Что в имени тебе моем

Иногда она позволяет мне называть ее Реджиной. Но не всегда, не часто... В любое другое время, в любой другой момент, когда мы обращаемся друг к другу с натянутыми любезностями, она всегда – мэр Миллс. Пару раз я забываю, потому что иногда трудно об этом помнить, и тогда она резко поправляет меня... - Для вас я – мэр Миллс, мисс Бланшард. И столь ужасное отвращение искажает ее лицо, когда она выговаривает мне, что я поневоле съеживаюсь. Хотя иногда она позволяет мне называть ее Реджиной. Она хочет, чтобы я так ее называла. Она требует этого. Как будто это что-то значит для нее. Как будто это должно что-то значить для меня. Сейчас я стою перед ней, наблюдая, как она сидит за своим столом, изучая документы, и мне интересно, сколько еще времени пройдет, прежде чем она признает, что заметила меня. Я даже не помню, какое оправдание моего присутствия здесь, в ее офисе, мы придумали друг для друга сегодня. Возможно, мы вообще больше не будем заботиться об оправданиях, потому что меня влечёт к ней, и в редкие моменты, подобные нынешнему, я знаю, что ее влечёт ко мне – или она испытывает что-то сродни этому чувству. Реджина поднимает глаза от бумаг, буквально поглощает меня хищным взглядом. Она опускает ручку на стол и кладет ладони на столешницу, а потом просто сидит там. Долгое мгновение она ничего не говорит, лишь небольшая самодовольная усмешка кривит ее губы, и это заставляет меня неловко переминаться с ноги на ногу. Наконец я собираюсь с духом: - Мэр Миллс? - Нет, – она спокойно обрывает меня, но я вижу гудящий под этим спокойствием пожар. Я буквально ощущаю его даже отсюда. – Зови меня Реджиной. И мой желудок сжимается, как всегда в такие моменты. - У меня только полчаса обеденного перерыва. Она сверкает жемчужно-белой улыбкой, поднимается и обходит стол, приближаясь ко мне с плавной грацией охотника. - Ну, дорогая. Тогда нам стоит начать. Ей не нравится мое имя, я отчетливо это вижу по тому, как она всегда выплевывает его, будто оно оставляет горький привкус во рту. А в такие моменты, она даже не пытается заставлять себя произносить слова, кажущиеся ей настолько чуждыми. Она просто называет меня "дорогая". А я называю ее: - Реджина... Шепот срывается с моих губ, когда она нависает надо мной в своих туфлях на шпильках и строгом костюме. Когда она слышит это, я буквально вижу в ее глазах дрожь желания, и то, что одно лишь это слово способно вызвать подобную реакцию, должно заставить меня поразиться столь концентрированной форме нарциссизма. Хотя часть меня видит причину в том, что я произношу ее имя, а не в чем-то ином. И я озвучиваю ее имя так часто, как она позволяет, потому что это единственное чувство власти, которое мне позволено иметь в данном месте. Власти заставить ее желать меня одним лишь словом. И обычно только это слово я и произношу, потому что попытки заговорить никогда не заканчивались для меня ничем хорошим. Я вечно говорю не то, что она хочет услышать, так что, после множества случаев, когда она резкой отповедью заставляла меня замолчать, я поняла, что лучше говорить поменьше. Тогда все быстрее закончится. И я хочу, чтобы это быстрее закончилось... Чаще всего. Она протягивает ко мне руки, медленно расстегивает белую кофту, взгляд этих карих глаз следует за обнажающейся плотью – мое лицо становится тем более красным, чем сильнее темнеет ее взгляд. Когда ее пальцы впечатываются в мою кожу, мои напряженно сжимаются, несмотря на расслабленно висящие вдоль тела руки, и я борюсь с желанием оттолкнуть ее или прикрыться. Я не знаю, нравится ли мне то, как она прикасается ко мне. Я не могу решить, стоят ли эти несколько моментов, когда она позволяет