для мертвого. Яркие синие глаза сверкали отчаянной решимостью, грудь тяжело вздымалась, а растрепанные пшеничные волосы чуть шевелились от невидимого потустороннего ветра. Он казался старше семнадцати весен и ничуть не походил на «тонкого и глазастого» — скорее на того, кто хорошо знаком с физическим трудом. — Не трогай его! — Ты старший брат? — Лим разжег порывом силы факел на стене и с интересом осмотрел необычного призрака. — Как твое имя? — Я… меня зовут Мирт. Пожалуйста, не трогай Морта, он ведь ничего такого не хотел. Из-за спины призрака вихрем взметнулась тень, бросилась вперед с сердитым шипением: — Нет, хотел! Они сссами приходят ссюда! Мешают, вынюхивают, выисссссскивают! Говоривший оказался гораздо больше похож на того, кого видел Гор. Ниже почти на голову, обманчиво хрупкий — он напоминал младшую и болезненно отощавшую копию своего старшего брата, разве только глаза не синие, а угольно-черные. Мирт попытался затолкать младшенького обратно за спину, но тот уже закусил удила и наступал на Лима: — Что тебе здесь нужно? Зачем ты нам мешаешь жить, а? Я отпустил того дурака, видно, зря — теперь такие, как ты, решат, что коли один живой ушел, так и всем можно? Нет уж! — А почему Гора-то отпустил? — маленький взъерошенный мальчишка ничем не напоминал ту злобную тварь, что атаковала при входе, и вызывал только улыбку. Морт тут же растерял пыл, отвел глаза, заворчал что-то про «так вышло», а Мирт рассмеялся и ласково провел по волосам младшего брата, приглаживая вставшие дыбом пряди. — Он у меня сентиментальный, что красная девица. Услыхал мысли того парня про какую-то Марту, растрогался да и отпустил на все четыре стороны. Потом сидел в углу и вздыхал на тему «вот это любовь!» Морт снова ощетинился, покраснел, по углам забегали тени, а факел испуганно зачадил. — Ну не сердись, лучик. Это было очень мило, — Мирт обнял брата за плечи, чмокнул в макушку и почему-то это выглядело чем-то гораздо большим, чем родственные объятия. Лим изобразил на лице немой вопрос — Мирт его понял и кивнул, предупреждающе сверкнув глазами. — Может, расскажете, как вышло, что вы здесь застряли? Предыстория мне известна. Морт выбрался из объятий и фыркнул: — Мы не застряли. Мы здесь живем. И жили бы дальше, если бы кое-кто не пришел и все не испортил. — Да что я испортил-то? — враждебность мальчишки именно к нему, Лиму, была непонятна. Мирт тяжело вздохнул и махнул рукой, приглашая незваного гостя сесть, раз уж пришел. — Лучик, этот человек не мог ничего испортить. Твои попытки скрыть от меня реальность, конечно, были очень трогательными, но безуспешными. В конце концов, я старше, а ты никогда не мог меня провести. Я давно знаю, что мы мертвы. — Но… но… — Морт заморгал, как маленький потерянный совенок, обхватил себя за плечи. — Тогда почему ты еще здесь? — Потому здесь ты, глупый. Понимаете… — Лим, — подсказал некромант, устраиваясь поудобнее. — Приятно познакомиться. Так вот, Лим, я и сам не знаю до конца, как так вышло. Вам наверняка рассказали о… последствиях. Но причину не знаю ни я, ни Морт. — А вы расскажите, что знаете. Есть у меня предположение, но для этого я должен точно знать, что произошло. — Хорошо. — Мирт вздохнул, прижал к себе Морта, который уткнулся в его рубаху, пряча лицо. — Когда к нам пришли чужаки… Я сопротивлялся, но их было слишком много. В какой-то момент меня приложили головой о дверь, и я отключился. Когда очнулся… мама была почти мертва, а эти нелюди вытащили Морта и хотели… — Морт всхлипнул, вжимаясь в брата, темнота резко сгустилась, стремясь защитить своего хозяина. — Тише, лучик, тише, — Мирт успокаивающе провел по спине и продолжил. — В общем, я не мог этого допустить — рванулся вперед, каким-то чудом убил тех двоих, что держали Морта. А потом они показательно перерезали мне горло. Что было дальше… — Когда тебя убили, они смеялись, — глухо прошелестел Морт. — Смеялись надо мной, над тем, что больше некому меня защитить, рассказывали, что со мной сделают. И я пожелал, чтобы они сгинули. Все до единого. И так случилось. О, как они кричали…. — бледные губы растянулись в жутковатом оскале. — Когда я очнулся, в доме было пусто. Ни