perception

Пока Слава говорит, пока Слава рассказывает — о, так смешно, давайте я расскажу вам историю про Всяча — пока Слава отдает свой голос против Сеймура, против толпы, Леша на него не смотрит. И от этого Слава как-то неимоверно злится, хотя виду не подает, от этого Славе хочется схватить Лешу за челюсть и повернуть к себе, и сказать: смотри на меня, сука, пока я говорю о тебе, смотри на меня. Леша не смотрит. Леша смотрит куда угодно, только не на Славу. Голосовать против всех только потому, что можешь — так легко. Но Слава под темными очками косит на Всяча: просто посмотри на меня, сука, мне нужно, чтобы ты смотрел. Леша не смотрит. Стоило ли это все того? Стоило ли это все чего-то? Сеймур подходит потом, говорит: — Слушай, ты правда считаешь, я хуже был? Слава отмахивается от него стаканом с пивом, скалит ему зубы: — Ну не всем же ты будешь нравиться, ты ж не ебаный Оксимирон. И думает, что ему вот, например, ебаный Оксимирон совсем не нравится. Всяч пьет в одного и выглядит довольно жалко, вот только когда он оборачивается на Славу — его лицо не выглядит как предмет жалости. — Что за хуйня была? — спрашивает Слава, и он почти так зол, будто происходящее должно было как-то на него повлиять. — Ты ж, блять, просто слил. — Нахуй мне не сдался этот сезон, — Всяч улыбается, и его лицо выглядит таким умиротворенным, таким спокойным. — Я уже получил все, что хотел. Тогда, у тебя в квартире. Слава не думал об этом очень долго, и теперь в этом определенно есть что-то мерзкое. Теперь он точно не хочет об этом вспоминать. Леша смотрит самодовольно и нагло, Леша говорит: — Хочешь, трахнемся еще раз? Он говорит: — Будет вроде утешительный приз. Его губы такие пухлые, ухмылка будто им не принадлежит. Все его лицо без очков такое беззащитное, и только этот кривой изгиб рта как какая-то преступная ебаная печать. — Ну и шлюха ты, Всяч, — голос Славе отказывает, звучит в полтона. Ухмылка с лица напротив сползает очень медленно и будто нехотя. Славе хочется скорее уйти, скорее съебаться куда подальше. Ебаный Оксимирон хватает его за плечо почти у выхода. Называет его по имени и почти начинает что-то затирать. — Завались, Мирон, — рявкает Карелин, и скидывает его руку со своего плеча. — Мы, блять, не друзья. Выходя, он чувствует, как Мирон смотрит ему в след. Ну и нахуй. Все равно он никогда не хотел никому нравиться. Правда?