мне чувствовать себя немного менее одинокой, позора, который накрывает меня потом. Как бы то ни было, я знаю, что кто-то более сильный, более смелый, кто-то лучше меня остановил бы все до того, как это вообще началось. Но ни один из этих эпитетов не относится ко мне, так что я просто позволяю ей закончить и распахнуть мою кофту, которую она не считает нужным с меня снять. Мои руки с силой ударяются о столешницу, когда она грубо нагибает меня над столом. Я пытаюсь приподняться, но она толкает меня снова, моя грудь прижимается к холодному мрамору, отделенная от него лишь тканью лифчика. Я не пытаюсь бороться с ней. Никогда не пытаюсь. Не из страха и даже не из-за страсти, а скорее просто инстинктивно. Ее руки блуждают по задней части моих бедер, сминая по пути юбку, задирают ткань выше талии. Пальцы оставляют за собой след гусиной кожи. - Если бы ты только могла видеть себя... Мэр мягкими пинками шире раздвигает мои ноги и медленно стягивает нижнее белье до колен, слегка царапая кожу ногтями. - Видеть, насколько ты этого хочешь... Ее ладонь неожиданно обрушивается на мою задницу, звук смачного шлепка разносится по офису. Хотя, кажется, еще громче звучит стон, вырывающийся у меня из груди, когда я чувствую удар. Я резко прикусываю губу, слыша ее мрачный смех. Затем эти пальцы прижимаются ко мне, заставляя на мгновение забыть свой позор и податься им навстречу. - Видеть, какая ты влажная для меня... Ее пальцы медленно и нежно двигаются по моим складкам, лишь слегка задевая клитор, заставляя меня ёрзать на месте. Мне требуется секунда, чтобы понять, что она дразнит меня, и когда она дразнит, – боже, она может делать это часами, – я страдальчески всхлипываю и двигаю бедрами назад, пытаясь прижаться к ее руке. - Я не заставляла тебя желать меня... – шепчет она, вынуждая меня на мгновение замереть. Внезапно ее голос кажется таким отстраненным, будто она – другой человек, разговаривающий с кем-то еще. Но ее пальцы не прерывают свое исследование у меня между ног, так что мне трудно сосредоточиться на ее словах, хотя я и пытаюсь. - Это не было прописано в плане... Она лишь чуть сильнее надавливает, но этого достаточно, чтобы напомнить мне, как сильно я нуждаюсь в большем. - Нет, ты просто хочешь меня, абсолютно самостоятельно – ты хочешь этого. Мэр склоняется ко мне, ее слова – мрачный шепот, а пальцы все скользят и скользят у меня между ног, не предлагая настоящего давления. Это убивает меня. - Так отчаянно нуждаешься в моей любви, что тебя даже не волнует способ. Что-то в том, как она это произносит, разрывает меня на части. - Реджина, – отчаянно шепчу я, нуждаясь в том, чтобы она наполнила меня, завершила меня, ранила меня и уничтожила меня всем, что она собой являет, потому что она права. Я нуждаюсь в этом внимании – я расцветаю в нем – и я нуждаюсь в этом от нее. И я понятия не имею почему. Она рычит в ответ на мою мольбу, дергает за кофту, висящую у меня на руках, отрывает меня от стола, заставляя снова встать. И вот мои руки вновь безвольно висят вдоль тела, когда она разворачивает меня к себе лицом, и столь же быстро толкает обратно к столу, приподнимая, чтобы усадить на край. Затем ее глаза останавливаются на мне, и я едва замечаю, что ее рука опять у меня между ног. Ей не нравится смотреть на меня, не после того, как мы начинаем. Когда она смотрит на меня, она вечно видит не то, что хочет видеть, так что она, как правило, не смотрит вовсе. Сейчас же ее взгляд врезается в меня, она разглядывает мое лицо, и у меня слегка кружится голова от того, как восхищенно она наблюдает за мной. Два пальца входят в меня, и я сжимаюсь вокруг нее, задыхаюсь, вцепляясь ладонями в край стола. - И