мамы, ни брата, ни этих… Мне было грустно, страшно и одиноко. А через два дня, когда я больше не мог плакать, появился Мирт. — Мне сказали, что до того, как это случилось, ты болел? — Я… не знаю. Не помню точно. Я видел всякое. Множество судеб, нити, что пронзают мир, связывая или разрывая людей и события. Рождение, смерть и новое рождение. Слишком много всего, я тонул в видениях. Не знаю, что это было, один лишь Мирт и мог меня вытянуть. — Ясно, — последняя деталь встала на свое место, завершая печальную историю о том, как мир потерял сильного мага смерти. — Ты должен был стать некромантом, Морт. Твои видения — одна из ступеней к становлению. А Мирт, судя по всему, был якорем. — Что это значит? — Морт навострил уши, да и старший брат с интересом подался ближе. — У каждого некроманта есть человек, который защищает его от растворения в силе. Энергия Серой Госпожи слишком соблазнительна. Со временем у некросов появляется искушение раствориться в ней полностью, слиться со своей сутью, утратив то, что делает человека человеком. Якорь — тот, кто удерживает от этого шага. Это больше, чем друг, больше, чем любовник. Якорь — смысл быть. Если бы не война, из тебя вышел бы отличный, сильный некромант. То, что произошло — причина, по которой всех потенциальных некросов да и не только их оберегают и на время становления стараются оградить от сильных потрясений. Слишком много смертей и крови вокруг, слишком сильная боль и потеря якоря стали роковыми. Твоя суть вместо плавного вхождения в силу проснулась резко и яростно. Она просто сожгла все вокруг и даже тебя самого. Ты не успел ничего понять, а силы было слишком много — это и привязало тебя к дому. Твое одиночество сила восприняла как команду и притянула сюда Мирта. — Вот как… Братья погрузились в раздумья, неосознанно прижимаясь ближе друг к другу. Лим печально наблюдал за ними — такими юными, еще не пожившими и так страшно погибшими. Война была так давно, а ее шрамы до сих пор кровоточат, и никогда не знаешь, где в следующий раз вскроется старая рана. — Война давно закончилась. Не думаете, что вам пора дальше? Вы же не можете до скончания веков жить в четырех стенах. Морт вскинулся, сердито сверкнул черными глазищами, но потом посмотрел на брата и уныло уткнулся в сцепленные в нервный замок ладони, прошептал: — Нам идти-то некуда… — Лукавишь ты, Морт, — Лим протянул руку и, собрав немного силы, потрепал парня по голове. — Ты ведь знаешь, о чем я, просто боишься. Ладно, сам упираешься, но не думаешь, что это жестоко — привязать брата к этому дому, который стоит лишь на твоей энергии, без возможности выйти, увидеть солнце. — Я… я, — задрожали испуганно губы, повлажнели глаза. Мирт подобрался, напрягся, сжал дернувшегося брата. — Простите, Лим, я правильно понимаю, что мы можем уйти? И лишь если этого захочет Морт? — Точно. — Ну-ка, пойдем, поговорим. Морт только пискнул, когда старший брат собрал его в охапку, прижал покрепче, чтобы не сбежал, и просочился куда-то за стенку. Лим терпеливо ждал и заодно рассматривал комнату, с грустью отмечая следы когда-то счастливой жизни, что кипела здесь: проступающие под слоем черноты разноцветные узоры на печи, серая от пыли прялка в углу, самодельный мольберт, накрытый задубевшим полотном, разбросанные по углам осколки расписной посуды. Все эти детали, застывшие в вечности, навевали засасывающую болотную тоску — казалось, будто весь мир сузился до этой темной, душной комнатки, слабо освещаемой потрескивающим факелом, и больше не будет ни солнца, ни ветра, ни жизни — только безмолвие и тишина. И это было так… неправильно. Остро захотелось оказаться за много тысяч миль отсюда в теплых, светлых комнатах, где пахнет травами и корицей. — Лим? Призраки вернулись. Лим отметил сияющие глаза Морта и его припухшие губы, довольную улыбку Мирта — видно, переговоры прошли успешно. — Мы готовы, — заявил Морт. — Только… я не очень понимаю, как сделать все правильно. — Я помогу. От вас нужно только желание. Лим поднялся, размял руки и потянулся к силе, вычерчивая в воздухе первый знак. Братья стояли рядом, не расцепляя рук — похожие и одновременно разные — Морт жался к