все же ты хочешь меня, не так ли? Движения Реджины быстрые и глубокие, и от этого у меня перехватывает дыхание. И пока она ждет моего ответа, лицо ее становится столь внезапно и удивительно уязвимым. - Да. Да, я хочу тебя. Я стараюсь вложить в эти слова все, стараюсь заставить ее понять, что я действительно хочу – столь сильно, как я вообще могу хотеть кого-либо в этой жизни, в которой я никогда ничего не хотела. Я вкладываю всю свою страсть, все эмоции в эти слова, но этого недостаточно. Меня недостаточно. Всегда недостаточно. Так что она набрасывается на меня с поцелуем, закрывая глаза на то, кто я есть, и представляя на моем месте кого-то другого. Я стараюсь не позволить этому задеть меня слишком сильно, потому что в этом нет ничего нового. Так происходит каждый раз, и ничто не в силах этого изменить. Я стараюсь сосредоточиться на опытных движениях ее руки, вжимающейся в интимные области моего тела, стараюсь наслаждаться ощущениями от поцелуя. Отстраняясь, чтобы глотнуть воздуха, Реджина опускается лицом к моей шее и посасывает кожу. Затем это не занимает много времени... Я чувствую ее дыхание на коже и начинаю двигать бедрами, насаживаясь на ее пальцы, обхватываю ее рукой за шею... Пальцы сжимаются в волосах... Она так хорошо пахнет... Это чувство... Это чувство великолепно, и я не могу больше сдерживаться, я напрягаюсь и с силой врезаюсь в нее. Я выкрикиваю ее имя со всхлипами и стонами, но сквозь шум и звон в ушах, заглушающий все прочие ее слова... Все, кроме одного, произнесенного столь слабым шепотом и не предназначенного для моих ушей... Я слышу... Она называет меня «Снежка». И я не знаю почему, но это смущает меня больше, чем должно бы, это забирается мне под кожу и проникает в разум, и я понимаю, что это не даст мне уснуть ночью. Это нужно отбросить и забыть, как и многие другие события, происходящие в данном помещении. Но это что-то значит для нее. Это должно что-то значить для меня. Я не поднимаю глаза, когда она внезапно смотрит на меня, не желая, чтобы она знала, что я услышала нечто, наверняка не предназначенное для моих ушей. В этом есть какая-то скрытая опасность, но мне в жизни не узнать почему. Ее пальцы все еще во мне, они не двигаются с того момента, как я кончила, и она еще пару секунд смотрит на меня, прежде чем резко крутануть их и вытащить. Я задыхаюсь, мои бедра дергаются от этого движения, а потом я поднимаю на нее взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как эти пальцы исчезают у нее во рту. Ощущение собственного позора ползет вверх по моей шее. Часть меня не рассчитывает, что она позволит мне уйти, потому что порой она не позволяет этого, пока сама не будет удовлетворена, бурно кончив от моих руки или рта. Но, кинув быстрый взгляд на настенные часы, она отодвигается от меня и снова обходит свой стол, заставляя меня встать, следуя за ней взглядом. Я дрожащими неловкими движениями застегиваю свою кофту, а Реджина уже вернулась к отложенным отчетам, и теперь они занимают все ее внимание. Видимо, я трачу слишком много времени на то, чтобы привести себя в приличный вид, потому что вскоре я слышу ее разочарованный вздох. - Ваш обеденный перерыв уже кончился, мисс Бланшард, – выплевывает она, впиваясь в меня взглядом, и я снова чувствую отвращение к себе. Кем бы она ни хотела меня видеть – это не я, и очевидно, что мое имя ярко напоминает ей об этом. Это ничего не значит для нее, и это не должно ничего значить для меня – но я прекрасно понимаю, что довольно скоро она забудет, как оно звучит, выпуская на волю наше общее помешательство. Как и всегда. Так что я ухожу и жду, пока она не забудет, кто я, достаточно прочно, чтобы захотеть меня снова.