Мирту, а тот крепко обнимал его, поддерживая и вселяя уверенность. Теплый ветер впервые за долгое время взметнулся в мертвом доме, сметая многовековую пыль, ласковым порывом оглаживая волосы. Морт съежился, попытался что-то сказать, но Мирт притянул его ближе, запечатал губы ласковым, долгим поцелуем. Ветер становился все сильнее, а поцелуй — глубже. — Удачи вам, — прошептал Лим и вычертил завершающий символ. Последний порыв загасил факел, а когда Лим снова его зажег, комната была пуста. Стены задрожали, по потолку пошла трещина — дом рушился, больше не сдерживаемый чужой силой, превращался в то, чем он был бы уже долгое время, если бы не Морт — труха и пыль. Лим поспешил выбраться наружу, пока крыша не упала на голову. Едва он отошел на пару десятков шагов, дом рассыпался с долгим глухим стоном, как человек, сбросивший наконец с плеч тяжелый груз. К холму уже спешил Ворлак, позади него неспешно — по-другому он просто не умел — вышагивал Тис. Увидев живого и невредимого Лима, корчмарь замер на месте, цепко осмотрел на предмет повреждений, а потом метнулся вперед. — Ты что сделал, задери тебя Дикая? Лим расхохотался, глядя на перекошенную морду лица: — Я же говорил, что удивлю тебя, Ворлак! Нет больше вашего логова, и Зверя в нем никакого нет да и не было никогда. Лима схватили за шкирку и потащили в корчму, где водрузили на стул, вручили кружку с брагой и велели: — Рассказывай. Лим и рассказал. Тис счастливо улыбался — его тяготила долгая жизнь, старость без возможности умереть, пока не найдешь того, кому сможешь передать знание. Бьянка слушала, раскрыв рот — еще бы, такие страсти в их глухом и заброшенном селении, где самой волнующей была история о пьянице, что перепутал быка с коровой и попытался найти у ошалевшего от такой наглости зверя вымя. Ворлак глухо порыкивал, когда Лим рассказывал о том, что довелось пережить братьям перед смертью. — Значит, они ушли? — уточнил он, когда Лим выдохся и одним махом осушил кружку, смачивая пересохшее горло. — Навсегда. Холм безопасен и на нем можно строить новый дом, ежели кто захочет. — Вот и чудно.***
Лим покинул Черную зыбь тем же утром. Задание выполнено, загадочное возмущение энергетического поля устранено и можно искать новую работу. Вот только… Из сумки на свет показалось небольшое зеркальце — такие носят девицы в поясных чехлах, при каждом удобном случае заглядывая, не стерлась ли сурьма с глаз. Лим провел ладонью над блестящей поверхностью и позвал: — Альмар. Зеркало помутнело, чтобы через миг явить лицо совсем другого мужчины — резкие, будто высеченные яростным взмахом творца, черты лица, хищные кошачьи глаза, медные с алыми всполохами волосы, забранные в хвост. Он весь был — отточенный клинок, готовый мгновенно взметнуться в яростной атаке. Но стоило ему взглянуть на вызвавшего, как черты мгновенно изменились — поджатые губы тронула теплая улыбка, от глаз разбежались улыбчивые лучики, а весь облик стал мягче. — Лим! Наконец-то, я уж собирался разыскивать тебя с гончими. Что-то случилось? — Нет, все в порядке. Я только… Просто хотел сказать, как… Как сильно люблю тебя. Больше жизни и смерти, — последнюю фразу Лим почти прошептал, чувствуя, как отчаянно полыхают уши. — Это, по-твоему, в порядке? Свет мой, из тебя обычно и слова не вытащишь, а тут вдруг такое. В чем дело? — Ничего, правда, — в горле встал горький ком от воспоминаний о двух душах, которые не смогла разлучить даже Серая Госпожа. — Я соскучился. Хочу обнять тебя, — признался Лим и сам удивился тому, насколько сильно вдруг охватило его это желание. Прижаться, вдохнуть знакомый запах, ощутить биение пульса под пальцами. Убедиться, что они живы, и что у них еще много времени. — Это хорошо, — проурчал Альмар, обнажая в улыбке кончики заостренных зубов. — Потому что я намедни имел беседу с твоим начальством. У тебя отпуск, свет мой, который начинается сразу после завершения текущей работы. А раз ты меня вызвал, значит, работу закончил. Так что спешивайся, навешивай на лошадь маячок, и я открою портал. Увидишь, как я соскучился. Лим счастливо рассмеялся, шагая в портал и попадая в знакомые, родные объятия. Все хорошо. Все правильно.